Украина: Что собой представляют ДНР и ЛНР изнутри
Украина: Что собой представляют ДНР и ЛНР изнутри
Оторваться от Киева
— Не дождетесь! Приезжайте, посмотрите сами, как мы, «ватники», живем! — приветливости как не бывало в голосе соседки по купе поезда Киев — Донецк. Я по-глупому выдал в себе киевлянина банальным вопросом: «Как у вас?» До этого мы попивали чай с Ниной, сотрудницей Макеевской горадминистрации, и ее супругом, сухопарым интеллигентом с седым ежиком на голове, любезничая на отвлеченные темы. — Оторвались от Киева — и то хорошо, — рассказывает «как у них» Нина. — Луганск лучше организован и в гражданском плане, и в военном.
У нас в Донецке настоящих лидеров нет. Пушилин — ставленник Ахметова. Губарев — стихийный лидер. Полагаться ни на кого не можем. Независимая республика — пока декларации. Контролируют только здание обладминистрации. Организовать референдум просто: напечатали бюллетени, развезли, нашли людей на избирательные участки — и все. Это не государство строить. Проголосовать — тоже не велика заслуга. Все равно что лайк поставить. Каждый надеется, что обойдется. Вот женщина из Славянска шла пешком по шпалам рожать, а по ней постреливал снайпер, развлекался. Тоже надеялась, что обойдется.
— Тем временем в Донецке воды на две недели осталось, разбомбили водопроводный узел, — делится печальной новостью супруг. — Запасаетесь водой, продуктами? — интересуюсь. — На всю жизнь не напасешься, — машет рукой Нина. — Если придется бежать, то в халате и тапочках. — А ведь могли бы жить дружно как конфедерация, — с сожалением отмечает мужчина. — Это уже пройденный этап. Поздно, — отрезает Нина. — Когда вам захотелось «оторваться» от Киева? — спрашиваю. — Как только начался Майдан. Сколько революций было — и все проходят по одной схеме: Югославия, Сирия, Ливия, Египет. Точно так же Майдан начался за американские деньги. Надо быть просто идиотом, чтобы не увидеть систему. Не представляю, как бы я бросила работу и уехала майданить. Кто бы мне сохранил рабочее место? Летом они собирают ягоды, а зимой работы нет. Поехали майданить. — Но ведь боролись с олигархами, — говорю. — И что вы получили? Что изменилось к лучшему?
— Теперь народ борется за целостность страны. — Меня целостность этой страны не волнует. В выборах президента я не участвовала. Да у нас и участков избирательных не было, что бы у вас там не рассказывали. Если не считать Красноармейска с войсками Коломойского, Мариуполя и еще кое-где на юге. Больше нигде. Председатели комиссий отказывались от проведения выборов, сдавали печати. Хотя у меня есть коллега «за єдину Україну», Янукович у ее мужа бизнес отжал. У кого-то другие мотивы. В общем, встречаются «заединщики». — Нина, не нужно, — подает голос уже с верхней полки супруг собеседницы. — Бесполезны все эти разговоры.
Жалко, что нет страны
— На работе нас предупредили, чтобы мы ни во что не влезали — ни с какой стороны. Бюджетники все-таки. Поэтому никто вокруг не хочет высказываться. Но я тебе обрисую ситуацию, — по-дружески объясняет преподавательница музыки Ольга. В последний раз мы с ней виделись много лет назад в Краснодоне, где жили и дружили семьи наших родителей. — Есть те, кто за единую Украину, есть те, кто за Донецкую республику, федерацию. А после того, как начали стрелять, — за присоединение к России. Таких много. Наверное, большинство. Причем люди образованные, успешные есть с обеих сторон. Я общаюсь с учителями, музыкантами, врачами, сам понимаешь. Однако и те, и те радикальны в своих взглядах настолько, что стараешься лишний раз никому не звонить, чтобы не напороться на грубость. Семья подружки — ярые сторонники ДНР, поддерживают республику материально, они состоятельные. Говорят, что Славянск бомбят из-за того, что Украина продала тамошние месторождения сланцевого газа американцам. А моя племянница выросла в Украине, и ей жалко, что нет страны. И, знаешь, вины востока в этом нет. Все это началось с воплей про «зомбированные регионы», «донбасское быдло». Нельзя было смотреть на нас как на «подданных Януковича». Отношения востока и запада и так были непростыми. А приход к власти националистов эту проблему взорвал. Донецк и Луганск так встали на дыбы, что страну вряд ли склеишь заново. Будет здесь тихое Приднестровье или Карабах.
Мы выходим на террасу. Ольга живет в частном секторе в 15 минутах ходьбы от моей гостиницы. Столько же — до Донецкой обладминистрации, занятой правительством ДНР. Чуть подальше — «Донбасс-Арена». — Боялись, что взорвут, — учительница указывает зажженной сигаретой на стеклянную кастрюлю стадиона. — Мы бы тоже взлетели на воздух. Раньше был тихий район, машины в гаражи не ставили. А теперь слушаешь под забором автоматные очереди. Похищают людей. Славянск жалко. Донецк тоже жалко. Махновское состояние. Эти постреляли — те ответили. Те полетали на самолетах — эти стрельнули под забором. Не знаешь, какой утром флаг над калиткой повесить, красный или белый. Я сейчас читаю «Белую гвардию» — один в один! — возмущается Оля. Затем нервно заваривает кофе и пододвигает пирожки с черешней из собственного сада. — По телевизору одно, а на самом деле происходит совсем другое. Мне кажется, мы будем жить в этом гадком болотном состоянии еще долго. Многие думали, что после референдума сразу зайдет Россия. Как в Крыму. Но тенденция такая: два дня тихо, а на третий постреляли за забором. День тихо, на следующий грабанули магазин. Вынесли гастроном в центре города. Остановили соседа на машине возле ЦУМа: автомат в окно, положили лицом в землю, забрали ключи и были таковы. Многие позакрывали бизнес и свалили — в Киев, Россию, Хорватию, Чехию. Пройдешь по городу, а на витринах через одну вывески — «Аренда», «Закрыто», «Аренда», «Закрыто».
Оля закуривает: —Безвластие — самое худшее. Хочется хоть какого-то порядка. Если бы не больная мама, уехала бы. Надоело это все жутко. Донбасс — как вагонетка, сорвавшаяся с тормозов и катящаяся в беспредел. Я не знаю, как вернуть прежний Донецк, шумный и радостный. Мне кажется, за всем этим стоят 10–20 богатых людей, решающих свои финансовые вопросы. А жизни и судьбы людей их не волнуют. Я слышала, на таможне берут деньги за пропуск бронетранспортеров. Идут разборки наверху. Возможно, новая донецкая власть тоже ненадолго. Надеребанят и растворятся. Если бы кто-то пришел новый, какая-то надежда была бы. А так те же лица, то же вранье, та же безмозглость и полный непрофессионализм. И все это прикрывается любовью к державе. Раньше просто грабили, а теперь грабят и убивают. На самом деле люди больше всего хотят мира, спокойствия, стабильности для себя и своих детей. Мы же люди, а не звери, — объясняет Ольга.
Православная армия
— Спустись на перекресток ниже, я тебя встречу, — направляет меня по телефону Владислав Бриг. Мы прежде никогда не виделись. Я зафрендил Владислава в «Фейсбуке», обнаружив, что он самый оперативный источник информации о боевых действиях в Донецкой области со стороны ДНР. Перекресток проспекта Мира и улицы Щорса, в сотне-другой метров от гостиницы, перегорожен бетонными блоками. На них трафарет в виде щита с крестом и надпись: «Русская православная армия». С одной стороны проспекта — пожарная каланча госслужбы по чрезвычайным ситуациям, с другой — комплекс зданий областного управления СБУ. И то, и другое под контролем ДНР. Махновское состояние. Фото 2 «Народному губернатору» Губареву даже по территории штаба ходить без телохранителя небезопасно Я не решаюсь перейти дорогу и приблизиться к группе мужчин, один из которых, помоложе, с автоматом. Парень в свитере цвета хаки беспокойно стреляет по сторонам глазами, и вот эта дерганность смущает больше всего. Основания для беспокойства у меня есть. Вчера в Макеевке и Донецке дээнэровцы «приняли» трех местных медийщиков, которые не были аккредитованы ДНР. У меня такой аккредитации нет тем более. А киевская пресс-карта вряд ли порадует вооруженных людей. — Любые издания должны быть зарегистрированы в министерстве по делам печати, — объяснил мне накануне консультант ДНР по вопросам СМИ Роман Манекин. — Почти все издания в Донецке принадлежат Ринату, соответственно, они не регистрируются в министерстве — Ахметов не признает ДНР — и пишут о республике ерунду. Надо понимать: идет война, нервы у всех напряжены. Даже мои сотрудники успели посидеть по несколько часов под стражей ополченцев.
Изображать заурядного прохожего, стоя на пустом перекрестке, непросто. Наконец, на той стороне появляется бритоголовый мужчина с эспаньолкой в футболке, сандалиях, камуфляжных шортах и мобильником у уха. Звенит мой телефон. — Это ко мне, — лениво бросает Бриг нервному постовому. В каптерке проходной девушка в камуфляже перед экраном, на котором транслируется изображение с камер наблюдения, вносит в журнал посещений мою фамилию, время прихода. В графу «К кому» по указанию Брига пишут: «Губарев». — Возьмешь интервью, если хочешь. Паша должен быть через полчаса, — огорашивает меня Владислав. — Тебе, считай, повезло. Просто киевских журналистов я давно здесь не видел.
Во дворе курят люди в военной униформе с нашивками Новороссии — голубой Андреевский крест на красном поле и РПА — щит с крестом на фоне российского триколора. Здесь же компания женщин в белых халатах и колпаках. — Вкусно готовят! — замечает провожатый. — Кормят 2 тысячи человек. Работают бесплатно, добровольцы, как и все мы здесь. Минуем гараж с распахнутыми воротами, заставленный машинами, наваленную в двухметровый террикон старую оргтехнику. — А сами эсбэушники теперь где? — интересуюсь. — Сидят дома, — смеется Владислав. — А менты работают. Киев их нахваливает, мол, поддерживают без оружия общественный порядок. Конечно, поддерживают. Совместно с нашими «Востоком» и «Оплотом».
Вход в здание в конце двора укреплен штабелями мешков с песком. Ими же заложены окна на лестничной клетке. Двери на всех этажах подперты сейфами. За одной из них меня вносит в следующий журнал долговязый ополченец. Это информационно-гуманитарное подразделение. В комнатах с голыми стенами на эсбэушных столах стоят компьютеры, за ними — молодежь. В одном из кабинетов верстают четвертый номер газеты «Новороссия». По коридору снуют люди в униформе и цивильном. Обстановка и атмосфера напоминают майдановский Дом профсоюзов, пока тот не сожгли. С той лишь разницей, что дежурный вооружен не битой, обмотанной скотчем, а пистолетом в кобуре. И не разрешает курить «в нычку» на служебной лестнице.
— Еще вот газету выпускаем, тираж 500 тысяч. Раскидываем по всей Новороссии, — говорит Бриг. Раскрываю восьмистраничное издание под сине-красной шапкой «Новороссия». На титульной полосе макет с группой ополченцев и Игорем Стрелковым на первом плане, сопровождаемый надписью: «Стальные русские. 300 стрелковцев» и призывом вступать в ряды защитников Славянска. Рядом с картинкой лаконичное, однако проникновенное обращение «командующего вооруженными силами ДНР» к донецким мужчинам, «наблюдающим за сражением по телевизору и потягивающим пиво». Стикеры с такой же картинкой я видел на остановках и стенах домов. Аналогичные билборды украшают магистрали. — Обратились к рекламному агентству, попросили разместить по себестоимости, много же пустых бордов! — Бриг рассказывает историю происхождения наглядной агитации. — Ни в какую. В итоге повесили бесплатно. Контролируем телецентр, но не отключаем украинские каналы, потому что они платят ретранслятору деньги, идущие на зарплаты сотрудникам центра. В течение месяца решим этот вопрос. Изгнали радио «Эра». Теперь на их частоте «Радио Донецкой народной республики». С кабельщиками договорились о включении российских каналов.
Поколение «айфон»
— Влад, до которого часа работает военкомат в России? — из коридора в открытую дверь заглядывает девушка с бейджем РПА. — С девяти до шести, — отвечает Бриг. И добавляет, когда та исчезает: — У нас люди из разных стран. В Славянске уникальный чувак из Франции: актер, режиссер, жена его снималась с Бельмондо. Все оставил, приехал к нам воевать. Мы решили: не бросать же на передовую такой ценный кадр, носителя языка. Забрали в информационное бюро. Из Германии скоро приедет главный редактор левого журнала «Компакт», 600 тысяч подписчиков. Пишут желающие нам помочь из Венгрии, Испании, даже из Бразилии. В Италии формируется интернациональный батальон. Пока иностранцев задействуем преимущественно на информационном фронте. Группы «Новороссия инфо» в соцсетях открыты на испанском, английском, французском и немецком. Организуем интернет-телевидение. Недавно состоялось заседание антилиберального Изборского клуба, в котором вырабатывается идеология Новороссии. Мы хотим, чтобы наша идеология была более русской, чем в самой России.
— Чеченцы есть? — спрашиваю. — Было человек пять. Двое погибли. Есть осетины. Все эти ваши статьи о кадыровцах… Мы сами не хотим, чтобы они сюда заходили. Начнут свои порядки наводить. Звонит телефон. — С трех до шести утра бомбили Краматорск, — сообщает Бриг в трубку. — Да, жилые… По старому городу, по ж/д-вокзалу. Один снаряд попал в газовую магистраль. Беленький бомбили, частный сектор так называется. Ваши, конечно, а кто?! Из «Градов». Ни ополчения, ни блокпостов там нет. За ночь погибло 10 гражданских. Вы в «Фейсбуке» есть? Добавлю. — О чем договариваться с Порошенко? — это Бриг уже мне. — Только о выводе войск и переговорах с нами как с соседним государством. Я понимаю, что Порошенко на это не пойдет, но пока Украина не признает ДНР, будет война. Процесс необратим. Мы предлагали федерацию — отказались.
Я знаю реальную картину, победить военными методами они нас не смогут. В Донецк они не войдут. И что, разбомбить его «Градом»? К нам подкрепление поступает ежедневно. Две недели назад началось формирование российских добровольческих отрядов. Если украинская армия попытается пройти блокпост, сразу получит отпор. Ополчение сидит в таких дзотах, что там только атомная бомба поможет. — Неужели здесь нет сторонников единой Украины? — интересуюсь. — Конечно, есть. Мы ж их не убиваем! — смеется Бриг. — Таких процентов 30, не то что в Крыму. Поэтому и отпал вариант присоединения к России. У молодежи мозги промыты канадскими учебниками истории. У меня сын 1991 года рождения. Сын аполитичный, он музыкант. Не понимает, за что я борюсь, за что борется киевская власть. Поколение «айфон». Мещанам и подавно все равно при ком жить: при Гитлере, при Сталине, при Чингисхане. У него своя лавка, кроме торговли пирожками его ничего не волнует.
Идеологические ценности
— Губарев освободился! — сообщает мне его зам, глянув на открывшуюся дверь напротив. Кабинет народного губернатора удивляет убранством на фоне голых стен остальных помещений. Заметно, что антураж собирался наспех. — Это все мое личное, — объясняет глава Народного ополчения Донбасса, обводя взглядом кабинет. Над столом галерея портретов: Гагарин, Че Гевара, Уго Чавес… В книжном шкафу сочинения философов с тесненными золотом корешками. Иконы Богородицы. Рядом баннер с флагом Новороссии, на фоне которого Губарев делает видеозаявления. Кроме нас в кабинете два человека в военной форме. Один из них внимательно следит за каждым моим движением. Махновское состояние. Фото 4 Донецк. Митинг шахтеров против АТО — Игорь Стрелков пессимистически высказывается о противостоянии с украинской армией, — замечаю. — Каковы, на ваш взгляд, перспективы ДНР? — Я разделяю тревогу Игоря Ивановича. Но народную республику мы не сдадим, несмотря на позиции всех внешних игроков: Европы, России и США. Мы опираемся на свои силы и идею.
— Рассчитываете ли на поддержку России? — Рассчитываем, но хотелось бы большего. Пока речь идет о поддержке со стороны людей и организаций по части гуманитарной помощи, о формировании волонтерских призывных пунктов на территории России. Российское правительство не помогает, вооружение не поставляет. — Откуда же оно берется? — интересуюсь. — Вы думаете, так сложно достать ПЗРК? Существует подпольный рынок вооружений. Есть деньги — можешь получить оружие. Так и доставали! — Глава СБУ заявил, что ополченцы Донбасса отравлены идеологией православного фундаментализма. — Я бы его поправил: мы не «отравлены», а вооружены. Мы действительно являемся носителями тех ценностей и идеалов, которые несет русская православная церковь. Это наш культурный код. Народный губернатор смотрит на часы, и я выключаю диктофон. — Комендантский час с 23:00, — предупреждает меня Бриг на прощание. — Могут проверить паспорт. С киевскими документами выходить на улицу как стемнеет не рекомендую. Но такси ездят. Если что — позвонишь.
Дорога в Луганск
— Перекрыта трасса, сейчас на «Западный» не ходим. Пересядешь на «семерку», вроде она ездит другим путем, — водитель маршрутки объясняет, как попасть на отдаленный автовокзал «Западный», откуда можно добраться в Луганск. Я умостился на сидении справа от него. Выхожу на остановке, на которой под флагом ДНР обустроен пункт вербовки добровольцев. На табло первой платформы список населенных пунктов. Читается как сводка с линии фронта: «Луганск, Мариуполь, Счастье». Значит, мне туда дорога. На всякий случай интересуюсь у водил-частников, сколько возьмут до Луганска. 1 200 грн. У раскрытой двери автобуса прощаются пожилые супруги. Она крепко целует его в губы. Он молча вытирает с ее щек слезы.
50 оттенков канонады
«Автобус до Димитрова по графику на 12:30 в рейсе отсутствует. Пассажиры приглашаются в кассу для переоформления билетов», — такие объявления звучат каждые несколько минут. Автобус едва покинул стоянку вокзала, и я впервые вижу блокпост ДНР. Его стерегут казаки в каракулевых папахах. Справа, за полями, аэропорт, с битвы на котором начались самые тревожные дни в Донецке. Он по-прежнему под контролем Украины. Логику этой войны постичь невозможно. Что значит «аэропорт под контролем», если он бездействует? Как в тылу врага вот уже несколько недель могут пребывать украинские военные? Какая из сторон атакует, какая защищается? На бетонном скате под мостом нарисован огромный черно-сине-красный триколор Донецкой республики. На колонне моста флаг Украины. Рабочее место водителя украшено множеством флагов-вымпелов. Среди них есть и украинский, и российский. Судя по наклейке на торпедо в виде именного номерного знака, шофера зовут Серега. Больше всего места в кабине занимает молитва водителя: «Боже Всемогущий и Всемилостивый, смиренно молю Тебя, сохрани от внезапной смерти и всякой опасности меня, грешного, и вверенных мне людей...» Для большего эффекта над молитвой висит подкова. Серега привычно петляет между бетонными плитами очередного блокпоста. Автоматчик в военной форме с георгиевской лентой на груди жестом на себя ускоряет движение машины. На плите начертано: «Батальон Восток». Над пунктом ГАИ развевается флаг ДНР. Сами гаишники «работают», не вылезая из «Шкоды», припаркованной у будки. — Мама, все в порядке! — отвечает соседка на телефонный звонок.
— На блокпостах не останавливались. На 150 километров между восточными столицами порядка 10 блокпостов. По смене цвета верхней полосы триколоров на КПП — с черного на голубой — стало понятно, что мы пересекли границу между самопровозглашенными республиками. Дорожная развилка, на которой стоит моя луганская гостиница, до боли знакома. Сегодня утром я видел ее в YouTube. По ней проехала колонна бронетехники, включая танки. Место называется невесело — Острая могила. Здесь протекали самые ожесточенные бои за Луганск во время гражданской войны — той, почти столетней давности. Это окраина города. По дороге направо 10 минут езды до известной горячей точки — аэропорта. Налево — 40 минут до Краснодона, откуда приехали танки и где сегодня стреляли. А там рукой подать до пункта пропуска с Россией «Изварино», за контроль над которым льется кровь. — Чьи это были танки? — спрашиваю, заполняя карточку постояльца. —Наши! — бодро рапортует мужчина в кресле за спиной, прервав дружеский треп с сотрудницами отеля. Уточняю, чьи именно «наши». — Русские!
— Надеюсь, окна номера выходят не на трассу? — осторожно спрашиваю у рецепционистки. Еще недавно этот отель гремел на весь Луганск своим ночным рестораном с живой музыкой. Сегодня я единственный постоялец в пятиэтажном корпусе. Балкон моего номера выходит на пустую автостоянку и хрущевку-гостинку. Точно такую же, как в моем киевском дворе. С точно такими же полунищими и полупьяными обитателями, прячущимися от утреннего солнца за фольгой и газетами на окнах. От пуль ни бумага, ни шторы не защитят. Впрочем, залететь они могут с улицы Оборонной, по которой несколько часов назад проползла военная колонна, только рикошетом. — Я могу отличить 50 оттенков канонады, — горько улыбается девушка в конторке. — Гаубицу от гранатомета, миномет от автомата. Эхо от пушек гуляет по всему городу. Самое страшное — самолеты. Когда летают низко, стены трясутся. А когда переходят звуковой барьер, раздается жуткий хлопок. Самолет уже где-то там, а хлопок у тебя над головой. Об особенностях функционирования военной техники юная луганчанка знает куда больше, чем я. — Как бы вы хотели, чтобы все закончилось? — спрашиваю. — Да я просто мира хочу! Хочу высыпаться ночью, а не дрожать от каждого звука! Хочу работать и получать зарплату. Вы же там в Киеве получаете зарплату! — Получаю. А вы нет? — Нет! — чуть не плача отвечает девушка. — Не планируете уехать? — А на что я буду жить? Вот сижу ищу работу, — девушка тычет в монитор, на котором открыт сайт поиска вакансий. — Где найду, туда и поеду.
Заборная битва
…Крупа, мука, подсолнечное масло. Тоже мне гуманитарная помощь! — слышу обрывок начатого прежде диалога домохозяек в маршрутке. Маршрутки в Луганске маленькие, переделанные под автобусы «Газели», но все равно полупустые. Зато носятся одна за другой. — Да никто никого в Счастье не убивает! Все это брехня! У меня кума там. Вчера звонила, говорит, наконец-то появилась надежда на порядок и защиту от бандитов. А то маску на морду натянут, автомат направят, говорят: «ЛНР» — и берут что нравится. Кому жаловаться? Милиции же нет! Я вообще не понимаю, как это Украина — другая страна? К родичам в Киев по загранпаспорту ездить? — продолжают беседу женщины. Возможно, в Счастье живут счастливо, но ни о чем другом, кроме как о войне, я в Луганске разговоров не слышу. На заборах вдоль дороги следы бескровной, но не менее ожесточенной войны граффити. Слева: «Схід + захід = украинcкий флаг». С другой — российский триколор. «Мы — Россия». Другие вместо тире вставили «не». Первые замазали. Наглядная агитация — оружие майдановцев. Однотипными изображениями украинских флагов обрисованы остановки на трассе Донецк — Луганск. Сторонники отделения перекрашивают их в флаги ДНР даже на территории Луганской области. Апофеоз заборной битвы — надпись «Луганск — русский город», к которой добавлено «и украинский». Истина всегда где-то посередине. В ассортименте магазина «АТБ» не замечаю особой разницы с тем, что работает возле моего киевского дома. Цены вроде те же. Покупателей хватает. Я беру бутылку вина, чтобы передать привет от донецкой Ольги Наталье — ее младшей сестре, живущей в частном секторе Луганска.
Слава Україні
— Сначала в Донецке была война, теперь у нас, — вздыхает Наталья, доставая из микроволновки тарелку с горячими котлетами. Компанию нам составляет ее подруга Ирина. — Спокойно у нас относительно, — уточняет она. — Я живу на ВВАУШе, там штурмовали воинскую часть. Полседьмого вечера, полно народу, киоски, люди, коляски, транспорт. Услышала стрельбу — просидела за холодильником полчаса. Там срочники Внутренних войск служили. Офицер дал приказ этим пацанам стрелять из окон. Восемь человек погибло, не знаю, с каких сторон. Потом в аэропорту какое-то движение было. Теперь Станица, Металлист, Счастье. Народ оттуда бежит со страшной силой. ВВАУШ — это Ворошиловградское высшее военное авиационное училище штурманов. Там военный городок со стороны аэропорта, возле моей гостиницы. — Нам, обычным жителям, хочется мира. И чтобы эта ситуация разрулилась, — продолжает Ирина. — Чтоб была работа. Предприятия позакрывались в одночасье. Те, которые зависели от российских поставок, по сути, перестали существовать.
— Неважно уже, как все это закончится, лишь бы не убивали, — вздыхает Наталья. — Есть нюансы. Мне, например, не симпатичны наши лидеры. Опять «наши». — Украинские, — уточняет Ира. — Но и опуститься до какого-то Приднестровья тоже не хочется. Хочется жить в федерации — украинской или российской. Если бы был такой пункт в бюллетене на референдуме, поставила бы там галочку. Разливаю вино по бокалам. — Расскажи лучше, почему киевляне нас ненавидят? — спрашивает Ирина. — Что лично мы сделали им плохого? У нас нет ненависти ни к западенцам, ни к киевлянам. У нас тут люди разных национальностей живут. Всегда хорошо общалась с украиноязычными. Возвращалась с отдыха в Карпатах — сама шпарила по-украински будь здоров! Теперь этот язык просто раздражает. У меня есть друзья в Киеве, дружили лет 20. Когда началось кровопролитие на Майдане, послала им СМС, переживала, живы ли. Знала, что они в этом участвовали. В ответ получаю: «Слава Україні!» Я ничего не ответила. Вторая СМС: «Героям слава!» С тех пор как ни позвоню, они сбрасывают. И не волнуются, жива я или нет.
— С провозглашением ЛНР ваша жизнь изменилась? — интересуюсь. — Я вообще не знаю, кто там сейчас в горсовете, облсовете, — признается Ирина. — Вроде все удрали. Ждут, когда устаканится. Потом примут сторону победителей. — Все равно мы победим! — поднимает бокал Ира. — Если влезут америкосы, Вован им по кумполу настучит так, что мало не покажется. Непонятно только, почему Донецк и Луганск не объединяются.
Комендантский час
В двух шагах от ЛОГА старинный информационный стенд с мирными фотографиями из прошлой жизни. Поверх них от руки написано: «Долой хунту! Смерть фашистам!» Рядом листовка: «Обращаемся к лицам, которые взяли в руки оружие! Своими действиями вы подвергаете жизни ваших родных и близких опасности. Неужели вы надеетесь, что в вашу сторону не будут стрелять? А если будут вести ответный огонь, значит, он будет вестись в сторону города. Вы подставите под удар мирных жителей. В том числе своих жен, матерей и детей. Мы надеемся, что Басаев, который брал в заложники женщин и детей, не ваш герой!» Махновское состояние. Фото 6 Группы быстрого реагирования ЛНР выполняют функции ОМОНа — Вот это правильно! — заканчивает читать листовку пожилая женщина с авоськой. Бросает гневный взгляд в сторону ополченцев под ОГА, косится с подозрением на меня и торопливо уходит своей дорогой. Вход в здание Луганской обладминистрации забаррикадирован покрышками, металлическими турникетами и хламом. С того момента, как строение обстреляли, ничего не изменилось. Развороченная стена под окном четвертого этажа, разбитые стекла в других окнах. Не до ремонта, летняя духота.
У дверей дежурят люди в камуфляже и с оружием. Петр Петрович, мужчина средних лет с «калашом», проводит меня через кордоны на пандусе и перед турникетом в холле на первом этаже. Здесь как зимой в Киевской горадминистрации. Только меньше людей и намного больше оружия. В кабинете, отданном под офис пресс-центра, суета и беспорядок, как во время переезда. Девушка с уставшими глазами печатает аккредитации съемочной группе «НТВ». Подходит моя очередь. — Фамилия? Издание? Откуда? Киев?! Немая сцена. На меня смотрят как на диверсанта или сумасшедшего. — Где остановился, коллега, в «Луганске»? — преодолев барьер предубеждения, интересуются «энтэвэшники». — Нет? А зря. Туда поселяются все журналисты. «Луганск» — центральная гостиница города и самое высокое здание. 19 этажей. На фоне пятиэтажного городского ландшафта — монстр. Ее достоинство — ее же недостаток: она в самом эпицентре событий. С одной стороны в трех минутах ходьбы ЛОГА, с другой — в тех же трех минутах и так же захваченная областная СБУ. Небо над Луганском не самое чистое, а артиллерия не самая меткая. «НТВ» отправляется в Краматорск. Все россияне на прощание жмут мне руку: — Берегите себя! Теперь у меня есть бейдж, на котором написано: «Аккредитован. Пропуск на время комендантского часа. Луганская Народная Республика». Больше ко мне конвой не приставляют.
Голландия forever
— ЛНР ввела военное положение. Что это значит для жителей? — интересуюсь я у Владимира Иногородского, руководителя пресс-службы Луганской республики. — Комендантский час, мобилизация, ограничение массовых мероприятий. Люди хотели провести митинг против Порошенко. Мы их попросили, чтобы справились за 15 минут. В целях безопасности, — Иногородский закуривает. Мы сидим в глубоких креслах за массивным столом в расширителе коридора. Мебель вытащили из приемной то ли для удобства посетителей, то ли для того, чтоб далеко не ходить на перекур. На столе наполненные окурками блюдца. Окно открыто настежь. Дымят практически все. — Губарев объявил о создании регулярной армии ДНР. Как у вас? — Что ж мы, шайкой-лейкой воюем? Есть генштаб, главнокомандующий, министр обороны, разведка, контрразведка, ПВО. Авиации только нет. Самая главная проблема — безопасность. Боремся с паникой, которую разводят наши западные «друзья». Детские сады открыты, студенты сдают экзамены, больницы работают. Гражданские суды функционируют и, кстати, заменяют нотариусов в вопросах купли-продажи недвижимости. С ППС проблемы. Милиция сбежала и окопалась в районе Сватово, вывезла туда все автомобили. Там у них МВД, СБУ и все остальное. Мы создали КГБ, где будут работать оставшиеся сотрудники СБУ, которые пройдут переаттестацию. — Все-таки вы сбили Ил-76? — Да. Но, похоже, он был полупустой. Наутро останков людей там уже не было. Как можно за пять часов собрать 50 трупов из неостывшего самолета? Они пустили борт после издания приказа Болотова об уничтожении воздушных целей и знали, что его обстреляют. О самолете и жертвах сообщили мгновенно. В сопровождении девушки, занимавшейся аккредитацией, к столу неуверенно подходит светлобородый мужчина. — Журналист из Голландии, — представляет его секретарша. — Владеет русским. — Голландия forever! — кричат ему из-за стола. — Как вы Испанию порвали! — А Гондурас проиграл! — сокрушается девушка.
Кошмарим мародеров
Перед сном спускаюсь на улицу пройтись вокруг гостиницы. В темноте вспыхивают и режут глаза фары припаркованного автомобиля. Машина медленно подкатывается. На крыше замечаю проблесковые маячки. Опускается стекло. — Документы! — звучит низкий рычащий голос. Торопливо достаю из кармана куртки аккредитацию. — Садись! — распахивается дверь пикапа. Кроме человека за рулем на заднем сидении трое. Двое мужчин и девушка. Мужчины в униформе и с автоматами. — Тут у нас журналист такой-то, — сообщает кому-то по телефону водитель. — Все путем. Ясно. Комбат Остап! — все тем же рычащим басом представляется рулевой. Сидящие сзади равнодушно отворачиваются к окнам. — Кошмарим мародеров вместо милиции, — объясняет назначение экипажа Остап. — Только что успокаивали одного бывшего мента, гулявшего по улице с бутылкой. Закон о запрете на распитие алкогольных напитков в общественных местах у нас действует. В общем, закрыли его на ночь. А с утра отработает пять дней. Как положено, уборка улиц. Как в старое доброе советское время. Нормальные люди пьяными по ночам не околачиваются.
— Вы тоже из силовых структур? — спрашиваю. — Я был работником охранной службы. А теперь днем в ополчении, ночью слежу за порядком. — За ночные дежурства платят? — Ни в коем случае. — Луганчанин? — Из Запорожской области. Здесь с начала всех движений. Бывший член Партии регионов. Я не один год против всех этих черных сил, самозванцев, которые взяли власть в Киеве. — А я местный. Шахтер, — отзывается парень с заднего сидения. — В отпуске. Бессрочном, — посмеивается. — Шахтеры не торопятся в ополчение, больше по митингам ходят? — интересуюсь. — Вы у шахтера такое спрашиваете? — с угрозой в голосе уточняет автоматчик. — По-моему, это лучше, чем митинг. Я в ополчении тоже с самого начала, с 6 апреля, когда взяли СБУ, — заявляет девушка. Она в экипаже медик и штурман. — Руководство ЛНР обращалось к шахтерам, чтоб они продолжали работать, — заступается за братьев по отбойному молотку ополченец. — В первую очередь надо, чтоб они работали там. Шахты надолго покидать нельзя.
— Служба более или менее спокойная. Экстремальных случаев мало, — сообщает Остап. — В городе около 15 экипажей. Комендантский час соблюдается четко. С одиннадцати вечера до шести утра — тишина. Сами можете убедиться, проехав по городу на такси. Кстати, все такси останавливаются для проверки документов. Спрашиваем, кто и куда. Как правило, с вокзала и на вокзал. — Какого будущего вы хотите? — Чтобы весь юго-восток стал отдельной страной, дружественной России. Пускай харьковчане шевелятся. Их здесь очень мало. Притом что из остальных областей полно. Хотелось бы погнать чуму за польскую границу. А там как получится. — Алло! — Остап берет трубку. — Да! В дом лезут? Какой район? Бригада полетела! Шахтер хватает автомат и выпрыгивает из пикапа. Через две секунды из-за него выкатывается легковушка. Остап тем временем набирает другой номер. — Откуда вы черпаете информацию? — интересуюсь. — Есть горячая линия, телефоны на билбордах по городу. Граждане звонят туда, диспетчеры передают информацию нам. — Дэн, на Новороссийской, 20 вооруженный конфликт. Это на околице возле Станицы. Гоните туда. Все, давай, журналист, счастливо оставаться! От прощального рукопожатия у меня хрустят пальцы.
Вагон детей
Утренний рокот, доносящийся с трассы, заставляет выскочить из номера с зубной щеткой в руках и помчаться в холл к окну. Мимо гостиницы медленно ползут тяжелые машины, за деревьями разглядеть удается только последнюю — военный грузовик. — Танки? — спрашиваю на рецепции. Оттуда должно было быть видно. — Если бы танки, обратила бы внимание. А так не заметила, — равнодушно хмыкает девушка. Я уточняю, в котором часу должен освободить номер. — А когда у вас поезд? — Вечером. — Оставайтесь до вечера. Мы же понимаем. В моем купе — мать с сыном. — В Киев в гости, — чеканит подросток Саша, отвлекаясь от электронной книжки и отвечая на мой банальный вопрос. — Красивый город! Я замечаю, как он под столом аккуратно стучит по ноге мамы. — Я не делю людей на бандеровцев и сепаратистов! — резко заявляет женщина и утыкается в планшет с кинофильмом.