Писатель Борис ВАСИЛЬЕВ: об интеллигенции, о войне и о компьютерах

– Почему нынешняя интеллигенция примазывается к власти, никто же от нее не требует верности идеологии, как при советской власти?

– И будет примазываться, потому что у нее нет своей экономической базы. Без нее интеллигенция не может существовать.

– Интеллигенцию принято называть духовным ориентиром. Что это за ориентир такой, который якшается то с коммунистами, то с демократами?

– Вы всё напутали! Это – не интеллигенция, вот она ни с кем не будет якшаться. У нас просто нет интеллигенции. Первое, что сделали Ленин и Сталин, – уничтожили ее. Вспомните, первые лагеря в Соловках были сделаны именно для интеллигенции.

– Секундочку, тогда кто Вы?

– Я – старый интеллигент, потомственный. Бывают еще такие, всех уничтожить невозможно. Я из дворян, мои предки – герои Отечественной войны 1812 года. Я могу свободно мыслить, мне не засоряли голову черт знает чем. Когда меня готовили в школу, готовили как к 1 классу гимназии, а это равнялось 6 классу нашей школы. Мне потом четыре года нечего было делать в школе.

– В советское время дети мечтали стать не только космонавтами, но и художниками, балеринами, писателями, актерами. Сейчас, если верить прессе и опросам, дети мечтают стать банкирами, менеджерами, даже проститутками. Почему? Наверное, потому что нет примеров среди интеллигенции?

– Не только поэтому. Российская судьба в этом смысле трагична. Почти во всех странах мира удалось соединить несколько культур и образовать единую для всех культуру буржуазного характера. У нас этому соединению культур помешала советская власть. Они уже почти-почти соединялись, уже появились меценаты из крестьян, которые занимались благотворительностью. Они давали деньги не церкви, понимали, что попов кормить не стоит, а стремились дать образование народу. Но потом случилась революция, деревня была разгромлена, и – появился советский человек. Сталин уничтожил в деревне лучших работников, их называли кулаками. Не ищите этого слова у Даля, оно придумано советской властью, это определение работящего мужика.

– Что же такое – советская интеллигенция?

– Сама интеллигенция была разбита советской властью. Но в каждом народе есть талантливые люди, которые выделяются из общей массы своей волей, талантом, работоспособностью. Вот они и делаются интеллигенцией. Но поскольку у них нет собственного капитала, то они вынуждены делать то, что прикажет им делать государство, иначе интеллигента могут лишить работы. Но что это за интеллигенция, которая просит денег у государства? Она всегда была ему в конфронтации. Всегда. Она была тем регулятором, который все смягчает. Именно под ее давлением Александр II отменил крепостное право.

– Почему именно в советское время стали говорить «гнилая интеллигенция»?

– Это не народная поговорка, это ленинские слова. Он настолько долго жил в эмиграции, что отвык от всего русского. Он ненавидел Россию и русскую интеллигенцию.

– Но сам при этом далеко не из рабочих.

– Более того, император Александр III принял мать Александра Ульянова, покушавшегося на его жизнь. Она была дворянкой, и царь не мог ей отказать в приеме согласно указу Екатерины II. А Ленин поклялся отомстить за старшего брата и уничтожить Россию. И сдержал свое слово.

– Но ведь не только интеллигенция, Борис Львович, сплачивает нацию. В жизни российского общества немалую роль играла и церковь.

– Я с уважением к ней отношусь, потому что она – консолидирующая сила Российского государства. Россия без церкви существовать не может. Она доказывает это и сейчас, во время разрухи, – все храмы открыты.

У русского крестьянства было две силы. Первая – это церковь. Она была для крестьянина всем – и первыми университетами, и воспитателем, учила, как нужно жить. Вторая – община. Если церковь ведала нравственностью, то община – моралью. Община могла выгнать пьяницу из деревни, а вора – отдать под суд. С чего начал Ленин? Он разрушал церкви, и прежде всего – в деревнях.

– У Вас какие отношения с церковью?

– Я интеллигент-атеист по воспитанию. Но церковь уважаю. Она сейчас необходима. Атеизм – это мировоззрение. Это не значит, что я безбожник. Я ни одну церковь не разрушил и разрушать не буду.

– Зачем же атеисту иконы дома, которых у Вас немало?

– У меня очень много икон, потому что я очень люблю церковную живопись. Я хорошо знаю историю церкви, это одна из историй, которая создавала Россию. Иногда сам хожу в церковь.

Нет, я не противник ее, она нужна России, особенно сейчас, в момент растерянности. Сейчас именно такой момент – никто ни во что не верит. Деньги стали самым главным. В России деньги никогда не были главным.

– А что было главным?

–  Совесть. Если у меня совесть спокойная, значит, все хорошо.

– Как Вы думаете, сегодняшние школьники, изучающие Ваши произведения, понимают поступки Ваших героев, казавшихся странными даже в советское время?

– Смотря какая школа и кто преподает литературу. Недавно меня пригласили выступить в зеленоградской школе, литературу там ведет завуч. Так меня два часа не отпускали дети.

Историей тоже не все интересуются. Крестьянская психология истории вообще не знает и не воспринимает ее. У них история умирает в прадедах, мало кто знает даже, где его могила. Но сейчас происходит другое – появилась психология победившего обывателя. Ему нужен только сегодняшний день. Вы посмотрите, что творится на телевидении. Сплошные песни и танцы, которые нельзя смотреть, потому что они неприличные. Никакой серьезный человек смотреть это не может, а нам показывают зал, умирающий от хохота. А отчего смеются? Оттого что кто-то прошелся по сцене гусем? Это не смешно. Это противно. Это дешевый базарный петрушка. Представляете, до чего мы докатились?! Ленин сдержал слово – Россию погубили.

– Это Ваш диагноз или предположение?

– Конечно, Россия не воспрянет, сил нет. Чем мы торгуем? Сырьем. То есть благополучием своих правнуков. Телевизоры – японские, компьютеры –американские, машины – немецкие. У нас ничего своего практически нет. Только идиот купит «Волгу».

– Прежней властью Вы если не обласканы, то во всяком случае в черных списках не состояли. Вы, кажется, получили почти все советские премии. А в Ваших книгах все равно виделась фига советской власти.

– Я всегда был противником соцреализма и не скрывал этого.

– При этом рассказываете, что Брежнев плакал, читая «А зори здесь тихие».

– Он рыдал, он же был очень сентиментальный.

– Может, поэтому Вас не трогали?

– Да кто меня мог трогать и за что? Но все мои книги были вызовом соцреализму. Соцреалистичные произведения заканчивались торжеством героя. Но такие герои, ребята, не жильцы в стране. Поэтому я и продолжаю писать так, как писал.

– Правда, что Вы учились писать, переписывая от руки Чехова?

– Правда. Мне никто не подсказывал это, сам догадался. Я очень люблю Чехова и считаю, что так тщательно писать, как писал он, никто не может. У него нет ни одного лишнего слова. Я учился у него строить фразы, у меня же не было никакой подготовки – по образованию я инженер-испытатель.

– А как же тогда курсы киносценаристов?

– В киношники я попал по следующей причине. Моя первая пьеса называлась «Офицеры». Я очень хорошо знал мир армии, которая переживала очень серьезный конфликт – на место старых боевых офицеров стали приходить молодые, окончившие академии, которые не воевали и не имели боевых орденов. Они встречали отторжение, их пытались выпихнуть… Мою пьесу об этом конфликте поставили в Театре Советской армии, но уже на втором спектакле она была запрещена Главным политуправлением без объяснения причин.

Тогда мне позвонил Николай Погодин, очень известный в то время драматург, он возглавлял журнал «Театр» и вел курсы киносценаристов. Он сказал мне: «Приходите, надо поговорить». Когда я пришел к нему, он рассказал, что хотел напечатать мою пьесу, но его заставили рассыпать набор. Погодин предложил прийти на его курсы и пообещал взять без всяких экзаменов. Я закончил их за шесть месяцев, почти за месяц написал сценарий и стал киносценаристом. Так Союз кинематографистов стал первым моим союзом, членом Союза писателей стал позже, и увидел разницу между ними.

–  В чем же эта разница?

– В Союзе кинематографистов успеху радуются все. В Союзе писателей видишь лишь жуткую зависть к успеху. У киношников труд коллективный, и радость тоже коллективная. У писателей и труд индивидуальный, и зависть тоже индивидуальная.

– Простите, не знал и был удивлен, узнав, что фильм «А зори здесь тихие…» номинировался на «Оскар».

– Пишут, что вместе со «Скромным обаянием буржуазии» Бонюэля. На самом деле он соперничал с «Кабаре» Боба Фосса. Помню, как Стас Ростоцкий вернулся из Америки очень веселый, мы сидели в московской квартире, и он мне сказал: «Я нисколько не жалею, что “Оскар” получил “Кабаре”. Этот фильм куда серьезнее, чем наш. У нас частный случай, а там показана эпоха». Совершенно правильно сделали, что не дали «Оскар» нашей картине.

– А вам не было обидно?

– Нет, что Вы! Какая тут может быть обида? Радоваться надо.

– Вы пишете сегодня «в стол» или у Вас нет проблем с издательствами?

– В стол? Нет, не пишу. Мне чуть ли не каждый день звонят издательства и спрашивают: «Что Вы сейчас пишете?»

– Следите за тем, что пишут сегодня о Великой Отечественной?

– Редко. К сожалению, о войне пока не может быть серьезного романа. Каждый из нас видел войну из своего окопа. Вот почему роман «Война и мир» был написан спустя 50 лет после Отечественной войны 1812 года? Потому что отсеялось всё ненужное, отсеялись вот эти «окопы», и только тогда Толстой написал прекрасное полотно. Я не ожидаю, что при моей жизни появится что-то такое про последнюю войну.

Кинематограф в этом смысле более ёмок. Взять хотя бы фильм «Штрафбат». Это оказалось совершенно новой страницей.

– Как Вы относитесь к тому, что некоторые молодые пишут фэнтези на темы Великой Отечественной? Например, в «Современнике» поставили пьесу «Голая пионерка» – про девушку, которая сексуально обслуживала между боями чуть ли не целую роту.

– Выдумки все это. Никто девушек на фронте не трогал, не до того было. Да и сделано все это для продажи. Кто купит, например, такую книжку? Женщина. У нас сейчас появилась масса дамских романов. Никогда этого не было в России. Появилась масса детективов, а это ведь не русский жанр. Мы никогда не переплюнем американцев в детективах.

– Как же тогда «Преступление и наказание»? Разве это не детектив?

– Еще какой детектив! Преступник падает на колени и кричит: «Я убил! Казните меня!» Вот это русский детектив! В этом смысле и «Мертвые души» можно назвать детективом, ведь Чичиков покупал мертвые души, все торгуют мертвыми душами. Это какая-то страна мертвых душ получается!

– Вы много писали об офицерской чести. Вам не кажется, что сегодня для военных это понятие не совсем на первом месте?

– Честь с мундиром не выдается. Честь – это нравственная начинка. Раньше учили не врать, не воровать, не трусить, вести в бой за собой солдат. Сейчас трудно даже представить, какое отношение было к солдатам в русской армии. Начнем с того, что солдат никогда не служил 25 лет, все это выдумано при советской власти. Самый большой срок службы был во время наполеоновских войн. К тому же, как только солдат получал Георгиевский крест, у него тут же сокращался срок службы, и если в армию он уходил крепостным, то возвращался свободным.

– Как Вы относитесь к тому, что генералы занимаются политикой?

– Они не должны ею заниматься. Армия вообще не должна влезать в политику. Русская армия никогда этого не делала, за что и пострадала.

– А как же тогда Корнилов и другие белые генералы?

– Корнилов первым пошел защищать Россию, потом были Деникин и Колчак. Кстати, Колчаку недавно поставили памятник, надо сделать все, чтобы и Деникину поставили памятник. Это же какой надо быть личностью, чтобы из солдатского сына дорасти до главнокомандующего всеми вооруженными силами России!

– Правда, что Вы в 72 года научились работать на компьютере?

– Да. За месяц освоил его, теперь от руки уже не пишу. В этом есть преимущество, но есть и недостатки. Если сказать честно, когда писал пером, то было ощущение, что мысль стекала с него. А тут передо мной – холодная машина! Зато очень удобно чистить текст. Раньше машинистки мучились с моими правками, мне приходилось иногда перепечатывать все самому. А знаете, сколько надо времени, чтобы перепечатать роман на машинке одним пальцем!

– Есть что-то такое в жизни, что вызывает в Вас чувство ненависти?

– Я не умею ненавидеть и считаю это чувство безнравственным. Нет человека, которого я бы ненавидел, есть вещи поведенческого характера, которые я ненавижу, – обман, наглость, ложь. К таким вещам я испытываю чувство ненависти. А вообще-то я предпочитаю любить.

Если я чем-то возмущен, то не выплескиваю возмущение в крики и пустые разговоры, а сажусь и пишу статью. Вот не понравилось мне, что Путин принял в качестве гимна России гимн партии большевиков. По этому поводу я написал статью. Был чудный гимн на музыку Глинки, но у него не было слов, ну и что? Существуют гимны без слов. По-моему, это была ошибка Путина.

– Как по-Вашему, писательство – нормальная профессия для мужчины? Ведь есть примеры, когда поэты, например, делали что-то еще, кроме сочинения стихов: Пушкин служил в министерстве, Гёте был министром, Байрон сражался. Да и любимый Вами Чехов был доктором.

– А разве писать – это мало?.. Это очень много. Я не считаю, что писатель обязан где-то кем-то служить. Писательство – труд, уважаемый в России.

– Бродский говорил, что только в России писатели живут за счет своих сочинений.

– Так вот поэтому мы и есть Россия! Мы – совершенно особая страна, второй такой не существует.

Знаете, в чем ее особенность? Россия никогда не имела колоний. Все присоединившиеся к ней государства входили в нее добровольно, и это было не только формально. В Тбилиси и Бухаре были генерал-губернаторы, но там же были и грузинский царь, и эмир. На всех территориях существовали свои правительства. Поэтому в России никогда не было восстаний. Восставали только казаки типа Разина или Пугачева, но крестьянских восстаний не было. Вот разве что в Польше. Но тут все серьезнее – она всегда конфликтовала с Россией, ведь мы участвовали в трех разделах Польши.

Но главная особенность России в том, что она – вечный пограничник. Вы никогда не думали об этом? У нас же пограничное сознание. Мы всю жизнь жили на границе между Востоком и Западом, между Севером и Югом, между исламом и христианством, мы встречали первые удары кочевников. У пограничника есть одно странное, заложенное в нем ощущение. Если обычный солдат ждет команды к действию, то пограничник всегда ищет врага. Этот поиск есть и у нас, мы же все время ищем вокруг себя врагов – кто виноват?

– Вы не первый, кто говорит об особенности России. Но не кажется Вам, что иногда этой особенностью оправдывают элементарный бардак?

– В России никогда не было бардака. Россия была очень организованной страной.

– Я не про ту, что была раньше…

– А я про ту, про благословенную. Не надо ее сравнивать с Советским Союзом, где было 16 миллионов заключенных. В прежней России в лагерях содержалось считаное количество людей, и это действительно были бандиты.

                                                       Интервью Андрея Морозова специально для журнала EXRUS.eu