Украинa: Все тайны «оранжевого» двора
Украинa: Все тайны «оранжевого» двора
События последних месяцев вновь вывели на политическую арену бывших президентов независимой Украины. Эта тройка лидеров — видимый символ новейшей истории страны, ее 20-летнего пути от советского прошлого к сложному, непонятному, полному тревог будущему. Украинские президенты живы, здоровы, находятся в здравом уме и твердой памяти. Опыт этих людей — разный, противоречивый — подспорье для действующих и будущих политиков.
Совершенно особый опыт у третьего президента Украины Виктора Ющенко. Советский экономист, украинский банкир, управленец, политик, оппозиционер, демократ, президент, он остается самым загадочным из президентов. Недоброжелатели, разочарованные в нем граждане, кажется, сослали Виктора Ющенко в какой-то лубочный мир, в сферы абстрактного украинства. Его просто игнорируют и многие постарались забыть. Но недавно появился повод вновь вспомнить и попытаться понять третьего президента.
К своему юбилею он издал объемную книгу воспоминаний. Отрывками из нее мы делимся с вами. В представленных фрагментах есть много новой информации, которая ранее не появлялась в СМИ, — человеческая история отравления, небольшая часть многолетней трагической истории непонимания между Виктором Ющенко и Юлией Тимошенко, размышления о «разности» украинцев, о способах преодоления этих различий, его впечатления от происходящего в эти дни на улицах украинских городов. Разговор президента Ющенко с самим собой, своим прошлым и страной называется «Негосударственные тайны». Мемуары в начале марта выпустило украинское издательство «Фолио».
Об отравлении, визите на дачу к Сацюку и утерянном паспорте супруги
На дачу Сацюка (экс-зампредседателя СБУ) мы приехали уже в 11 вечера. Встреча началась неожиданно: глава СБУ дает мне какой-то пакет. Я открываю его, а в пакете — Катин американский паспорт.
За несколько недель до нашего с ней знакомства в 1993 году Катя со своей приятельницей (адвокатом Мирославы Гонгадзе — Валентиной Теличенко) пошла поужинать, или, как она говорит, — «на чай». И во время того чаепития у нее украли сумку, в которой находились какие-то документы и паспорт. Папку, лежащую в сумке, через несколько дней нашли пустой, без единого документа. Милиция, по крайней мере, так утверждала.
Итак, встречаемся, и Смешко с многозначительной загадочностью возвращает этот паспорт. Читалось это как однозначный жест: вот, смотри, она потеряла, а мы нашли. Может, какая-то спецоперация была в 1993 году? Или спецслужбы намеревались когда-то воспользоваться им в своих целях, для какой-то компрометации, если он лежал в СБУ 11 лет? Так началась наша встреча.
Разговор со Смешко и Сацюком был достаточно длинным: говорили об избирательной кампании, о моментах, которые дискредитировали понятие равных возможностей для всех кандидатов, а это дискредитировало избирательную кампанию как таковую. Хозяева угощали. На столе стояли какие-то салаты. Столик был небольшой, все было заставлено мисками и тарелками. Затем подали горячее и тот злополучный плов. Это было, кажется, единственное блюдо, которое подавали порциями. Возможно, яд был именно в плове. Однако ни специфического или просто необычного привкуса я за тем ужином не почувствовал.
Мы сидели в беседке на улице. Осень напомнила о себе ночным холодом. Сначала из дома вынесли какие-то курточки, позже Сацюк пригласил в дом. Там на маленьком столике подали арбуз и дыню. Именно в этот момент у меня начала болеть голова.
***
От головной боли можно было сойти с ума. Видимо, следующий уровень — болевой шок…
Просыпаюсь, чувствую, что у меня что-то с лицом. Мимики нет. Мышцы половины лица не работают. Паралич. Инъекций было недостаточно. Тогда прямо в позвоночник вводили иглы, через которые прокачивали обезболивающее. Это была регулярная процедура, благодаря которой я жил. Затем мне ввели под лопатку катетер, через него под рубашку вводилась маленькая трубочка, которая была подключена к инфузору. Это был маленький чемоданчик, который мне потом еще довольно долго приходилось все время носить в руке.
Меня спасла интенсивная терапия: врачи положили под капельницу, посадили на голодный паек. Неделю я пил только воду. Мне ничего не давали есть. Это и сыграло определяющую роль: диоксин «любит» жиры и «не любит» воду.
Затем, когда этот реагент был выявлен, выяснилось, что доза была в тысячи раз больше смертельной. Такую дозу лошадь не выдерживает. Даже через год, когда Генеральная прокуратура провела специальные исследования в трех лабораториях мира, концентрацию яда специалисты классифицировали как сверхтоксичную. Как так случилось, что яд меня не убил? Этого никто не может объяснить. По моему мнению, спасение было абсолютной случайностью. На 99% это была Божья помощь и еще 1% — неисследованные возможности человеческого организма.
Так или иначе, я ничего не ел вообще и не знал, что это может стать одним из факторов спасения. Тогда мне казалось: все, не выкарабкаюсь. За полторы недели я потерял около 12 килограммов веса. И когда мне впервые за неделю дали яблочное пюре, я подумал: «Ну, хотя бы медики поверили, что я еще жилец на этом свете». До этого было ощущение, что я в таком состоянии никому не нужен.
Догадка про диоксин произошла на несколько дней позже, чем врачи начали интенсивную терапию… Сам реагент никто не находил: просто никто не стал бы его искать. Диоксином обычно не кормят, его просто не существует в природе в такой форме, чтобы его можно было случайно съесть и таким образом отравиться. Подобной моей истории болезни в мире медицины не помнят. Ни одна лаборатория не догадалась бы сделать анализ на диоксин.
В течение нескольких лет я пережил, кажется, 26 операций под полным наркозом. Временами организм вел себя как ему заблагорассудится, и раны открывались в наиболее неудобный момент. Даже спустя время нельзя было исключать подобную ситуацию. Как-то мне пришлось опереться на Путина, просто чтобы не упасть от изнеможения. Эта ситуация произошла в тот момент, когда мы обсуждали перспективы сотрудничества Украины и НАТО. Мы только что закончили совместную пресс-конференцию, выходим, а я чувствую, что состояние — на грани потери сознания. Говорю: «Владимир Владимирович, мне надо опереться». И так он довел меня до дверей, а там охрана меня забрала.
Были случаи, когда внезапно начинали кровоточить ноги. Когда кровоточило тело, приходилось менять по несколько рубашек в течение дня. Меня все время тошнило. Эта тошнота была реакцией на яд и продолжалась почти постоянно два года.
О коалиции ПР и БЮТ и о роли Медведчука
И Янукович, и Тимошенко боялись открытых всенародных президентских выборов. Янукович, по разным причинам, не был уверен в своем результате. Рейтинги Тимошенко, в свою очередь, падали из-за экономического кризиса, но она уже занимала должность, которая в действующей конституционной модели давала больше возможностей, чем президентская. И она хотела ее сохранить как можно дольше. Так возникла идея подкупить Януковича избранием его президентом в парламенте: он — президент на 10 лет, она — премьер. Именно для этого необходимо было создать общую коалицию между двумя партиями-гигантами, но эта конструкция взаимных договоренностей не работала, если не синхронизировать парламентские и президентские выборы. Сценарий простой: парламент создает коалицию между Партией регионов и Блоком Тимошенко, голосуют за премьера Тимошенко, потом голосуют за президента Януковича. И так продолжается 10 лет. Без синхронизации двух избирательных календарей этот сценарий не работал. Поэтому возникла идея продлить работу этого парламента еще на два года — с 2012-го до 2014 года.
Итак, этот сценарий можно было реализовать, если четко придерживаться календарного плана: все процедуры по внесению изменений в Конституцию должны были быть закончены до начала очередной президентской кампании.
Тимошенко, как автор этого сценария, и Медведчук, ее консультант и доверенное лицо, спешили как можно быстрее ввести конституционные изменения. Но времени для изменений оставалось очень мало. Итак, Тимошенко и ее «активисты» очень спешили.
С другой стороны, как мне докладывали, Янукович колебался. Очевидно, эти колебания были связаны с сомнениями, насколько полноценный инструментарий он получает, если соглашается на предложения Тимошенко. Мне казалось, что он действительно не имел большого желания идти на всенародные выборы. Однако его подталкивали к «широкой» коалиции, предлагая достаточно широкие полномочия для президента, избираемого в парламенте. Несмотря на все эти движения, было хорошо видно, насколько велико взаимное недоверие между Януковичем и Тимошенко.
Собственно, их взаимное недоверие и стало ключом к остановке этого сценария.
Я, сколько мог, сопротивлялся этому процессу, ведь, по моему мнению, реализация сценария внесения конституционных изменений и провозглашение «широкой» коалиции означали достаточно быстрое сползание в автократию.
Когда шило вылезло из мешка, я провел несколько встреч со сторонами. Это были непубличные переговоры, о них не сообщали в прессе. После того как в первые дни июня я сделал несколько заявлений, в которых пообещал уйти в отставку и начать процедуру досрочных выборов, ко мне с докладом пришла премьер-министр.
Это было довольно цинично — прийти и проинформировать о том, как продвигается процесс формирования изменений и дополнений к Основному закону страны. Мне сложно сформулировать свои чувства по ее предложениям: чтобы я тайно поддержал, подковерно написанный проект Конституции и внес его в парламент!
Мы сидели вдвоем в синей комнате, под портретом Шевченко. Обычно двусторонние встречи я проводил в этом кабинете: на зеленом кожаном диване, у журнального столика, в торце которого я имел обыкновение устраиваться во время подобных бесед. Это был очень долгий разговор. Ее голос звучал сладко, ласково — в свойственной Юлии Владимировне манере. Речь шла об аргументах: она просто перечисляла инструменты и механизмы, которые необходимо внедрять для того, чтобы изменить систему власти и установить необходимый, по ее мнению, баланс.
В определенном смысле ее визит — это была демонстрация: решение, которое президент примет, не важно. Для ее не было важным, примет ли глава государства эти предложения с удивлением, будет ли какая-то поддержка или не будет — это было информирование, не более того. Две политические силы находились за минуту до объединения в конституционном большинстве, а в такой ситуации позиция президента переставала иметь значение.
Юлия Владимировна мотивировала свои идеи тем, что поделить власть между двумя мегапартиями на десятки лет вперед — нужно стране. Конечно, я чувствовал себя так, будто на меня тонкой струйкой кипяток льют!
Очевидно, ни Тимошенко, ни Янукович не могли решиться внести эти законодательные инициативы в парламент. Партия регионов не была инициатором этих изменений, имела к их созданию опосредованное отношение, она была стороной, которую затягивали в эту паутину, а потому там вели себя достаточно пассивно. Со стороны Партии регионов было достаточно много людей, которые понимали, что с того момента, как они поставят свои подписи на этих бумагах, они сразу становятся мишенью для публичных атак. Повторюсь: эти договоренности были более похожи на государственный переворот, на узурпацию власти, чем на благородную политическую инициативу в духе демократизации. С другой стороны, и фракция БЮТ находилась на грани раскола из-за недемократичности процедур, которые были заложены в проект конституционных изменений. По мнению Тимошенко, в этой ситуации именно президент должен был внести в парламент пакет изменений в Конституцию.
Я объяснил премьер-министру, что меня оскорбляет сам факт процесса, который много месяцев происходил за моей спиной. Меня удивляло, что мне пришлось объяснять, насколько эти конституционные изменения раскалывают демократические силы и отдаляют Украину от демократии уже в ближайшем будущем. Мы снова отдалялись от вопросов политического курса — вместо него в публичную дискуссию снова вбрасывались вопросы борьбы за власть.
Она принесла экземпляр законопроекта изменений в Конституцию. Должен признать, что я был очень раздражен и положил его в дальний ящик стола. Я предупредил Тимошенко, что никогда не пойду на их с Медведчуком закулисные интриги. Вся эта история имела сомнительный вид хотя бы из-за таинственности, негласности: как так — принимать изменения к Конституции без всякого публичного обсуждения? Я не мог понять: где, в какой стране разработка изменений в главный закон могли происходить так, будто это шпионская операция? Даже Кучма со своей версией политической реформы проводил сначала референдум и «всенародное обсуждение»! Почему Тимошенко так боялась авторства? Почему надо было идти ко мне и просить, чтобы президент внес эти изменения в парламент со своей подписью? Все знали, что за этим проектом стоит Тимошенко…
Не было такого особенного момента, когда я мог бы сказать, что вот в эту конкретную минуту пришло понимание, что второй президентской каденции не будет. Но начиная, по крайней мере, с сентября 2008 года эта перспектива становилась все более очевидной.
Понимание состояло из отдельных деталей и ситуаций: некоторые из них произошли раньше, начиная с 2005 года, некоторые — в те месяцы, когда начал разворачиваться очередной политический кризис в контексте мировой рецессии. Вместе начали складываться различные эпизоды. Когда стало понятно, что Тимошенко выходит на политическую арену с собственным политическим проектом и единство демократических политических сил — это не ее ценность. Когда все крупнейшие политические и экономические проблемы уже произошли. Когда пришло осознание того, что основная угроза — это манипуляции против твоего политического курса, против которого раскручивают маховик популизма. Когда ты оказываешься слабым и не можешь переиграть демагогию, потому что это не твой стиль, не твой метод.
В мае — начале июня 2009 года случилась эта эпопея с широкой коалицией. В этой ситуации под угрозой оказался правовой позвоночник государства — национальная Конституция. Эта ситуация проявила мотивы сторон, непостижимую жадность и беззаконное стремление к власти. Я был глубоко разочарован: украинская политика оказалась даже более грязной, чем можно было себе представить. Политика не является грязной по своей природе, но участники этих политических процессов, пораженные моральным цинизмом и ложью, отодвигают куда-то на очень далекий план курс национального возрождения, национальное единство, развитие общества доверия. Национальную цель в той ситуации перевесили частные или корпоративные интересы.
Политическая система должна быть синхронной в том, что происходит в обществе: я имею в виду процессы политической, мировоззренческой, ценностной структуризации украинской общины. Очевидно, что система из двух мегапартий гораздо проще и может быть эффективной с точки зрения демократии и формирования диалога в обществе. Но это все работает, когда есть открытая публичная состязательность мнений, конкуренция программ и идей. В 2009 году мы вместо этого увидели картельный сговор. Только этот картельный сговор произошел не на рынке, а между политиками. Оказалось, что мы еще не воспитали в себе многие необходимые составляющие для функционирования парламентской двухпартийности: нет традиций, предохранителей, этики, нет культуры.
Я не сомневался, идти ли мне на выборы в 2010 году. У меня не было иллюзий, но я понимал, что это была моя миссия: защитить политический курс, с которым я пришел. Надо было воспользоваться трибуной очередных президентских выборов, чтобы вдогонку сказать нации, что политику национального возрождения надо воспринимать как основной закон жизни. Я должен был напомнить, что демократия — это не баловство, а высшая ценность, с которой сможет реализоваться Украина. Я должен был еще раз объяснить, почему евроинтеграция — это цивилизационный выбор, предпосылка и суть вечной Независимости, позитивных изменений и модернизации Украины.
О миссии президента
Почему теперь, через три года после завершения моих полномочий, вновь происходит массовый социальный протест в стране? Потому что право не работает, а прокуратура, Служба безопасности, милиция вместе с судами творят произвол и персональные расправы. Очевидно, проблема заключается в том, что правоохранительная система не была реформирована раньше. Но, возможно, в переналадке системы тогда должен участвовать не только президент, а и некоторые из ведущих спикеров нового Майдана?
Птица, которая в полете оглядывается назад, никогда не полетит вперед. Я понимаю, что в 2005 году был соблазн повернуться лицом назад, пересчитать по головам всех предшественников, начиная с 1991 года, и определить вину каждого. Я не сделал этого только по одной причине: это непродуктивно. На что я должен тратить главное, что у меня было, — время? На выявление виноватых? Я видел свою задачу в другом: назначить новых чиновников, сформировать новый политический курс, установить новые международные контакты, найти для страны новых инвесторов. Украину на тот момент несколько лет воспринимали как страну-изгоя. Майдан 2004 года родил новую реальность и новые возможности. Не надо было поворачивать голову назад и начинать преследование. Я это все помнил и помню, но не хочу ставить целю преследования…
Подчеркиваю: без поддержки правительства и большинства в парламенте в условиях достаточно скромных конституционных полномочий многое из повестки дня Оранжевой революции реализовать не удалось. Должен признать, что, голосуя за изменения в Конституции в декабре 2004 года, я рассчитывал на премьера, который реализует политический курс президента, и на формирование «оранжевого» большинства в парламенте по итогам выборов 2006 года.
***
В 2004 году мы вышли из гражданского конфликта. И если мы хотели роста потенциала Украины (в том числе экономического), нам необходимо было найти инструменты диалога с парламентской оппозицией и региональными элитами. Надо было сделать первый шаг для умиротворения конфликта.
Украинцы очень разные. Мы отличаемся религиозными взглядами, у нас разные языки, разная историческая память, в какой-то степени разная культура — это так. Но мы различны не от того, что мы какие-то нелепые. Мы разные от того, что 350 лет нас держали в обстоятельствах безгосударственности. Теперь, когда мы вместе, мы не являемся противоположностями, нет, но мы разные. Что нужно сделать с этим различием, чтобы возросло единство? Прежде всего — начать говорить, что мы одна семья, при том, что у нас есть различия, которые мы сможем преодолеть. Только для этого нам нужны время и диалог. Когда-то этот диалог надо было начинать. Поэтому Партия регионов, социалисты, коммунисты, даже если их идеи — не твои идеи, — они не враги, они лишь твои оппоненты. Я воспринимал круглый стол, за который мы садились, подписывая и Меморандум между оппозицией и властью и Универсал национального единства, как шаг к диалогу, и декларацию будущего единства в целях.
***
Отсутствие единства — это то, что отнимает у нас энергию, не дает формировать комфортную успешную жизнь для всей нации. Когда я вижу, как в парламенте устраивают бои, мне становится грустно, потому что там дерутся украинцы. Все они по своей природе должны совместно принимать общенациональные вызовы. Этот мордобой унижает нас.
Например, во время уличных акций сняли с постамента Ленина в Киеве — у меня душа радуется, мы лишились символа, который десятки лет отравлял украинский организм. Возможно, большинство меня не поймет: скажет, что это предмет искусства и вообще — надо толерантность проявлять. Но я знаю, что есть люди, для которых этот идол является символом всего самого прекрасного. Как преодолеть эту пропасть? Одни говорят: давайте подождем, пока все носители этих идеалов умрут. Это хороший рецепт, но тогда придется провести 40–50 лет своей жизни бездарно. Есть другой вариант: мы садимся за национальный круглый стол и спокойно и аргументировано убеждаем оппонентов.
Гражданская война — очень дорогой способ решения проблем. Моральное гражданское противостояние, которое мы сейчас наблюдаем на Майдане, — это ограниченный ресурс. Он сможет работать очень короткое время. Как хорошо ни выглядит Майдан, но это — конфликт, это — война. Но и эта война завершится перемирием, круглым столом, диалогом.
Нет смысла отклонять функцию диалога, функцию публичных обязательств. Есть какая-то проблема? Садитесь, разрабатывайте план действий, который уберет проблему с повестки дня! Нельзя говорить, что диалог, круглый стол — это слабость.
Прекратить украинско-украинскую войну — вот что было стратегической задачей. Ведь экономика не растет во время войны.