Ночной сюжет при свече (Рассказ)
Той, которой не было.
Она смеялась с той самой минуты, как я впервые её увидел. Она всегда смеялась. Она не смеялась только потом, когда изгибалась в моих ладонях, и я касался ресниц краями губ. Тогда она лишь глядела на меня — недвижимо, как в одну точку, снизу вверх, в страшной близи. И вытягивалась, и напрягалась до каменности. И, замирая, бормотала гортанные слова на языке какого-то сошедшего с ума племени. Как бы сказать точнее… она умирала для одной жизни и несколько минут жила в другой жизни, и я вместе с ней участвовал в этих превращениях. А когда проходило время, она становилась прежней, и снова начинала смеяться, и глаза её смеялись дольше, чем лицо, и были прекраснее всего на свете.
Её смех заменял нам слова, потому что иначе мы не понимали друг друга.
На пятую или шестую ночь я вышел со свечой в коридор и стал рассматривать картины на стенах. И остановило меня под копией старого полотна «Слепой, играющий на шарманке». Это было страшновато — смотреть в незрячие глаза шарманщика, видеть и чувствовать взбухшие вены его напряженных рук. Вообще-то, у художника, который написал эту картину, француза Жоржа де Ла Тура, немало работ, где свечи освещают людей. Но лишь в нескольких присутствует дневной свет. И этот «Слепой шарманщик» был как раз из тех, немногих работ.
И тогда, в ночном коридоре, произошло странное. Когда дрожащие блики свечи коснулись льющегося дневного света картины, шарманщик чуть-чуть повернулся ко мне, и шарманка тут же, тихо-тихо начала выводить старинную французскую песенку. Казалось, среди мелодического шёпота пробивается стручок свирели. Я бросился в комнату, к ней, выдернул из постели и раздетую подвёл к картине. И высоко поднял свечу. Пламя озарило дневной свет полотна, и мы оба замерли. А шарманщик чуть приоткрыл незрячий глаз, вены на его руке ещё больше вздулись, и вновь зашелестела музыка старой Франции.
Мы стояли, держась за руки, и слушали. И услышали в голосе шарманки одно и то же — гудение довольного шмеля, ночной крик одинокой совы, нежное падение капель густого мёда в траву. И сонный полёт листьев.
Затем шарманка захрипела, шелест музыки оборвался. Шарманщик вновь сидел неподвижно, уставив незрячее око в пол.
Ночью я проснулся и взял её за руку. Рука была прохладна и суха, за это я любил её руки. И сказал: «Мне казалось, он играл о том, что в этой жизни цветок растёт для того, чтобы его срезали…»
Она, словно и не спала, начала смеяться в темноте, потом заплакала. Я сжал её сухую прохладную руку. Мы коснулись друг друга головами, и, всхлипывая, заснули.
Теперь, каждую ночь мы подходили к картине и ожидали, пока не оживёт незрячий глаз шарманщика и вновь не зашелестит эта музыка.
И была она, как замершие крылья парящей большой птицы. Сочиненная неизвестно когда и неизвестно кем. Может, то был несчастный и кривляющийся придворный шут. Но, скорее всего, какой-то неизвестный аббат, или просто монах. Мне казалось, я вижу его силуэт, он был босиком, его рваное одеяние было перехвачено коричневой веревкой, а лицо было в тумане. Только однажды из тумана вырвался его одинокий крик.
Де Ла Тур написалшарманщика лет пятьсот назад. Но иногда, еслия стоял перед ним, казалось, что я его знал. И вспоминались какие-то обрывки нашего старого знакомства. И стал понимать — слепой тоже помнит меня. Свеча начинала дрожать в руке, потому что я ждал, что сейчас произойдёт чудо, и он поманит меня пальцем. Но чуда не происходило, шарманщик только вздрагивал слепым глазом и чуть сдвигался в сторону.
А я ждал. Потом та, что стояла рядом со мной у картины, начинала тихо смеяться. А ночью я часто слышал, как она всхлипывает.
Но всегда приходит утро, если мы остаемся живы. И однажды пришло утро, когда мне нужно было попрощаться и уехать. В то проклятое утро она смеялась как никогда. И её смех, звеня колокольчиками, был так одинок.
А перед этим, всего за пару ночей до нашего прощания, шарманщик заговорил. Может, это был сон, не знаю. Голос был тихим и хриплым, словно голос самой шарманки. Голос обращался ко мне, но шел как будто поверх меня. Запавший глаз шарманщика наполнился страданием, и слова были шершавыми и почти царапали воздух. Я стоял у картины и молча прощался с той, которая всегда смеялась. Именно тогда, после моего «прощай!», губы шарманщика шевельнулись.
И вот что он сказал:
— Не приставайте, monsieur, к картинам. За пять веков ничего не изменилось. Что-то у вас появилось, что-то пропало. Но, в основном, всё то же. Пыль и слёзы те же. Любовь по-прежнему разливается из золотого небесного ковша, но её капли попадают на людей очень редко. В основном они проливаются на землю. Птицы не просто поют, а ищут хлеба. Все поют и рисуют в поисках хлеба. А в поисках свободы убивают друг друга. А в спорах о счастье люто друг друга ненавидят. Ты разбудил мой сон своим вниманием. После тебя я продолжу играть в тишине полотна. А ты... ты уезжай, это место не для тебя, оно не для умных и любопытных. Здесь слишком много теней и много прошлого, а некоторые портреты могут разговаривать, как я. Уезжайте, потому что все мы любим ту, которая всегда смеётся.
Я стоял с простертымируками — как на страстном суде. В воздухе оседала пыль, она касалась моего мокрого лица. В шарманке что-то тихо звякнуло, и всё застыло, на картине и в жизни.
Боже, как долго она смеялась, когда мы прощались! Я трижды возвращался от машины и снова, и снова, и опять обнимал её. И каждый раз она смеялась ещё громче, ещё нежней, ещё прекрасней.
Я мчался по дорогам, душа хлопала, как открытая форточка на ветру, всё металось во мне и не было мне покоя. И жизнь становилась серой и глупой. Никто в мире не сможет так смеяться. Никто в мире не сможет ночью нагой и прекрасной стоять перед картиной слепого шарманщика. И просто, никто…
Тогда я развернул машину.
Через несколько часов я отодвинул тяжелую и скрипучую входную дверь и громко позвал: «Эй!». Но все молчало. Я подождал, а потом побежал в её комнату. Она лежала на застеленной кровати и грустно и вечно глядела в потолок. Рядом валялся маленький страшный револьвер. Я сделал три шага. На столике, рядом с кроватью, на блюдце, лежал листик бумаги. Я взял записку в руки. «Устала смеяться, а любить больше некого».
Я вышел в коридор и подошёл к картине. Холста в раме уже не было. Он не был вырезан, его просто не стало, он пропал. На старой позолоте багета был начерчен углём маленький крестик. Я потрогал его и вернулся в комнату. И лёг рядом с той, что устала смеяться. И, конечно, тут же возник хриплый и вечный шелест шарманки. Наверное, это пела смерть. И под этот шелест я стал готовиться к встрече. И сказал той, которая смеялась: «Я пришёл в этот мир ни с чем и ухожу ни с чем. Я пришёл в эту жизнь к тебе, и ухожу к тебе».
Михаил Моргулис, Флорида, США
Польза от статьи |
|
Уточнения: 0 |
Актуальность данной темы |
|
Уточнения: 0 |
Объективность автора |
|
Уточнения: 0 |
Стиль написания статьи |
|
Уточнения: 0 |
Простота восприятия и понимания |
|
Уточнения: 0 |
One unique characteristic of Custom Written Research Paper Services is that the writers offer the Best Custom Research Paper Services and Legitimate Research Paper Writing Services.