Россия и и вызов «коллективного Запада». Семь российских претензий к ОБСЕ

Содержание
[-]

Может ли стать Россия полностью страной Запада?

Как легенды о короле Артуре вновь оживают в современной геополитической стратегии Европы и почему для России настало время заняться собственным «цивилизационным строительством».

В своем обращении к Федеральному собранию Владимир Путин, быть может, впервые употребил выражение «коллективный Запад». Само по себе, оно, конечно, не ново — фигурировало и в аналитических докладах российских мозговых центров, и в речах пресс-секретаря министра иностранных дел России. Но то, что именно глава государства сказал о «коллективном Западе» впервые, означает, что оно заслуживает серьезного анализа. Тем более что в ближайшее время мы увидим, какой конкретно Запад следует считать «коллективным». Потому что, хоть Четвертому Риму, как известно, не бывать, но свидетелями символического рождения «четвертого Запада» мы можем оказаться уже летом этого года. Это произойдет 11–13 июня в графстве Корнуолл, на саммите «большой семерки». Причем даже выбор самого места проведения саммита как будто бы не случаен.

Премьер-министр Великобритании Борис Джонсон, председательствующей в этом году в G7, наверняка принимал во внимание тот факт, что именно в Корнуолле, в замке на мысе Тинтагель, по преданию, родился легендарный король Артур. На том же полуострове Корнуолл состоялась и его последняя битва. Значимость этих, пусть и легендарных, мест для грядущего мероприятия обусловлена еще и тем, что именно хозяин замка Камелот и таинственный царь бриттов в современной мифологии считается патриархом Запада. С него как бы и начинается западная цивилизация — с ее легендами о святом Граале, Круглом столе и туманном острове Авалон.

Как рождался Запад

Впрочем, в V–VI веках, когда вроде бы и правил король Артур, конечно, ни о каком Западе речи не шло. Западная Римская империя тогда уже перестала существовать под ударами варваров, на ее территории располагалось множество германских королевств. Христианской церкви еще пять веков предстояло оставаться неразделенной, и противоречия между римским и константинопольским епископатами еще не перешли роковую грань. Собственно, схизма 1054 года и может считаться моментом появления первого, нелегендарного Запада с его сакральным центром в Риме. Если оставить в стороне важные богословские мотивы схизмы, то следует признать: у нее была вполне очевидная политическая подоплека — на Западе к тому времени снова появилась Империя, которая, разумеется, не могла не считать себя единственной.

Та Империя, что пребывала на Востоке, почиталась католическим миром как минимум несовершенной, то есть не Римской и не Священной. Так и появился первый Запад, который, тем не менее, довольно быстро утратил единство. Прежде всего из-за того, что духовные вожди этой цивилизации не могли найти общего языка с вождями светскими.

К этому добавилось и еще одно противоречие: королевство франков, расположенное по другую сторону Рейна, никак не хотело считать себя вассалом германских императоров. Властители Франции называли себя именно «королями», то есть наследниками Карла Великого, и потому отчасти «императорами», хотя потомкам бывшего мэра Парижа Гуго Капета делать это было сложнее, чем подлинным Каролингам.

В итоге ситуация запуталась, и рождения нового Запада пришлось ждать еще много веков, пока идеология Просвещения не объединила старых противников — Францию и Англию — в новый цивилизационный союз, который приобрел устойчивые формы только в XIX веке. Германия, вначале расколотая, а затем объединенная, тогда Западом еще не считалась. Точнее, за ее душу шла напряженная борьба, известная любителям литературы по роману Томаса Манна «Волшебная гора».

Наконец, именно этот «второй» Запад, вступив в парадоксальный союз с Россией, одолел Германию в двух мировых войнах, чтобы по их завершении дать начало Западу «третьему» — тому, который описывается терминами «НАТО», «общий рынок», «трехсторонняя комиссия» и, наконец, та самая «большая семерка».

В принципе, «третий Запад» был логическим и в то же время историческим продолжением предыдущего. Но если «Запад Сердечного согласия», с одной стороны, сражался с центральными державами, добиваясь своей гегемонии на континенте, а с другой — ограничивался Европой, то Запад Североатлантического блока смог включить в себя и Соединенные Штаты Америки, и западную часть Германии, и наиболее передовую страну Востока — Японию. А противником этого Запада был Советский Союз.

«Парад суверенитетов» против трансатлантического блока

Однако после победы над СССР в холодной войне «коллективный Запад» принял решение не принимать в свои ряды бывшего противника. Вместо этого Запад начал активную экспансию своих структур к западным границам России, открыв двери и НАТО, и Европейского союза практически для всего пояса лимитрофных государств, вышедших из сферы влияния советской империи. Когда дело дошло до Грузии и Украины, Россия фактически перешла в контратаку, которая привела к признанию ею Абхазии и Южной Осетии, воссоединению с Крымом и самоопределению части Донбасса.

Но одновременно с этим внешним афронтом казавшегося безнадежно слабым оппонента «третий Запад» стал испытывать процесс внутренней дезинтеграции: в разных частях этой цивилизации стали одерживать верх силы, недовольные утратой их странами реального суверенитета и зависимостью от центра силы в лице Брюсселя, Вашингтона или же Давоса.

На миг стало казаться, что «коллективный Запад» приказал долго жить, учитывая, что в самом Вашингтоне в 2016 году на популистской волне к власти пришел человек, провозгласивший лозунг «Америка прежде всего». Разумеется, это было немедленно интерпретировано как «Америка прежде Запада», то есть прежде НАТО, всех форм трансатлантического единства, «большой семерки» и Парижского соглашения по климату.

Опасность для Запада состояла еще и в том, что аналогичные суверенистские силы давали о себе знать практически в каждой крупной европейской стране, и некоторые советники Дональда Трампа даже попытались связать все эти национально ориентированные силы в какое-то одно общее интернациональное движение. Однако нынешний президент Соединенных Штатов Джозеф Байден пришел в Белый дом с ясно выраженным желанием вновь «сплотить Запад», то есть, подавив суверенистский бунт в своей стране, скрепить трансатлантическое единство, противопоставив его внешним соперникам — России и Китаю.

Задача эта была тем более исполнима, что значительная часть американских суверенистов и боролась в основном против слишком тесных экономических связей их страны с Китаем, ради которых Америке пришлось принести в жертву огромный сегмент своей индустрии. Байден, вопреки тому что про него говорили оппоненты, и не собирался мириться с Китаем. Он лишь хотел мобилизовать на борьбу с ним не одну Америку, но всех ее союзников по «третьему Западу».

Тем не менее оказалось, что сделать это не так просто. Франция и Германия, равно как и другие континентальные державы, не собирались отказываться от экономических связей с Пекином. Более того, они хотели их укрепить и развить. Примерно за двадцать дней до инаугурации Байдена Европейский союз подписал всеобъемлющее торговое и инвестиционное соглашение с Пекином, открывающее двери китайским вложениям в экономику континента, достигающим 120 млрд евро. Соглашение вступит в силу только в 2022 году, его еще придется ратифицировать Европарламенту, преодолевая сопротивление фракции «зеленых». Однако единству «коллективного Запада» с самого начала президентства Байдена был нанесен чувствительный удар.

Более того, кажется, Запад и не собирается отступать: он, как ящерица, готов сбросить старую кожу, чтобы предстать в новом виде. Собственно, на это новое перерождение Запада и нацелен корнуолльский саммит, куда в качестве гостей уже приглашены главы Индии, Южной Кореи и Австралии. Все они приняли приглашение Джонсона и собираются принять участие в отдельных мероприятиях «большой семерки».

Уже известно, что эти страны должны будут выработать некую общую линию поведения в отношении Москвы и Пекина. Иными словами, будет проведена идеологическая линия разделения между крупнейшими демократиями мира и теми странами, которым «коллективный Запад» отказывает в этом наименовании. Сделать это надлежит, однако, так тонко, чтобы ни в коем случае не создать альтернативный полюс экономической и военной силы в лице союза Москвы и Пекина.

Но, похоже, от желания тех или иных политических акторов уже мало что зависит. Мир усилиями Вашингтона как будто скатывается к новой двухполярности, что, конечно, для России представляется отнюдь не самым желательным вариантом развития событий.

Чего на самом деле хотела бы Россия?

Разумеется, она мечтала бы, чтобы «коллективный Запад» после распада СССР вел себя поумнее и либо немедленно объявил Россию западной страной, тем самым создав иной вариант «четвертого Запада» — с демократической Россией, но без авторитарного Китая, либо оставил нашу страну своего рода «островом», отделенным от Евроатлантики большим внеблоковым пространством. Но коль этого не произошло, Россия хотела бы видеть мир реально многополярным — со множеством конкурирующих экономических блоков. Быть сателлитом Китая в холодной войне с Западом и тем более сателлитом Запада в холодной войне с Китаем — это, конечно, самая отвратительная перспектива из всех возможных.

Проблема, однако, в том, что рамка «демократии», из которой пытается исходить если не Байден, то бегущий впереди паровоза истории Борис Джонсон, не совсем адекватна для тех задач, которые ставит перед собой Америка. Джонсон заявляет, что хочет превратить «большую семерку» в «большую десятку», включив в это объединение приглашенные в качестве гостей страны, крупнейшие не западные демократии планеты.

Но мы не видим в числе приглашенных стран, скажем, Израиль — в военном и экономическом отношении явно значимую страну Ближнего Востока. Мы не видим там и Украины, которую Запад считает демократией, предположительно крупнейшей на постсоветском пространстве. За кадром остается и Латинская Америка. Если «большая семерка» превратится в «большую десятку», более напряженными станут отношения «коллективного Запада» с Турцией, которая сегодня разделяет с Россией обиду за «цивилизационный остракизм».

Все это означает, что «четвертому Западу» помимо его декларативной идеологической открытости («все демократии в гости будут к нам», перефразируя известную строчку Пушкина) нужно уже сейчас намечать какие-то вехи новой — собственно, цивилизационной — закрытости. В ином случае «четвертый Запад» может раствориться в море демократий, причем далеко не всегда либеральных.

Вот именно эту цивилизационную задачу маркировки «избранных» и призваны решать, на мой взгляд, все последние социальные инновации «коллективного Запада», начиная с легализации однополых браков и заканчивая навязчивым педалированием проблемы трансгендеров и перспективами юридической реабилитации так называемой полиамории, то есть сожительства со многими партнерами.

Основания цивилизационного лоялизма

Очевидно, что все эти инновации не смогут принять не только Россия и мусульманские страны, не только внешние для Европы консервативные демократии Азии, включая Индию и Израиль, но также претендующие на социокультурный суверенитет государства консервативной периферии Запада, такие как Польша и Венгрия. Но в некоторой степени Запад все равно решает этими инновациями важнейшую для себя задачу полностью отделиться от задержавшихся в патриархальном мире стран, включая те, которые по всем меркам должен причислять себя к демократиям.

В этом смысле невозможно присоединиться к западной цивилизации, просто приняв все те ее инновации, что реализованы сегодня. Чтобы стать в полной мере западной страной, следует принять и будущее Запада, в том числе те его социальные нововведения, которые, вытекая из логики секуляризации общества, будут реализованы в ходе дальнейшей его истории. Это по-своему есть в точном смысле отражение логики католической церкви после Первого Ватиканского собора 1870 года с утвержденной на нем идеей догматической непогрешимости папы римского. Католик не может не только не разделять догматику Церкви, но и сомневаться в авторитете папы, имеющего право вводить новые догматы, точно так же любой полноценный «член Запада» не может сомневаться в верности его цивилизационного пути, определенного именно логикой освобождения от традиционных религиозных табу.

Поэтому, при всем горячем желании, Россия не сможет стать западной страной, как не станет ею, скорее всего, и Индия, что, разумеется, не означает невозможности прагматического альянса с Западом обеих этих стран в целях «сдерживания» Китая. Вероятно также, что смена главы кабинета в Германии в сентябре 2021 года и прогнозируемый приход «зеленых» будет использован американцами для того, чтобы поменять прежний «глобалистский» вектор политики Берлина на новый «атлантистский» со всеми нужными Вашингтону геополитическими и геокультурными акцентами. Наверняка подобная мягкая «смена режима» обдумывается в Вашингтоне и поводу Будапешта, и по поводу Варшавы.

России же путь в «четвертый Запад» заказан. Она может, конечно, превратиться в своего рода евразийскую Мексику, чистую консервативную периферию, без малейших шансов стать «альтернативным центром». Она может попытаться взломать «коллективный Запад», сыграв на сохраняющемся недовольстве консервативных его сегментов непрекращающимся прогрессом либеральных инноваций. Но, боюсь, этот последний путь уже закрыт после бесславного фиаско трампизма.

Оптимальный вариант — собственное цивилизационное строительство, без желания обратить вспять «постхристианскую» эволюцию Запада, но при ясном и взвешенном понимании, что эта эволюция не будет принята ни одним сообществом, укорененным в своей национальной традиции. И здесь у России остается большое поле для идеологического маневра, если бы она смогла найти для себя и для остального консервативно ориентированного человечества внятные философские основания верности «заветам отцов».

При этом важно подчеркнуть, что продолжением секуляризации семейных отношений «коллективный Запад», конечно, ограничивает сам себя. Никакого полноценного «альянса демократий» не получится: либеральные и консервативные демократии разделятся так же, как разделились социалистические страны на советский и китайский блоки. И в этом плюралистическом мире консервативных демократий Россия может найти место и для себя — в том случае, если она не пожелает однозначно примкнуть ни к одному из основных лагерей холодной войны. На этой идеологической основе, может быть, возникнет что-то вроде нового движения неприсоединения.

Но нужно отвергнуть два внутренних соблазна, которые исходят в России от враждебных друг другу сил. Первые хотят любой ценой дружить с Западом, стать его частью, «войти в Европу, где наши культурные корни», а в этих целях принять все, что Запад нам порекомендует. Вторые хотят во что бы то ни стало Запад разрушить, чтобы вернуть его прежний, дорогой нам консервативный облик. Понятно, что невозможно ни то ни другое. Ни дружить, ни менять в нашу пользу.

Да, Россия не станет Западом, но и Запад не станет Россией. За любую опровергающую эти упрямые истины иллюзию и им и нам придется заплатить очень дорого. Дороже, чем они уже заплатили за надежды Болотной площади, а мы — за мечты, связанные с Трампом. И вот когда мы вместе окончательно расстанемся с этими надеждами и мечтами, тогда нашему «третьему Риму» удастся найти на какой-то нейтральной почве, на языке глобальных угроз и глобальных инициатив по их преодолению, взаимопонимание с «четвертым Западом», держа при этом в уме строчку столь любимого российским президентом английского поэта:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд.

***

Автор Борис Межуев, российский философ, политолог и журналист

https://expert.ru/expert/2021/20/rossiya-i-vyzov-kollektivnogo-zapada/

***

Приложение. Уйти или остаться? Семь российских претензий к ОБСЕ

Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) дает немало пищи для критики, причем во многом — обоснованной. В то же время, внимательный разбор критических высказываний позволяет прийти к выводу, что потенциал, если угодно, сотрудничества и совместного движения ОБСЕ и РФ к большей международной безопасности далеко не исчерпан, напротив, есть основания думать о его перспективах.

Сегодня, когда мы проходим через новый цикл ожесточенной конфронтации между Москвой и Западом, многие российские эксперты, журналисты, да и политики выражают чувство глубокого разочарования во многих многосторонних международных механизмах и институтах, в которых участвует Россия — от Организации Объединенных Наций до Совета Европы, от Всемирной торговой организации до Организации по запрещению химического оружия. Хотя мало кто подвергает сомнению значимость многосторонности как таковой, ее существующие практики порождают все больше недовольства и самых разнообразных претензий. В моду начинают входить настроения изоляционизма, поминаемого как желательный отказ России от взятых в прошлом международных обязательств и выход из неэффективных или несправедливых по отношению к нашей стране международных соглашений, режимов и структур. Любые нежелательные для Москвы решения многосторонних организаций воспринимаются как злонамеренные посягательства враждебных сил на национальный суверенитет и в силу этого не обязательные для исполнения.

Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) не является исключением. Все чаще и чаще приходится слышать утверждения, что ОБСЕ не оправдала ожиданий Москвы, что эта организация не в полной мере учитывает в своей работе российские интересы и не относится достаточно внимательно к российским предложениям. Иногда такие утверждения завершаются выводом о том, что «ОБСЕ безнадежна», что «время ОБСЕ прошло», что ее захватили «русофобские силы», и что Москве следует покинуть эту недееспособную и крайне пристрастную организацию как можно быстрее.

Можно, конечно, просто отмести подобные заявления как некомпетентные, политически тенденциозные и неконструктивные. Тем более, что пока они, к счастью, не определяют официальную позицию России в отношении ОБСЕ. Тем не менее, учитывая растущую популярность критических воззрений на ОБСЕ в российском общественно-политическом сообществе, стоит углубиться в логику критиков и рассмотреть наиболее популярные аргументы, которые они используют. Насколько эти аргументы справедливы, обоснованы и серьезны? Существуют ли убедительные контраргументы в пользу продолжения российского участия в работе этой важной международной организации?

Как представляется, дискуссия идет вокруг семи основных вопросов.

  1. В работе ОБСЕ есть географический перекос.Критики утверждают, что после окончания холодной войны СБСЕ и сменившая его ОБСЕ неизменно фокусировались на странах и территориях «к востоку от Вены» — в первую очередь, на постсоветских и пост-югославских государствах, в то время как страны Запада почти никогда не становились объектом внимания организации. Из этого делается вывод о том, что ОБСЕ была и остается «улицей с односторонним движением» — механизмом для экспорта западных ценностей, моделей и практик все дальше на восток европейского континента. Такой географический перекос выглядит особенно неуместным в наши дни, когда многие западные страны сталкиваются с острыми проблемами политического популизма, экстремизма, сепаратизма и с другими вызовами политической стабильности.

В этих утверждениях есть доля истины. Действительно, на протяжении последней четверти века ОБСЕ проводила много полевых операций и осуществляла самые разнообразные проекты на территории бывшей Югославии и в несколько меньшей степени — на территории бывшего Советского Союза. Однако большинство таких операций и проектов либо уже завершились, либо близки к завершению (за исключением мониторинговой миссии ОБСЕ на востоке Украины и некоторых проектов в Центральной Азии). Но главное даже не в этом. Можно сколько угодно сетовать по поводу географических диспропорций в работе ОБСЕ и призывать организацию заняться каталонским сепаратизмом или польским радикализмом, но сама идея перекрыть западное влияние на территории бывшего СССР путем выхода России из ОБСЕ представляется абсурдной. Запад в любом случае продолжит продвигать свои политические институты и стандарты демократии на востоке Европы. Вопрос сводится лишь к тому, будет ли такая работа вестись преимущественно через механизм ОБСЕ, где у России есть право голоса, или через механизмы Евросоюза, а также через ad hoc соглашения между основными западными державами и их восточноевропейскими партнерами. Выход России из ОБСЕ означал бы добровольный отказ Москвы от какого-либо влияния на характер отношений между востоком и западом Европы в будущем.

  1. В работе ОБСЕ есть тематический перекос.Другое распространенное утверждение критиков ОБСЕ сводится к тому, что организация уделяет основное внимание проблематике прав человека, все дальше отходя от других, не менее важных приоритетов, составляющих ее изначальный мандат — таких как европейская безопасность, экономическое сотрудничество или охрана окружающей среды. Некоторые политики и эксперты в России даже утверждают, что ОБСЕ превратилась в структуру, главная цель которой состоит не в том, чтобы продвигать общеевропейское сотрудничество и искать взаимопонимание между государствами континента, а в том, чтобы критиковать любые отклонения от сомнительной западной интерпретации прав человека и навязывать странам «к востоку от Вены» устаревшую концепцию «либерального универсализма». Критики ОБСЕ делают вывод о том, что преимущественный акцент на «токсичных» аспектах отношений по линии Восток — Запад лишает ОБСЕ какого-либо будущего.

Справедливости ради стоит отметить, что работа ОБСЕ никогда не ограничивалась проблематикой прав человека. В настоящее время ОБСЕ остается одной из очень немногих площадок для обсуждения вопросов европейской безопасности в целом и мер доверия в Европе в частности. Можно спорить об эффективности ОБСЕ в области безопасности, но эта площадка в любом случае используется более активно, чем Совет Россия-НАТО. Не стоит забывать, что в 2014 г. ОБСЕ оказалась единственной международной структурой, сыгравшей значимую роль в деэскалации конфликта в Донбассе. Но предположим, что ОБСЕ вообще отказалась бы от любой деятельности в сфере прав человека и политической демократии. Выиграла бы Россия от такого решения? Едва ли. Ведь вся правозащитная тематика ОБСЕ просто перекочевала бы в другую организацию — например, в Совет Европы, где стандарты прав человека более жесткие, а отношение к России — более критическое, чем в ОБСЕ.

  1. ОБСЕ не сумела выполнить положения Парижской хартии для новой Европы.Многочисленные оппоненты организации никогда не упускают возможности напомнить, что большинство положений Парижской хартии 1990 г. остались только на бумаге, что ОБСЕ так и не превратилась в фундамент новой общеевропейской системы коллективной безопасности, на создание которой возлагалось столько надежд тридцать лет назад. Сегодня раскол европейского континента куда глубже, чем он был в конце XX века, причем он продолжает углубляться, и надежды на «свободную и единую Европу» становятся все более призрачными. Если ОБСЕ так и не сумела объединить Европу, то зачем тогда эта организация нужна? Только для создания видимости европейского единства в условиях, когда такого единства нет и в обозримом будущем не сложится?

Действительно, трудно отрицать тот очевидный факт, что положения Парижской хартии не были выполнены в полном объеме, а ОБСЕ так и не стала центральным компонентом евроатлантической системы безопасности и сотрудничества. Между Россией и Западом идет бесконечная и по большей части бесплодная дискуссия по вопросу о том, кто несет главную ответственность за эту историческую неудачу — Москва или западные столицы. Но в любом случае было бы несправедливым обвинять организацию за неспособность или нежелание ее членов представить ей больше легитимности, полномочий, инструментов и ресурсов для достижения заявленных ими же целей. Любая организация эффективна лишь насколько, насколько этого хотят ее члены. А что касается «ненужности» ОБСЕ в ныне разделенной Европе, то позволим себе напомнить, что когда-то ее предшественница (СБСЕ) создавалась как раз для работы в условиях расколотого континента. Возможно, что, планируя работу ОБСЕ на ближайшее время, нам надо отталкиваться не от Парижской хартии 1990 г., а от Хельсинского соглашения 1975 г., поскольку политические реалии нынешней Европы ближе к 1975 г., чем к 1990 г. Если многие положения Парижской хартии кажутся романтичными и даже наивными сегодня, давайте поставим перед ОБСЕ более скромные и реалистические задачи. Но такие задачи не возникнут сами по себе внутри Секретариата ОБСЕ в Вене, они должны быть согласованы и утверждены извне — например, в ходе саммита членов организации, как это и было в далеком 1975 г.

  1. ОБСЕ недостаточно инновационна.Критики ОБСЕ также утверждают, что организация создавалась в другую эпоху, и что она слишком медленно и не слишком успешно реагирует на новые вызовы и новые возможности, возникающие в быстро меняющемся мире. Например, ОБСЕ никогда не играла сколько-нибудь заметной роли в таких сферах, как противостояние международному терроризму, борьба с незаконными трансграничными миграциями, управление изменениями климата или противодействие пандемии коронавируса. Нельзя сказать, что организация сильно преуспела в продвижении своей модели в других регионах мира — например, на Ближнем Востоке или в Северной Африке. Попытки вовлечения ОБСЕ в афганское урегулирование не были особенно удачными. Отсюда делается вывод о том, что нужно искать новые форматы и модели общеевропейского сотрудничества, не связанные с многолетней институциональной инерцией ОБСЕ.

Разумеется, проблема институциональной инерции существует в любой организации, и опыт ОБСЕ тут лишь подтверждает общее правило. С течением времени формируются внутренние традиции, устойчивые бюрократические предпочтения, привычные алгоритмы работы, от которых трудно отказываться. Однако никто не запрещает странам — членам ОБСЕ добавлять новые элементы в общий портфель организации. Если говорить об инновационных российских предложениях, то в ОБСЕ продвигать их будет, несомненно, проще, чем в остаточных механизмах сотрудничества России и ЕС или в рамках того же Совета Россия-НАТО. Одно из очевидных преимуществ ОБСЕ состоит в том, что Организация способна стать своеобразным инкубатором новых проектов, которые могли бы стартовать в относительно скромных, политически непротиворечивых и максимально гибких форматах. При наличии политической воли, настойчивости и более чем скромного дополнительного финансирования инновационные проекты в рамках ОБСЕ могут не только выжить, но и постепенно выйти на новый уровень и найти свое будущее в других организациях. На низовых уровнях работы ОБСЕ даже нет необходимости добиваться общего консенсуса членов организации для запуска новых проектов, вполне достаточно всего лишь собрать репрезентативную коалицию заинтересованных участников.

  1. ОБСЕ обходится России слишком дорого.Один из любимых аргументов критиков ОБСЕ в России состоит в том, что страна вынуждена платить большие деньги за свое членство в Организации — при том, что политические дивиденды от этого членства, с точки зрения критиков, остаются более чем скромными. Большинство российских предложений не находит поддержки в Вене, многие органы ОБСЕ — в особенности, Парламентская ассамблея — постоянно и жестко критикуют Кремль под любым удобным предлогом. К тому же Россия недопредставлена практически на всех уровнях Секретариата организации. Выйдя из ОБСЕ, Россия сэкономила бы значительные средства, которые можно было бы вложить в институциональное развитие других многосторонних организаций, более отвечающих интересам Москвы (ЕАЭС, ОДКБ, ШОС, БРИКС и пр.).

Этот аргумент не выглядит слишком убедительным. ОБСЕ всегда была организацией с относительно скромным бюджетом. Российский ежегодный взнос в ОБСЕ никогда не превышал 10 млн долл. Для сравнения — ежегодный взнос России в Совет Европы составляет около 40 млн долл., а взнос России в бюджет ООН — 80 млн, не считая дополнительных 300 млн на миротворческие операции ООН, а также дополнительных взносов в специализированные агентства ООН. Всего двенадцать самых крупных ежегодных взносов России в международные организации составляют своей совокупности около 1,7 млрд долл. Соответственно, взнос в ОБСЕ не превышает 0,6% от совокупных обязательств Москвы по работе с многосторонними международными структурами. Не слишком высокая плата за сохранение своего активного участия в наиболее представительной общеевропейской организации!

  1. У ОБСЕ отсутствует ясный статус.Одна из фундаментальных проблем ОБСЕ, по мнению критиков организации, состоит в неясности и даже двусмысленности ее международно-правового статуса. Это не полноценный межгосударственный институт с соответствующим Уставом, ратифицированным органами законодательной власти государств-участников. Но это также и не международное НКО, не аналитический центр и не профессиональная ассоциация. Размытость правого статуса, в частности, ведет к тому, что некоторые структуры ОБСЕ приобретают избыточную автономию, действуя по собственному усмотрения или превращаясь в орудия отдельных групп государств. В качестве примера в России обычно ссылаются на опыт работы Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) — основного учреждения ОБСЕ, касающихся «человеческого измерения» безопасности.

Оценка деятельности БДИПЧ остается предметом оживленных дискуссий, равно как и более общий вопрос об оптимальном уровне автономии отдельных структур и подразделений ОБСЕ. Но можно вполне согласиться с идеей о том, что ОБСЕ нуждается в полноценном Уставе с четким изложением ее мандата, структуры, формата деятельности и других базовых особенностей организации. В идеале, этот документ, подготовленный в соответствии с Главой VIIII Устава ООН, должен превратить ОБСЕ в полноценную международную организацию с новым уровнем институциональных возможностей и новым уровнем финансирования со стороны государств-членов. В новом уставе должно быть подробно описано распределение функционала между генеральным секретарем ОБСЕ и действующим председателем организации, определен уровень автономии различных органов ОБСЕ, включая и БДИПЧ. Однако совершенно очевидно, что продвигать реформы в ОБСЕ гораздо более продуктивно, находясь внутри организации, а не вне ее. Печальный опыт Соединенных Штатов, которые вышли из ВОЗ из-за своего недовольства тем, как работает эта структура, а потом были вынуждены вновь в нее вернуться, должен стать уроком для политиков не только в Вашингтоне, но и в Москве.

Автор Андрей Кортунов, генеральный директор РСМД

https://expert.ru/2021/05/19/uyti-ili-ostatsya-sem-rossiyskikh-pretenziy-k-obse/


Об авторе
[-]

Автор: Борис Межуев, Андрей Кортунов

Источник: expert.ru

Добавил:   venjamin.tolstonog


Дата публикации: 31.05.2021. Просмотров: 59

zagluwka
advanced
Отправить
На главную
Beta