Егор Гайдар. Гибель империи. Почему развалился Советский Союз?

Я начал писать последнюю книгу «Гибель империи», о которой мы сегодня будем говорить, в тот момент, когда понял, что, во-первых, в общественном сознании твердо сложился миф. А он вытекает из любого сериала – можно не смотреть аналитические передачи. Можно посмотреть аналитические программы, можно посмотреть сериалы по основным каналам телевидения – вы увидите один и тот же миф.

Миф такой. Жил Советский Союз – великая мировая сверхдержава. Там, конечно, были проблемы. Но, в конце концов, назовите мне страну, где этих проблем нет. Потом пришли какие-то странные люди. Дальше – развилка, возможность выбора. Первое. Они были полными клиническими идиотами. Второе. Они были агентами международных разведок. И начали какие-то реформы. После чего Советский Союз развалился. У нас был длинный период экономического кризиса, и только когда к власти вновь пришли люди, заботящиеся о государственных интересах, жизнь начала налаживаться, начался экономический рост.
Я думаю, что очень большая часть нашего общества разделяет веру в этот миф. Этот миф не имеет ничего общего с действительностью. И меня бы это не заботило так, потому что у меня есть свои заботы, связанные с текущими проблемами экономической политики, если бы я не знал, что подобного рода мифы бывают поразительно опасны.

Скажем, из конкретики германской политики 1920-х годов, из того, как у них сложно были устроены переговоры с союзниками по репарациям. Демократическое, даже социал-демократическое правительство Германии было категорически против того, чтобы публиковать архивные материалы по поводу того, как германский генеральный штаб планировал начало войны. Для них убийство эрц-герцога было просто поводом, потому что они считали, что их программа вооружений как раз входит в тот этап, где им удобнее всего начать войну. Как руководство немецкого генерального штаба информировало гражданские власти о том, что если они не пойдут на перемирие при любых условиях, то катастрофа неизбежна. Все это было опубликовано только в 1950-х.

А в 1920-х сформировался миф о Германии, которая не несет никакой ответственности за Первую мировую войну, которая была в ней, якобы, совершенно невинна. Которая не была побеждена на поле боя. Которой просто нанесли удар ножом в спину социалисты, евреи. А потом дальше – Гитлер и Вторая мировая война.

Вот мне кажется, что этот миф о великом и могучем Советском Союзе, который развалили враги, он опасен. Он опасен не потому, что так интерпретируется прошлое. Он опасен, потому что он влияет на будущее. Вот на ваше будущее. Именно поэтому я и сел за эту работу.

Второй повод был то, что цены на нефть вышли на уровни, в реальном исчислении близкие брежневским. Они, конечно, никогда не достигали собственно брежневских уровней, но уже начали к ним приближаться. А это очень сильно влияет на менталитет элит. Знаете, управлять Россией, когда цены на нефть 80 долл. за баррель реально в нынешних долларах, и когда они 10, как это было при Кириенко, - это разное совсем занятие.

Истоки

В этой связи я решил, что все-таки надо рассказать, что на самом деле происходило с Советским Союзом. Меня многократно спрашивали: могла ли Россия или Советский Союз пойти по китайскому пути? То есть, сохранить авторитарный контроль коммунистической партии, провести рыночные реформы, обеспечить политическую стабильность, высокие темпы экономического роста. В истории вообще не бывает сослагательного наклонения, но, тем не менее, эту тему имело смысл обсуждать на уровнях экономического развития, сопоставимых с тем, которые были в Китае в то время, когда он принимал решение пойти по этому пути.

Вы будете смеяться, но в Советском Союзе эта тема активнейшим образом обсуждалась политическим руководством и в то же время, когда мы были на том уровне, на котором был Китай в 1979 году, когда начались реформы. Это просто два показателя уровня развития, можно их дополнить бесконечным рядом. Мы в 1928-1929 годах были по уровню развития строго там, где был Китай в 1979 году, когда они выбрали «китайский путь».

И тогда была так называемая экономическая дискуссия. Причем, в этой дискуссии было задействовано все руководство страны. Руководитель правительства Рыков, главный идеолог партии Бухарин отстаивали «китайский путь». Они говорили: давайте сохраним частное крестьянское хозяйство, давайте сохраним рыночные механизмы, давайте сохраним финансовую стабильность, и при этом сохраним нас, естественно, - авторитарный контроль над страной. Это уже потом, много лет спустя, получило название «китайского пути». А Сталин сказал: «Нет, мы пойдем другим путем. Мы проведем вторичное закрепощение крестьянства и вытащим из сельского хозяйства (это подавляющая часть российской экономики этого времени) столько ресурсов, сколько сможем».

В этой дискуссии был подспудный момент. Он хорошо виден по имеющимся материалам. Бухарин и Рыков говорили, но уже не совсем публично. В крестьянской стране заставить крестьянскую армию силой вытащить хлеб у крестьян – задача не решимая. Вы толкаете нас к новой гражданской войне. А Сталин сказал: «Ничего. Я заставлю крестьянскую армию вытащить силой хлеб у крестьян». И надо сказать честно – в этом смысле, с точки зрения среднесрочной перспективы оказался абсолютно прав. Да, это ему сделать удалось. Да, ценой массы жизней, но удалось. Но экономика, вообще социально-экономическое развитие – это такая штука, где принятые один раз решения имеют долгосрочные последствия. Вот дальше я буду говорить вещи сложные. Постараюсь говорить просто. Дело в том, что обычно индустриализации, индустриальной революции всегда и везде предшествовала аграрная. То есть, повышение эффективности сельского хозяйства, которое обеспечивает ресурсы зерна, продовольствия в целом для того, чтобы мог расти город.

В тех странах, где начался процесс, который называют современный экономический рост, то есть беспрецедентное ускорение темпов экономического развития и социальных изменений, никогда не было дискриминации сельской занятости. Собственно, там было все очень просто. Старший сын, естественно, наследовал хозяйство отца. А младшие сыновья, которых больше, потому что росла продолжительность жизни, они уходили в город. Или ехали в Америку, в Аргентину, в Австралию. Кстати говоря, желание сохранить статус фермера, крестьянина было очень важным фактором миграции, скажем, в ту же самую Америку. Потому что люди хотели, если есть возможность, не идти на фабрику. Им не хотелось идти на фабрику. Они хотели продолжать вести фермерское крестьянское хозяйство. В этой связи не было никакого элемента дискриминации между теми, кто – старший сын – остался в деревне и стал наследником сельского хозяйства своего отца, и теми, кто уезжал в город, потому что вторым родился, а не первым.

Мы создали уникальный прецедент. Когда мы загнали крестьян в колхозы и сказали им, что теперь у них не будет пенсии, а у рабочих они будут. У них не будет паспортов – а это право выбора места работы. У них заработная плата будет в 10 раз меньше, чем у рабочих. Плюс к тому, обложат налогом на приусадебное хозяйство, за счет которого они кормятся. Какие стимулы создали для любого продвинутого умного мальчика или девочки из деревни? Это 90% населения. Да мы им сказали: если ты умный и продвинутый, ты сбеги отсюда как можно раньше. Любой ценой, куда угодно. Через комсомольские стройки, через армию. Да как угодно – сбеги отсюда, потому что иначе ты странный.

Такой ситуации в мире никогда не было. Мы получили падение продуктивности сельского хозяйства за 25 лет после 1928 года, которого не знала экономическая история ни в одной крупной стране мира. Никогда. Это имело сильные долгосрочные последствия. Но потом мы вынуждены были с последствиями такого решения разбираться.

«Брежневское счастье»

К началу 1950-х то, что у нас глубочайший кризис сельского хозяйства всем руководителям Советского Союза было прекрасно известно. Это не было предметом обсуждения. Вот записка Хрущева в Президиум ЦК КПСС в начале января, которая отражала консенсус советского руководства по поводу глубокого кризиса советского сельского хозяйства и в этой связи – продовольственного снабжения. Всем видно. После этого была длинная дискуссия в советском руководстве, суть которой стояла в выборе: а что с этим делать? И были предложены две стратегии. Первая стратегия: давайте поднимать традиционную российскую деревню – Нечерноземье. Это отстаивал, скажем, Молотов. Вторая. Давайте освоим целинные залежные земли. Скажем, в первую очередь в Казахстане.

Надо сказать, что идея освоения Целинных и залежных земель родилась не тогда. Она родилась гораздо раньше. Она активно обсуждалась еще в самом начале 1930-х годов. Кое-что было сделано. Она вообще была гораздо более органичной для социалистического строя. Потому что она включала в себя крупный инвестиционный проект, возможность предоставить тем, кто поедет в колхозы в Казахстане те привилегии, которые имели рабочие и не имели колхозники в Нечерноземье. Это с точки зрения социалистической системы была более операциональная стратегия.

Для того, чтобы поднимать Нечерноземье, вероятно, надо было распускать колхозы для начала. Это было за гранью идеологически возможных пределов обсуждения. Но, в конце концов, тактика подъема Целины оказалась преобладающей в руководстве страны, поддержана Хрущевым и реализована. И надо сказать, что реализована достаточно успешно. Советское руководство действительно получило возможность существенно увеличить ресурсы зерна, которые поступали в его распоряжение. Но беда этой тактики состояла в том, что целинных и залежных земель мало-мальски пригодных к употреблению, их не бесконечно много. Вот мы освоили Целину. Да, мы увеличили государственные закупки зерна на 20 млн. тонн. А вот дальше рост их остановился.

В 1963 году мы вынуждены были проинформировать европейские страны, которые раньше мы поддерживали поставками зерна, что зерно у нас кончилось. Больше того, мы вынуждены были потратить треть золотого запаса на закупки 12 млн. тонн зерна, потому что больше нет. Вот в этом письме Хрущев говорит, что больше такого позора страна терпеть не может. Ну, а как его не терпеть, если заготовки зерна не растут после этого? Они какими были в 1966-1969 году, так дальше больше никогда не вырастут.

А, между прочим, городское население почему-то растет еще. Инерционно. На 80 млн. человек растет. Извините, а вот если у вас 20 лет не растут заготовки зерна и на 80 млн. человек растет городское население, - а как вы будете его кормить? Вот советское руководство по большому счету с трудом нашло ответ на этот вопрос. В первую очередь потому, что никакого другого выхода, кроме как наращивание продовольственного импорта, резкого наращивания, тут не придумаешь.

Россия перед Первой мировой войной была крупнейшим в мире экспортером зерна. Мы продавали зерна больше, чем Канада и Соединенные Штаты вместе взятые. К 1980-м мы стали крупнейшим в мире импортером зерна. Мы стали покупать зерна в 2 раза больше, чем Китай и Япония вместе взятые. Следующие за нами импортеры.

Но за это же надо платить как-то. В общем, Советский Союз никогда не придерживался рекордианских принципов, суть которых в том, что каждый в процессе международной торговли использует сравнительное преимущество и так далее. Он терпеть не мог чего бы то ни было закупать у капиталистов за конвертируемую валюту. Он терпеть не мог. Но когда и если выясняется, что тебе нужно 40 млн. тонн зерна в год, кроме всего остального, - куда денешься?

Вот Михаил Сергеевич Горбачев на одном из совещаний в начале своего правления резонно говорит: «Мы закупаем, потому что жить без этого не можем». Чистая правда. А чем платить будем? Ну, в конце концов, Япония тоже не может жить без импортного зерна. Япония поставляет миру колоссальное количество разных изделий обрабатывающей промышленности.

Дело в том, что та экономическая система, которую мы сформировали, она была такая, что исключала возможность того, что наша продукция обрабатывающих отраслей может быть продана на рынке за конвертируемую валюту. Это слова премьер-министра Советского Союза Николая Ивановича Рыжкова. Как видите, капиталисты не покупают у нас машиностроительный экспорт. Вот почему мы и возили, в основном, сырье. Это чистая правда. Я знаю статистику советскую официальную, неофициальную. В структуре нашего экспорта на конвертируемую валюту машиностроение занимало 2% примерно. И после этого надо подумать о том, что часть из него была бартерными сделками по обмену «Жигулей» на запчасти для «Жигулей», - часть бартерные сделки с Финляндией. Все. Точка.

И советское руководство никогда в жизни всерьез не обсуждало вопрос о том, что сейчас мы возьмем и начнем вывозить продукцию машиностроительных отраслей для того, чтобы оплатить продовольствие. Эта тема никогда не ни в одном документе, который мне был доступен, всерьез не обсуждалась. Они все понимали, что это за гранью обсуждения. Хорошо. Что тогда делать? Мы превратились из крупнейшего экспортера зерна в крупнейшего в мире импортера. Мы не можем жить без импортного зерна. Мы не можем платить за него продукцией обрабатывающих отраслей. Что делать?

И вот тут приходит счастье. И тут мы открываем месторождение нефти в Западной Сибири. И тут выясняется, что добычу нефти можно увеличить в Западной Сибири – крупной добывающей промышленности к 1970-му году – в 13 раз. А к этому второй счастливый билетик. У нас при этом цены на нефть резко растут.  Плюс к этому нефть в Западной Сибири мы эксплуатируем совершенно варварски. Идет длинная дискуссия, хорошо документированная. Суть ее в том, что Министерство нефтяной промышленности, где работают квалифицированные специалисты, говорит, что так нефть добывать нельзя, мы загубим месторождение, если будем перефорсировать скважины так, как от нас вы требуете. А руководство ЦК КПСС, Госплана, Совета Министров говорит: «А куда деваться-то? Хлеба-то нет. Поэтому делайте то, что вам говорят».

Алексей Николаевич Косыгин был очень квалифицированным членом советского руководства последних тридцати лет. Председатель Совета министров. Он имел обыкновение звонить Муравленко, начальнику «Главтюменнефтегаз», отвечающего за Западную Сибирь, и говорить: «Слушай, ну дай три миллиона тонн нефти сверх плана. Ну, хлеба нет совсем». Министр нефтяной промышленности откровенно говорил своим коллегам по правительству, что то, что они делают с Саматлорским месторождением, это просто преступление. А дальше падает средний дебет скважины. А за этим – рост капиталоемкости, рост расходов на добычу нефти.

То, что советская экономика зависела от экспорта нефти, в этом ничего страшного нет. Норвежская экономика, самая развитая в мире, тоже зависела от экспорта нефти. Но когда ты имеешь дело с экономикой, зависящей от экспорта сырья, ты должен понимать, что она устроена своеобразно. Вот они по-другому устроены, чем обычные. Чем американская, европейская. Дело в том, что цены на сырье колеблются в силу того, как устроено эта отрасль. Есть такое понятие – «ценовой шок». Скажем, когда у вас неблагоприятно изменилось соотношение экспортных и импортных цен. Экспортные цены упали, а импортные выросли. Крупнейшая в мире экономика столкнулась с самым сильным в своей истории внешним шоком, американская, в 1973 году после повышения цен на нефть. В целом соотношение экспортных и импортных цен изменилось примерно на 15%. После этого крупнейшая в мире, самая развитая американская экономика впала в состояние глубокого кризиса. Того, что называет Стерн стакфляция. Низких темпов роста, высокой безработицы, высокой инфляции. Долго из него выходила.

Напомню. Речь шла о 15%. А как вам нравится, когда не на 15%, а в 4 раза? Цены на нефть в реальном исчислении колебались на протяжение последнего полувека в диапазоне даже не в 4 раза, а 1 к 10. В 10 раз. Это не 15%. Это 10 раз. Извините, а у вас, между прочим, больницы, школы, армия. Все это зависит от постоянно поступающих доходов, а они берут и падают в 10 раз. И что? Эта тема не была новой. Непредсказуемость факторов экономической политики, связанной с непредсказуемостью сырьевых доходов, она не была первой, с которой столкнулись мы. Она была очень хорошо изучена на опыте Испании XV-XVI веков, связанным с резким притоком доходов от американского золота и серебра.
Но к концу периода, как видите, Советский Союз, не потерпев ни одного поражения на поле боя, развалился и утратил свою восточноевропейскую империю. К концу периода Испания, не потерпев ни одного поражения на поле боя – испанская армия была по-прежнему лучшей в Европе – теряет контроль над всеми своими владениями вне Пиренеев, контроль над Португалией. И с огромным трудом сохраняет контроль над Арагоном и Каталонией. Похоже?

Это было все прекрасно изучено. Есть классические работы, Школа университета Саламанки по этому поводу. Можно было бы чего-то и понять о том, как надо строить экономическую политику, когда она зависит от непредсказуемых ресурсных факторов. Правда, заподозрить советское руководство в том, что они глубоко знакомы с работами экономистов из Школы университета Саламанки, было трудно. Одна из лучших характеристик интеллектуального уровня советского руководства, которую я в своей жизни читал, она в этих записках президиума ЦК КПСС. Очень трудно представить себе, что люди, которые так решали кадровые вопросы, подробно знакомились с трудами Университета Саламанки.

Плюс к этому нефтяной рынок – рынок очень своеобразный. Он никогда в жизни не был чисто экономическим. Здесь всегда была перемешана политика и экономика. В общем, советское руководство, которое активно вмешивалось в работу нефтяного рынка, могло бы об этом и знать. Здесь интересная переписка Андропова с Брежневым по поводу необходимости и целесообразности сотрудничества с международными террористами для того, чтобы поддержать высокий уровень цен на нефть. Надо помочь им спецсредствами, оружием, чтобы взорвали танкеры, нефтепромыслы, чтобы цены на нефть удержать. Говорит: да, хорошая идея. И решили поддержать. Но когда ты затеваешь подобного рода операции, ты должен понимать, что ты не единственный игрок на этом рынке. Что другие игроки на этом рынке тоже могут понять, что им нужно манипулировать.

Мы еще умудрились сделать одну «умнейшую» вещь. Просто поразительную. Я имею в виду советское руководство. Мы умудрились на пике цен на нефть использовать их для того, чтобы влезть в Афганистан. Мало того, что это стоило нам жизней. Это отдельная история. Но по странному стечению обстоятельств страны Персидского залива, в первую очередь Саудовская Аравия, решила, что это первый шаг к тому, чтобы установить контроль над ее нефтепромыслом. В мире за помощью в этой ситуации, кроме как к Соединенным Штатам, обратиться было не к кому. Саудовская Аравия в 1973 году ввела эмбарго на поставки нефти в Соединенные Штаты. Она обещала взорвать нефтепромыслы в том случае, если американцы применят силу. А после того, как мы влезли в Афганистан, почему-то в отношениях между Соединенными Штатами и Саудовской Аравией все изменилось.

Вдруг выяснилось, что американцы страшно важны и очень нужны. Первый визит или почти первый визит вновь назначенного очень влиятельного для США руководителя ЦРУ, Уильяма Кейси, был в Эр-Рияд. И почему-то после этого отношения стали улучшаться и улучшаться. А саудитам были нужны гарантии безопасности. Американцам была нужна дешевая нефть. И тем, и другим, в общем, мы, как главный конкурент на рынке нефти, были совершенно не нужны. Судьба Советского Союза, на самом деле, была решена не 19 августа 1991 года. Если вы помните такую дату. И не в декабре 1991 года. Если вы помните такую дату. Она была решена 13 сентября 1985 года, когда министр Саудовской Аравии шейх Имани сказал, что Саудовская Аравия радикально меняет свою нефтяную политику, перестает поддерживать существующий уровень цен на нефть и начинает увеличивать свою долю на нефтяном рынке.

Закрыв глаза

За полгода добыча нефти в Саудовской Аравии, где были свободные мощности, выросла в 4 раза. За эти же пол года цена на нефть упала в 4 раза. Советский Союз получил выпадающие доходы в 20 млрд. долл. того времени.

Вы помните, что говорил Михаил Сергеевич Горбачев? Что мы импортируем то, потому что жить без этого не можем. И вот мы импортируем то, без чего жить не можем. Платим за это нефтью. А цены на нефть упали в 4 раза. И как дальше мы будем импортировать то, без чего мы жить не можем? Дальше Советский Союз оказался перед набором из трех возможных решений или некоего сочетания этих решений.
Первое решение. Прекратить зерновой импорт. Это как раз 20 млрд. руб., которые у нас выпали. Но это значит посадить крупные города на карточки по нормам снабжения существенно меньшим, чем во время Великой Отечественной войны. И без того мы 70 лет рассказывали, как мы ведем вас к светлому будущему. Это прямое нарушение контракта с народом, который сформировался на рубеже 1950-1960 годов. Суть его следующая: «Ладно, правьте нами, но только не мешайте нам жить. И не изменяйте радикально условия нашей жизни. Вот тогда мы вас готовы терпеть. А если вы это будете делать, как показали события в Новочеркасске 1962 года, тогда пеняйте на себя».

В 1962 году советское правительство под влиянием трудностей с продовольствием и нарастающих финансовых проблем было вынуждено предпринять меру, которая по нормам предшествующих десятилетий была вполне скромной. Оно на 30% повысило цены на продукты питания. В Новочеркасске массовое выступление, беспорядки привели к тому, что власти потеряли контроль над городом. Потребовались усилия – переброска войск из других регионов для того, чтобы, расстреляв достаточное количество человек, вновь овладеть ситуацией. Власти, естественно, после этого понимали, что если это может произойти в Новочеркасске при повышении цен на 30%, то завтра это может произойти в Москве и в Петербурге. А когда это произошло в Петербурге в 1917 году? Они об этом помнили. Они были глупые довольно, малообразованные, но то, что к власти они пришли после того, как в Петербурге из-за хлебных беспорядков власть утеряла контроль над ситуацией, вот на это у них ума хватало. Это «История ВКП(б)». Это они понимали.

Второй вариант. Остановить военное производство. Практически остановить инвестиции. В этой связи остановить весь импорт, связанный с инвестициями, необходимыми для военного производства. Для начала остановить АвтоВАЗ, потому что надо платить за комплектующие. И таким образом попытаться мобилизовать те 20 млрд. Это конфликт со всей элитой, куча кризисов по всей стране. Тема никогда всерьез не рассматривалась.

Третий вариант. Распустить Восточно-Европейскую империю, перестать поставлять туда нефть и газ, нефтепродукты по бартерным контрактам, без валюты. Это значило отказаться от итогов Второй мировой войны. Могу сказать, что по тем временам Генеральный секретарь ЦК КПСС, который пришел бы на пленум ЦК КПСС с этой идеей, уж точно не вышел бы оттуда Генеральным секретарем ЦК КПСС. Тема в принципе была исключена.

Но платить за 40 млн. тонн зерна чем-то надо. Поэтому советское руководство в это время принимает абсолютно мужественное решение. Оно решает закрыть глаза на все происходящее и предположить, что как-нибудь все образуется. Хорошо. Это можно сделать. Но только при этом надо понять, что за зерно все равно надо платить. С другой стороны, у Советского Союза в это время еще прекрасная кредитная репутация, и можно тогда брать в долг. И мы начинаем бурно наращивать задолженность. Мы наращиваем задолженность в 1985 году, мы наращиваем задолженность в 1986 году, мы наращиваем задолженность в 1987 году, мы наращиваем задолженность в 1988 году. А к концу 1988 года нам говорят наши партнеры из коммерческого банковского сектора на Западе: «А больше мы вам ничего не дадим. Вы думайте, как будете теперь отдавать. Тем более, что большая часть займов краткосрочная, она на 1-3 года. Вот теперь вы нам отдавайте».

Нефтяная промышленность тоже сидит на импортном оборудовании. Нужны трубы специальные. Когда их не поставляют, то начинается катастрофическое падение добычи нефти – главного нашего источника валюты. Посмотрите две выдержки из совещания по поводу состояния советской нефтяной промышленности, которое прошло в советском правительстве осенью 1990 года. Это Маслюков, председатель Госплана. «Это все нас приведет к настоящему краху. И не только нас, но и всей нашей системы». Ему отвечает председатель правительства Рыжков: «Я вижу, не будет нефти, не будет экономики страны». Это правильно оценивает ситуацию.

Дальше ситуация такая. Валюты нет. Нет этих 20 миллиардов. Дальше ситуация продолжает ухудшаться. Оказывается, все гораздо хуже, чем обсуждали осенью. Вот как с поставками валюты на экспорт. ВЭС ССР докладывает о катастрофическом положении, складывающемся с выполнением графика отгрузок нети, нефтепродуктов на экспорт в IV квартале 1990 года. Мало того, что у нас выпало 20 млрд. на одних ценах, у нас начинается катастрофическое падение добычи. Мы же в 1991 году потеряем 54 млн. тонн добычи из-за того, что мы не можем обеспечить нефтяную отрасль импортными компонентами производства. А хлеб откуда взять? Нам было нужно 35-40 млн. тонн зерна в зависимости от урожая. Мы должны были за него платить доходами от нефти. У нас упали в 4 раза цены. У нас на 54 млн. тонн падает добыча. И как вы предложите решать эту задачу?

Дальше. Коммерческие банки подробно сказали, что просьба больше к нам за деньгами не обращаться. Если хотите денег, обращайтесь не к нам, а к нашим правительствам, может быть, они вам дадут. В 1985 году идея, что Советский Союз может обратиться к правительствам государств, которые он рассматривает в качестве потенциального противника, с просьбой о деньгах. А это всегда вопрос торга. Хорошо, вы у нас просите денег. А что вы нам за это? И это не вопрос о деньгах. Это вопрос о политике. Вот идея, что Советский Союз может обратиться к Германии, Соединенным Штатам с просьбой дать политические кредиты – государственные кредиты в обмен на политические уступки не могла присниться советскому руководству в кошмарном сне. А американскому руководству – в самом благостном.
Тем не менее, к концу 1988 года становится ясно, что у советского руководства никаких других просто нет. Рекомендация непосредственно обратиться к правительствам стран с просьбой о предоставлении кредита. Вы представляете, чтобы правительство, скажем, Соединенных Штатов предоставило нам кредит без политических условий в 19988-1989 году? Я не представляю. У меня большой жизненный опыт.
Вы не совсем хорошо помните о том, кто такой Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Это был министр иностранных дел Советского Союза, страшно ненавидимый большой частью советской элиты, которая долго считала его изменником Родины, человеком, который продал интересы Советского Союза. Но это мне особенно интересно слышать, когда я читаю документы, с которыми к нему обращались советские ведомства.
Надо было любой ценой договориться о политически мотивированных кредитах. Политически мотивированные кредиты – штука тяжелая. В какой-то степени их иногда можно получить ценой больших уступок. Но это трудно. И в общем, Советскому Союзу в какой-то степени это удается, но очень медленно. А денег нет. И у нас что возникает? У нас возникают просроченные платежи. То есть, мы зерно купили, но не заплатили. Никто не мог себе представить. Его поставили, потому что Советский Союз всю жизнь платил регулярно, поэтому поставляли. А теперь не платят. А что после этого происходит? А после этого почему-то перестают поставлять зерно. А нам без этих 40 млн. тонн просто никуда – голод.

Реанимация

Надо сказать, что и население, и элита в это время хорошо понимают ситуацию. Видите, это еще не пик кризиса. Это не 1991 год. Это всего-навсего весна 1990-го. Я понимаю, что для вас разницу между весной 1990-го и осенью 1991-го уловить довольно трудно. Но поверьте мне, это еще очень благостные времена. Это еще только самое начало кризиса. И уже более половины населения сочли возможным наступление в 1991 году экономической катастрофы. 42% - голода. 51% - перебоев с подачей воды и электроэнергии. Это благостные времена весны 1990 года. Нам еще до осени 1991-го плыть и плыть еще.

Кстати, элита тоже прилично понимает происходящее. Это говорит первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Гидаспов на заседании Политбюро. «Вся ситуация, конечно, очень тяжелая. Я утром еду на работу, смотрю на хвосты в сто тысяч человек и думаю: вот трахнет кто-нибудь по витрине, и в Ленинграде начнется контрреволюция. И мы не спасем страну». Очень реалистично оценивал ситуацию.
Мы в это время не просто просим кредит, мы просим гуманитарную помощь. Гуманитарная помощь – обычно это происходит в Конго, Лаос, то есть беднейшие страны мира, которые столкнулись. Эфиопия, Сомали. Вот мы просим гуманитарную помощь. Вопрос о наших просьбах гуманитарной помощи активно обсуждается. Есть переписка между российскими властями и Европой о том, сколько и какой нам надо гуманитарной помощи. Начинает возникать интереснейшая дискуссия внутри советских ведомств, связанных с тем, как надо делить гуманитарную помощь.

Это письмо заместителя министра обороны, заместителя председателя Совета Министров СССР сверхдержавы по поводу того, как надо делить гуманитарную помощь, которую им оказывает потенциальный противник нашей страны. Видите: надо срочно, чтобы часть гуманитарной помощи шла на нужды нашей армии, потому что иначе мы никак прокормить ее не можем.
Вы, конечно, не помните такого персонажа, который называется Полозков. Это был лидер Российской коммунистической партии, оппонент Горбачева, который рассказывал, как горбачевские реформы неправильны. Вот письмо Полозкова Горбачеву о ситуации со снабжением хлебом в Российской Федерации: «Складывается крайне тяжелое положение со снабжением населения мукой, крупой и другими продуктами».

На первое полугодие в России не хватает около 18 млн. тонн зерна. Чистая правда. Около половины потребности. Вы знаете, а мы же в это время вовсю жили. Я уже говорила, что у меня дочка родилась в 1989 году, осенью. Поэтому всю эту прелесть мы хлебнули. Отсутствие всего вообще – детского мыла, стирального порошка любого. А памперсов не было, как вы понимаете. Я о них узнала, когда уже Варя выросла. Мы купили с мужем 40 литров молока вечного, трехлетней давности, из гуманитарной помощи. Но мы не знали, что оно не портится, и хранить его можно хоть на печке. Нам нужен был для молока холодильник. 40 литров молока. Но холодильника для него не было. Сначала положили это молоко на балкон. Но началась весна. И мы впали в полное отчаяние, потому что молоко, добытое таким трудом, у нас есть, а хранить мы его не можем. Представляете, о чем мы думали? На минуточку. Мне 25 лет, мужу – 26 лет. Замечательный возраст. Самое яркое воспоминание – это 40 литров молока, которые счастье, но не знаешь, куда его девать.

Я в это время был директором института, доктором наук. У меня были дети. Родился Павел, мой младший. В этой связи моя жена Марья Аркадьевна, она не могла в очередях стоять с ребенком. Старшим было 10, и я посылал их иногда стоять в очередях. Но все-таки с риском, потому что затопчут. Да, я прилично зарабатывал. Без всякого сомнения, принадлежал к советской элите. Но просто не до такой степени, чтобы посылать своего секретаря стоять за меня в очередях. Я нанял домработницу. Потом она мне сказала: «Я, к сожалению, должна от вас уйти, потому что мне не нужны ваши деньги. Я и свои-то не знаю, как потратить». Сейчас, конечно, трудно вообразить, что проблема была не заработать, а истратить. Реально мы не знали, куда их тратить. Мы ничего не могли купить.

A вот это пишет очень квалифицированный человек, помощник президента Советского Союза, Черняев. «Вчера был Совет безопасности – программа продовольствия. Теперь уже конкретнее – хлеб. Не хватает 6 млн. тонн до средней нормы. В Москве, по городам уже очереди такие, как два года назад за колбасой. Может наступить голод». Это чтоб вы понимали ситуацию. Там дальше официальная переписка о том, что да, действительно, с хлебом полная катастрофа. Потом Внешэкономбанк проинформировал советское руководство о том, что деньги кончились совсем. То есть, совсем кончились. Никаких нет. Нет денег ни платить посольствам, ни платить за электроэнергию в посольствах, ни эвакуировать посольства. Ни на что.

Я иначе не был бы назначен в правительство. Когда я был назначен, был проинформирован, что валютные резервы составляют – помню только первое и последнее – 4 млн. долл. и дальше – 11 центов. Меня 11 центов очень умилили. У нас 11 центов есть еще, оказывается. На жизнь.

А дальше началась другая жизнь. Когда выяснилось, что больше денег нет и не будет, хлеба нет и не будет, государства в этой ситуации нет и не будет, тогда и приглашают таких странных людей, как мои коллеги, в правительство с тем, чтобы как-нибудь подумать, как исправить ситуацию. Вы поймите, что Советский Союз с крупнейшей в мире армией, модной тайной полицией и КГБ, полным контролем над средствами массовой информации, он не решился проводить те меры, которые надо было сделать для того, чтобы спасти экономику страны. А иначе бы мы в правительство никак не попали, если бы вся элита не сказала, что она просто не знает, что со всем этим делать.

А дальше нам рассказывают, что мы должны проводить реформы. Какие реформы? Реформы – это когда у вас есть действующее государство, и вы решаете что-то в этом государстве улучшить. Вот это называется реформой. А когда у вас развалилась армия, развалились границы, нет таможенной службы, нет Центрального банка, контролирующего единую денежную систему, нет доходов бюджета – какие реформы? Нет хлеба до следующего урожая. Какие реформы? Это не реформы. Это такие жесткие, тяжелые реанимационные мероприятия, цель которых предельно проста. Избежать голода по сценарию 1917-1918 года.

Вы думаете, я пришел в ноябре в правительство реформы проводить? Нет. Я пришел для того, чтобы не допустить того, что уже было в нашей стране в 1917-1918 году – голода и гражданской войны. Вот это с трудом. Честно говоря, сам не всегда понимаю – как. Зная документы, зная ситуацию, зная, что у меня было 22 млн. тонн зерна, а мне нужно было по минимуму 53. Зная, что у меня нет ни копейки валюты. Вот как при этом удалось избежать голода и гражданской войны – сам, честно говоря, не всегда могу дать ответ на этот вопрос. Но удалось.

Источник - http://zavalinka.org/read.php?id=256812