Россия и Запад: в прагматичной неопределенности
***
B ближайший период истории особенно актуальным станет мировоззренческий вопрос о месте России на карте мира
Джо Байден не будет решать системные проблемы миропорядка и может только подтолкнуть Россию к еще более тесному союзу с Китаем.
Выборов американского президента, не секрет, очень ждали в Москве. Вряд ли у кого-то в России остаются сомнения в конфронтационном курсе США. Хотя у части элит сохраняются иллюзии, что отношения с Западом все еще можно выстроить на неких новых основаниях. Специально для этих кругов новый хозяин Белого дома в своей программной речи персонализировал претензии к нашей стране: именно Владимир Путин и его окружение подрывают единство Запада и не хотят нормализации отношений. Но в целом сотрудничество возможно, заявил Джо Байден, оставляя пространство для раскола российского истеблишмента.
Государственники, в свою очередь, ждали определенности с внешней политикой Белого дома, чтобы понять стратегию балансирования на проблемах и противоречиях Запада и условия для внутренней политической и технологической модернизации. Громкие решения 2020 года — смена правительства, новая Конституция и обнуление президентских сроков — работали на опережение, но следовали в той же логике ожиданий трансформации глобального порядка. Мир продолжит сыпаться, Россия продолжит искать адекватный уровень крепости, чтобы остановить внешние угрозы, но не замкнуться в себе и не перекрутить гайки.
Именно в этот ближайший период истории особенно актуальным станет мировоззренческий вопрос о месте России на карте мира. В какой степени стоит продолжать равняться на Европу как на последнюю часть вменяемого Запада, с которым остаются все еще прочные экономические связи? На сколько градусов развернуться на Восток, чтобы сохранить суверенность, но добиться адекватной замены западному технологическому партнерству? Или найти свой «третий путь», например внутри деградирующего постсоветского пространства? Эти решения уже невозможно откладывать на будущее. Особенно если учесть, что Россия до сих пор живет без сформулированной национальной идеи, но при этом является одним из немногих государств, последовательно укрепляющим свою военно-стратегическую стабильность.
***
Сборная афиша анонсов и событий в вашей стране и в мире на ближайшую неделю:
Сфокусируйтесь на своем городе и изучайте.
Мы что-то пропустили? Присылайте, мы добавим!
***
Если коротко подвести итог, Байден вовсе не тот президент, который способен и будет решать системные проблемы мира. Есть большие сомнения, что политики такого масштаба вообще остались на Западе. Лозунг американского президента «Вернем Америку» — исчерпывающий: Байден постарается восстановить «дотрамповские» Штаты, хорошо понятные и предсказуемые для западных партнеров. Парадокс в том, что это невозможно: изменились не подходы США, изменился мир и акторы глобальной политики, но в ближайшие годы все будут делать вид, что живут по старым правилам. При этом КНР продолжит накачивать мускулы, Европа — пытаться вылезти из зависимости и политической бессубъектности, мировая экономика — отсрочивать долговой и технологический кризис.
Часть российских экспертных кругов, обращенных вовне, говорят о предсказуемости и прагматизме новой американской политики, выигрышной на фоне импульсивного периода предыдущей администрации. Если Дональд Трамп торговался с союзниками и врагами с позиции давления и ситуативного хаоса, то Байден будет использовать многосторонние связывающие соглашения по лекалам старой доброй дипломатии. Другие специалисты предупреждают о большом количестве кризисных факторов и непрофессионализме американской команды, что в совокупности способно легко обрушить хрупкий мировой баланс, привести к экономическому кризису или большой войне.
Мы легко нарисуем пространство определенности, возникшее при смене президента США, но с тревогой отменим растущее количество неизвестных, определяющих и ход российской политики.
Визит в Москву главы внешнеполитического ведомства Евросоюза Жозепа Борреля выдался неудачным. Глава МИД РФ Сергей Лавров заметил, что Россия может пойти на полный разрыв отношений с Европейским союзом, если Брюссель станет инициатором
Предметно разговаривать о геополитике с европейцами не о чем. Европа не в состоянии отстоять свои позиции ни в Украине, ни в Северной Африке, ни на Ближнем Востоке, ни с Ираном или Сирией. Тогда ради чего жертвовать своими интересами?
Пространство определенности
Фактор первый — кадровая стабильность. В Вашингтон вернулось спокойствие. Байден сформировал команду, и эти фигуры, как и их деятельность, больше не будут подвергаться бесконечным нападкам основной массы американских СМИ. В Конгрессе большинство у демократов, а часть республиканцев деморализованы антитрампистской кампанией и штурмом Конгресса. Умиротворены и карьерные бюрократы, и конъюнктурные политики.
Это позволит Белому дому погрузиться во внутриполитические и экономико-социальные проблемы страны. Внешняя политика отодвинется на второй план, а Россия перестанет использоваться для межпартийных разборок и давления на президента. Санкционные пакеты перестанут возникать в хаотичном порядке, возможно даже станут мягче, но будут более системными. И — что важно — снова станут предметом внешнеполитических сделок. Байден привел в свою команду людей старой закалки с опытом взаимодействия с Москвой по сирийскому, ливийскому и украинскому кейсам. Это прекрасное подспорье в возможных переговорах, хотя о «перезагрузке» времен Барака Обамы говорить не приходится.
Курс Байдена позволит сделать более предсказуемыми отношения России и с Европой. Провозглашенное укрепление трансатлантического партнерства и общего фундамента безопасности в рамках НАТО снимет нервозность европейской бюрократии и опасения остаться один на один с «агрессивной Россией». В начале года казалось, что Европа настроена даже более конфронтационно по отношению к Москве, чем заокеанский партнер. Но это лишь инерция, свойственная Брюсселю. После неудачного визита в Москву главы внешнеполитического ведомства Евросоюза Жозепа Борреля на фоне акций протеста у ЕС просто не осталось выбора, но введенные санкции против российских силовиков оказались в целом незначительными. При этом проект «Северного потока — 2» продолжает черепашьими темпами двигаться к завершению — и европейские экономические элиты твердо намерены его достроить, невзирая на любое давление.
Вообще, «политика санкций против России уже второй год подряд характеризуется стабилизацией. Значимой эскалации санкций пока не происходит. По крайней мере, текущие санкционные события значимо не влияют на макроэкономическую ситуацию в России и сами по себе не приводят к заметным колебаниям рынка. Данные говорят, что российские компании и их зарубежные партнеры научились достаточно аккуратно работать с санкционным риском», — утверждает программный директор РСМД и клуба «Валдай» Иван Тимофеев в соответствующем докладе РСМД, где проанализирован весь массив санкций за последние годы.
Говорить об исчерпании санкционного давления на Россию, наверное, пока преждевременно. Но текущих и предполагаемых кризисов явно недостаточно, чтобы западные партнеры решились перейти к более агрессивным ограничениям — секторальным или макроэкономическим. Европа слишком много потеряла за предыдущие санкционные годы, чтобы решиться на новые рестрикции.
Третий фактор — Китай. В Мюнхенской речи Байдена, посвященной внешнеполитическому курсу Белого дома, КНР была отведена роль основного соперника на основе «долгосрочной стратегической конкуренции». Борьба пойдет по нескольким направлениям — здесь и сохранение торговых и технологических ограничений, и формирование военных союзов вокруг КНР. Однако никаких наскоков в стиле Трампа. По сути, Байден признает за Пекином статус третьей мировой силы наравне с США и Европой.
Россия же остается краткосрочной угрозой и не признается самостоятельным «полюсом». Однако дальнейший конфликт с Западом толкает ее к углубленному союзу с КНР и разрушает нарисованный Байденом баланс сил. Угроза для Штатов знакомая, но, похоже, игра с Пекином «вдолгую», объявленная новым американским президентом, ведет к пересмотру стратегии бесконечного давления на Москву. В Вашингтоне будут искать компенсаторные механизмы, чтобы не допустить российско-китайского альянса.
В целом же стоит ожидать от Байдена раскрытия новых пространств для переговоров с Россией. Кое-что мы уже видели — это перезаключенный договор СНВ-3. «Мы не готовы возвращаться к холодной войне», — говорит американский президент, и тема ядерного сдерживания и нераспространения ОМУ в этом контексте одна из ключевых. Другие любимые темы Байдена — экология и изменение климата, а также здравоохранение и глобальная инфекционная безопасность. Здесь нам тоже есть о чем поговорить.
Показательно, что из лексикона президента США совсем выпало слово «терроризм» — его заменит «кибербезопасность». Кому, как не «российским хакерам», решать этот вопрос. Однако перспективным видится российско-американский диалог и по Ближнему Востоку, Сирии, Афганистану, Ираку, Палестине.
Пространство неопределенного
Вся вышеописанная «определенность» могла бы успокоить, если бы контекст мировых событий и парадигма развития цивилизации застыли на отметке 2020 года. Однако мы, скорее, вынуждены ожидать нарастания кризисных тенденций и появления многочисленных «черных лебедей», каждый из которых требует не только адекватной реакции управленцев, но и консолидированного подхода всех государств к разрешению проблем.
Коронакризис же наглядно показал, что либеральный мировой порядок окончательно прекратил свое существование. Даже внутри наднациональных союзов теперь каждый сам за себя. Государства обращены внутрь и не готовы помогать ни соседу, ни другу, ни объединяться против врагов — будь то терроризм, вирус или «угроза демократии». Теперь любая локальная проблема способна по принципу домино стать региональной, а затем и мировой.
В этом контексте давайте посмотрим на новую команду Белого дома под иным углом и представим, как она будет реагировать на непредсказуемые вызовы. Во-первых, значительная часть американских управленцев собрана не по профессиональным принципам, а по демократическим канонам новой этики в рамках внутрипартийных разменов — их отбирали по гендеру, цвету кожи, сексуальной ориентации и даже по левацким убеждениям. Эта молодая поросль вашингтонской бюрократии движима иррациональными убеждениями, идеологизирована, не помнит холодной войны и не боится войны ядерной. Они прошли через горнило возгонки «русской угрозы» демократическим ценностям Штатов и в целом не понимают смысла переговоров с автократичной Москвой.
Другая — опытная — часть команды Байдена, успела наделать серьезных ошибок во времена предыдущих демократических администраций или поддержать ошибки своих патронов. Здесь есть фигуранты финансового кризиса 2008-го, провальных военных кампаний на Ближнем Востоке, сторонники Кимерики, поддержавшие китайский взлет в расчете на союз с КНР. Сам Джо Байден замарал руки в коррупционном скандале в Украине. Кроме того, если Трамп последовательно отказывался от многочисленных политических и военных советников, традиционно окучивающих интеллектуальную поляну Белого дома, то новые чиновники их последовательно возвращают в приближенные think tanks.
И это также специалисты времен Обамы, который любил демократизировать страны цветными революциями и военными интервенциями, за что и удостоился Нобелевской премии мира. В этом контексте принято приводить в пример Викторию Нуланд, которая «подкармливала печеньками» революционеров на Майдане. Сейчас она работает в должности заместителя госсекретаря.
Но даже в большей степени стоит опасаться военных, проводников «мягкой силы» и политтехнологов, которых собирают вокруг себя советник президента США по национальной безопасности Джейк Салливан и сам госсекретарь Тони Блинкен, архитектор антироссийских санкций и последовательный сторонник конфронтации с Россией. Здесь сосредоточены специалисты, работавшие на постсоветском пространстве и в Сирии. Сторонники гибридных кампаний, локальной силовой интервенции и подрыва внутриполитической стабильности по законам цветных революций. Американские эксперты прочат чрезвычайную активность внешнеполитических усилий Вашингтона в Сирии и Ираке (прежде всего против Ирана, но с учетом фактора российского военного присутствия), на украинском фронте и в Средней Азии. Дестабилизация среднеазиатского региона особенно перспективна, ведь она бьет сразу по трем соперникам — России, Ирану и Китаю. С другой стороны, сюда можно выпустить избыток террористического пара с Ближнего Востока, который всерьез докучает американским военным, например в Афганистане.
Все эти люди в новой администрации Байдена не признают ошибок и не боятся совершать новые. Они довольно прагматичны в своих стратегиях, но ровно потому, что не умеют мыслить глобально и на перспективу. Показательно, что даже идеологический фактор, присущий команде Белого дома, используется цинично и рационально. Необходимость дружбы партнеров с Америкой даже вопреки торговым ограничениям, которые никто после Трампа и не думает снимать, объясняется общей цивилизационной платформой с позиции демократии и новой этики. А обязательство отгородиться от Китая, России или Ирана и включить против них режим санкций, бьющий только по европейцам, выносится из соображений культурной и политической разности, неприемлемого для развитого мира уровня толерантности, либерализма и свобод.
Европа легко клюнула на эту удочку. Боррель во время пребывания в Москве и после среди коллег только и твердил, что о нарушении демократических норм, да и новые санкции введены по политической линии. В то время как Соединенные Штаты отмалчивались за океаном и будто бы не заметили ареста Навального. В активе диалога США — Россия сейчас по-прежнему лишь успешное перезаключение ДСНВ-3. И даже будто бы лояльность к достраиваемому Северному потоку — 2. А Европа начинает этот период истории с новой крупной ссоры с Москвой на довольно слабых основаниях.
Заявление главы МИД РФ Сергея Лаврова, что Россия может пойти на полный разрыв отношений с Европейским союзом, если Брюссель станет инициатором, прозвучало для многих слишком резко. Но это простой прагматичный подход (который вообще в последнее время свойственен нашей внешней политике) к партнеру, который несамостоятелен в проводимых решениях. Как и в Штатах, наблюдается кадровая деградация политиков и в Брюсселе, и на национальном уровне ЕС. Конечно, наш диалог понятен и открыт, но предметно разговаривать о геополитике не с кем и не о чем, а после обмана еврочиновников, дававших гарантии Виктору Януковичу, нет и былого доверия. Европа не в состоянии отстоять свои позиции ни в Украине, ни в Северной Африке, ни на Ближнем Востоке, ни с Ираном или Сирией. Тогда ради чего жертвовать своими интересами?
При этом на европейском фронте есть свое пространство неопределенности. Чрезвычайный и полномочный посол Российской Федерации в США Анатолий Антонов недавно заметил: «Вокруг России идет уплотнение военного присутствия». Ранее об этом же заявил министр обороны Сергей Шойгу. В прошлом году окончательно принят натовский план по развертыванию дополнительной военной инфраструктуры в Польше, Литве, Эстонии и Латвии. Здесь будут проводить больше учений и увеличат кадровый контингент. По сути, ничего нового — просто усиление военного присутствия на границах с Россией противником, который присылает команды из-за океана. Перспектива роста военной напряженности неясна: с учетом нестабильной Белоруссии и радикализации и деградации Украины рано или поздно игры мускулами вполне могут трансформироваться в полноценные войсковые операции.
Шагать через необустроенную Сибирь к Тихому океану может оказаться дольше и сложнее, чем вернуть Европе консервативные ценности, а европейским политикам — самоуважение. Или важны обе дистанции?
Что делать с Россией
Ровно такое же пространство неопределенности, на самом деле, наблюдается западными мыслителями и политиками в отношении России. До сих пор там доминирует точка зрения о слабой, дремучей, неразвитой стране, которую только диктаторская воля на штыках военных удерживает от нового распада. Это странно сочетается с задачей остановить трансферт передовых технологий в Россию и экспансию российской продукции за рубеж, а также с потенциалом кибератак и медийных кампаний, а главное, с ростом военного потенциала государства — возможно, списывают на остатки советского наследия. С другой стороны, Россия не «ломается» примерно столько же, сколько не наступает системный дефолт западной системы. Напротив, отстаивает суверенитет, не желает распродавать активы, не прогибается под санкциями, проводит заграничные военные кампании, да еще учит весь мир, как спастись от неравенства и дефектов капитализма. Что же делать с такой Россией?
В начале года в «Блумберге» появилась статья американского политического эксперта и консультанта Дэвида Кина. Этот консерватор работал с рядом президентов старой волны — Рональдом Рейганом и старшим Джорджем Бушем, а также с Митом Ромни и Бобом Доулом. Дэвид Кин излагает свое видение отношений с Россией. По его мнению, «при Путине сблизиться будет сложно, но он не будет оставаться у власти вечно. США должны сегодня готовиться к тому дню, когда российские власти поймут, что национальные интересы России требуют другой внешней политики». И вот тогда нужно приложить все усилия, чтобы сблизить позиции Москвы и Брюсселя и поспособствовать образованию нового российско-европейского союза. Таким образом можно оторвать Россию от Китая и затем разобраться с Пекином один на один.
Идея не нова. Тридцать лет назад, после развала Союза, только глупость и недальновидность западных политиков помешала хотя бы незначительной интеграции России и Европы. Ряд экспертов считают те события крупнейшей геополитической ошибкой Запада. И что вновь повторить этот трюк не выйдет: Европа стала существенно слабее и потеряла в первую очередь культурную идентичность, столь ценимую русскими многие века. Россия, в свою очередь, окрепла настолько, чтобы не сдавать свои интересы в обмен на мифическое место за столом с «цивилизованными народами».
Но в статье Кина примечательны не пассажи многолетней давности, а современная адаптация, которая все чаще находит поддержку в интеллектуальных слоях Вашингтона. «Нам важно налаживать связи с новым поколением российских политиков, которые со временем будут определять новый курс своей страны, — пишет Кин. — Разговоры о “смене режима” в России контрпродуктивны. Новую внешнюю политику в отношении России будут формировать новые лидеры из числа представителей существующего истеблишмента, которые признают необходимость перемен. Это в конечном счете приведет к снятию санкций с России в рамках всесторонних переговоров с США и Европой».
Интересно, что примерно в той же тональности раскрывают свои планы российские несистемные оппозиционеры. В частности, Леонид Волков, соратник Алексея Навального, давно признается: задача не столько в том, чтобы уничтожить власть в лице Владимира Путина через уличный бунт, сколько в том, чтобы создать токсичные условия для российской элиты и заставить ее осуществить дворцовый переворот. Отсюда призывы оппозиционеров к вводу персональных санкций против крупных предпринимателей и людей из окружения президента. Не хотите конфликта с Западом, желаете сохранить заграничное имущество и безопасность своих родственников, живущих за пределами страны — извольте пойти на мировую.
И эта приманка для российской элиты не только уже развешена, но и будет все чаще демонстрироваться при Джозефе Байдене. Который прекрасно помнит свою политическую молодость, пришедшуюся на конец советской эпохи, и весьма успешную стратегию «двух дорог», с помощью которой американская администрация «купила» верхушку номенклатуры Союза. С одной стороны, американцы поддавливали торговыми ограничениями и нефтяными махинациями, с другой — обещали уникальные возможности новой стране в рамках российско-европейского партнерства.
«На чем можно купить нашу элиту на раз, на щелчок? Это обещание вернуться к ситуации до 2007 года, к ситуации до Мюнхенской речи. Вернуться к тому, чтобы пообещать и политической элите, и олигархам контроль над Евразией. Почему они этого не делают? По двум причинам, — рассказывает политолог, профессор ВШЭ Дмитрий Евстафьев. — Во-первых, это все еще возможно. Я имею в виду, возврат нами контроля над Евразией возможен, это реально. На сегодняшний день политические элиты и социальные системы постсоветских евразийских государств разложились до крайней стадии! Особенно, кстати, видно по Казахстану, просто вот отчетливо, что взять их можно и поставить под контроль без каких-либо серьезных последствий и даже затрат. И второй момент — восстановление контроля, прежде всего экономического, над Евразией, реально Россию усилит, создаст серьезные конкурентные преимущества в борьбе за статус как минимум макрорегиона, относительно самодостаточного.
А вот подвешенный на много лет проект партнерства с Европой, непонятно на какой основе, нас будет ослаблять, потому что он есть средство выдавливания из нас уступок по гораздо более важным делам».
«Я надеюсь, что через пять-шесть-восемь лет, когда мы достигнем нового баланса, у нас появится возможность для нового сближения с частью Европы на основе нашей, поддержанной Пекином, концепции Большой Евразии. Вот это будет идеальное положение, и мы его будем к нему стремиться. Часть Европы станет окончательно западной окраиной или, наоборот, крайней западной частью Большой Евразии, на которой будут немножко другие игроки. Но представить себе российско-европейский союз против кого-то или даже просто как третью несущую мировую силу больше нельзя. Это историческая возможность была упущена в конце девяностых», — считает Сергей Караганов, декан факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ, почетный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов (интервью с ним).
Получается, у России сильно сокращается пространство для геополитического выбора, и разворот с Запада на Восток кажется предопределенным. Однако шагать через необустроенную Сибирь к Тихому океану может оказаться дольше и сложнее, чем вернуть Европе консервативные ценности, а европейским политикам — самоуважение. А скорее всего, выбор этот и вовсе ложный, хватило бы внутренних сил на обе дистанции.
Источник - https://expert.ru/expert/2021/10/rossiya-i-zapad-v-pragmatichnoy-neopredelennosti/
***
«В этом мире Россия должна быть крепостью»
«Спящий Джо» будто бы усыпил американскую геополитику. Новый президент США Джо Байден занят пересмотром наследия Дональда Трампа и пока транслирует вовне предсказуемые, неагрессивные сигналы своего внешнеполитического видения. Европа надеется на восстановление былой теплоты в трансатлантическом партнерстве, Китай — на отмену части торговых санкций, а Россия ожидает прагматичного, предсказуемого соперничества.
Так ли все спокойно будет в ближайшие четыре года на мировой карте? Об этом мы поговорили с деканом факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ, почетным председателем президиума Совета по внешней и оборонной политике Сергеем Карагановым.
Издание „expert.ru“: — Сегодня многие эксперты утверждают, что с Байденом всем будет как-то поспокойнее, чем с импульсивным Трампом. Так ли это?
Сергей Караганов: — Глобальная политика в ближайшие годы будет характеризоваться высокой степенью хаоса, непредсказуемости, никаких позитивных тенденций я пока не вижу. Я пока вижу нарастание тенденций к изменениям. Может быть, они позитивными в конечном счете окажутся. Но люди так боятся этого нового мира, что все время цепляются за ложные или придуманные позитивные новости.
Администрация Байдена, конечно, чуть более предсказуема, чем команда Трампа, но она унаследовала, с одной стороны, расколотую Америку со всеми проблемами, а с другой стороны, ее морально-интеллектуальный потенциал внушает сильные опасения. Это же те самые люди, которые подставили Америку в 2000-е и в 2010-е годы. Они имели на руках замечательные карты, но влезли в несколько неудачных конфликтов, которые обрушили представление об американской военной мощи. Они упустили КНР, дав ей вырваться вперед, полагая в своей идеологической зашоренности, что, когда Китай станет зажиточным и капиталистическим, он станет прозападным.
Ну и, наконец, это те самые люди, которые упустили Россию. Была же хорошая вероятность, что Россия с тем настроем, который был в 1990-е годы, станет если не частью Запада, то по крайней мере его партнером. Сейчас она «анти-Запад» и фактически кардинальным образом изменила соотношение сил в мире, может быть, не в меньшей степени, чем Китай. Мы окончательно лишили Запад военного превосходства, на котором зиждилось его пятисотлетнее господство в экономике, политике, культуре. Не уверен, что увеличение в разы представительства меньшинств в администрации улучшит качество управления.
Поэтому мне очень бы хотелось порадовать читателей вашего журнала, которым я являюсь, тем, что мир будет спокойнее и предсказуемее, но лучше готовиться к гораздо менее предсказуемому миру. К тому же мы не знаем до конца последствий коронавируса и даже не знаем его сути по-настоящему.
— С эпидемиологической точки зрения или с экономической?
— С политической. Мы живем в облаке почти тотальной дезинформации. Люди не понимают, что происходит, и производят дезинформацию, а другая часть общества делает это сознательно. Кроме того, весь этот шум вокруг ковида возгоняется правящими кругами многих стран в куб: страхи вокруг пандемии используют для того, чтобы прикрыть свои ошибки. Поэтому мы по-настоящему не знаем, чем это все закончится. Если до ковида я говорил, что все-таки ситуация относительно предсказуема, можно было видеть среднесрочные тенденции, то сейчас я, к сожалению, отказываюсь это делать.
Ограниченные люди
— О каких общих тенденциях глобальной политики, тем не менее, можно говорить сегодня?
— Происходит несколько одновременных процессов. Ковид просто наиболее видимый. Второй глубокий процесс — упомянутая утеря Западом фундамента его пятисотлетнего господства. Третий — развал либерального экономического порядка, созданного после Второй мировой войны. И четвертый — кардинальное изменения соотношения сил в мире. Это все усугублено тяжелым экономическим кризисом и интеллектуальным вакуумом. Элиты не понимают, что происходит.
Еще недавно ситуация была предвоенной в том смысле, что все эти кризисы и дисбалансы могли привести к большой войне. Сейчас этот кризис частично замена войны. Но все равно война, военное столкновение возможно, просто потому, что военно-стратегическая ситуация ухудшается на очень многих уровнях. Налицо и нагнетаемая США враждебность.
— Не кажется ли вам, что ситуацию могут усугубить те люди, которых собрал вокруг себя Байден, люди, наделавшие немало ошибок в прошлом? И, главное, эти люди не боятся делать новые ошибки в непредсказуемом мире.
— Очевидно, что мы живем в эпоху стратегического паразитизма. Элиты и часть общества не так боятся войны, как их предшественники. К тому же это люди глубоко идеологизированные, глубоко односторонние и ограниченные. Но я не думаю, что они сейчас полезут воевать, просто потому что выигрыш эфемерен. Другое дело, что они могут попытаться спровоцировать какие-то конфликты, вокруг Китая, например. Или на Украине. А конфликты сейчас могут легко выйти из-под контроля.
Поэтому я этим людям совсем не доверяю, и не только потому, что они представляют страну, которая открыто ведет враждебную политику в отношении моей страны, но и потому, что я знаю их историческую память и их исторический опыт. Они провалились, и пытаются доказать теперь, что были правы, прикрывают свои ошибки.
Вся американская традиционная элита поддержала войну в Ираке, за редчайшим исключением. Это был один из самых крупных провалов в американской политике. И это те самые люди, которые сейчас пришли к власти. Ведь войну в Ираке поддерживали не только республиканские правые, но и демократы, которые хотели таким образом расширить поле демократии и свободы. Практически все поддержали ливийскую агрессию.
— Проблема Европы, отсутствия самостоятельности, политической воли европейских элит — это тоже в большой степени проблема кадровая? Ведь за Меркель не видно ни одного политика мирового уровня.
— Одна из проблем Европы заключается в том, что она семьдесят с лишнем лет жила без войны, это огромное достижение, которое частично было результатом деятельности самой Европы, а частично — и в большей степени — того, что США и СССР с разных сторон Европу прикрывали. В результате на уровне элиты, на уровне значительной части общества ушли традиционные узнаваемые ценности. Всегда смыслом жизни человека было служение семье, обществу, родине, миру. Плюс цифровая революция.
И кризис на политическом уровне. Мы все как-то забыли о том, что демократия — это антимеритократия. Были отдельные случаи, когда в условиях кризиса общества выбирали себе сильных лидеров, это Рузвельт и Черчилль. Ну и была ситуация, когда в политику приходили политики, пережившие войну. Это первые двадцать лет европейской послевоенной истории, и, конечно же, это были великие годы. А дальше пошла тихая деградация политических элит. Я всегда в таких случаях призываю взять фотолинейку лидеров Европы с 1950–1960-х годов до нашего времени и просто посмотреть на них. Это разные люди, чисто визуально.
И конечно, эти люди, уже не очень активные, привыкли к комфортной жизни под американским зонтиком и отучили Европу от стратегического мышления. Может быть, это и хорошо. Потому что европейское стратегическое мышление в течение многих сотен лет было несчастьем для человечества, и для России тоже. Отучили. И в результате мы имеем то, что имеем: европейские элиты боятся реальности. Поэтому они сейчас попытаются подлезть под США, хотя совершенно понятно, что подлезть уже не удастся, придется им какие-то другие искать варианты. Или деградировать и дальше.
К этому надо относиться спокойно, без злости, с сожалением. Все-таки кризис Европы, в том числе цивилизационный, — это в какой-то степени и наш кризис, потому что мы триста лет равнялись на европейцев, пытались стать такими, как они. Сейчас, к счастью, этот период истории исчерпан.
— Совсем? До сих пор в американских интеллектуальных кругах предлагают помирить Россию и Европу, чтобы не дать сформироваться российско-китайскому союзу.
— Тридцать лет тому назад, когда Россия перестала быть Советским Союзом, мы пытались создать стратегический союз с Западом, в первую очередь с Европой. Проект провалился, потому что и мы были слабые, не понимали, что происходит, ну и западные лидеры потеряли чувство истории, стратегического мышления. Они думали, что России конец, и поэтому нас просто оттолкнули. А история могла пойти по другому пути.
Вот вы себе представляете, если бы существовало что-то похожее на большой союз Европы, России и ЕС — и экономический, и политический? Китай, между прочим, находился бы в гораздо более трудных обстоятельствах. А сейчас мы являемся стратегической, в военно-политическом отношении, опорой Китая. А они — нашей опорой. Тогда была упущена феерическая стратегическая возможность для европейцев. Таких ошибок в истории единицы. Наполеон, который поперся на Россию зачем-то, Гитлер, который стал воевать на два фронта. Такого размаха ошибки меняют историю.
Но сейчас время этой идеи ушло. В Европе, к сожалению, нет субъектности, нам не с кем договариваться. И потом, Россия глубоко разочарована в способностях европейцев. То есть мы уже не заинтересованы в этом проекте. Но через какой-то шаг, через десять лет, вариант такой конфигурации, я думаю, появится. Часть Европы станет окончательно западной окраиной или, наоборот, крайней западной частью большой Евразии, на которой будут немножко другие игроки. Но представить себе российско-европейский союз против кого-то или даже просто как третью несущую мировую силу больше нельзя. Это историческая возможность была упущена в конце 1990-х.
Поворот на Восток
— Но пока не получается у нас сосредоточиться и на ближайшем пространстве. За последний год случилось несколько неприятных кризисов в постсоветских странах, и, кажется, мы несколько умерили степень вовлечения в дела соседей, подчеркиваем прагматизм в отношениях. Правильно ли это?
— Россия должна быть сильной, мощной крепостью, и это главное в очень опасном и непредсказуемом мире. Чем больше мы влезаем в этот мир, который сейчас будет сыпаться вокруг нас, тем более мы уязвимы. Тем более что все выигрыши в таком турбулентном мире преходящие, а проигравши, мы тратим время, деньги и все остальное.
Теперь о странах ближнего зарубежья. Наша политика до сих пор движима ностальгией по утраченным территориям. Я считаю, что мы уже можем потихонечку подходить к этим своим территориям не прагматично, но рационально. Цари и комиссары были не всегда правы. Нам зачем Центральная Азия-то была нужна? Абсолютно низачем! Сто пятьдесят с лишним лет это был огромный регион, поглощавший ресурсы империи, потом Советского Союза. За последние тридцать лет все эти страны, за редчайшим исключением, катастрофически деградировали. Оттуда ушла элита, обрушился уровень образования, оттуда уехали лучшие люди. И что, мы хотим их обратно?
Поэтому мне кажется, что нужно поддерживать, конечно, минимальную стабильность там, что мы делаем, чтобы не было террористической угрозы. Пускай эти страны выживают как могут. Меня в полушутку беспокоит самый страшный враждебный вариант, который американцы могут предпринять в отношении России, это катастрофа была бы, — если они нам Украину отдадут. К счастью, этого не произойдет, поскольку у них мозгов и воли на это не хватит. Но, если бы они нам ее отдали, вот тогда бы действительно мы посыпались. Получили полувраждебное обнищавшее население с разрушенной инфраструктурой.
Россия стала великой не потому, что имела правобережную Украину и тем более Закавказье. Она стала великой державой, потому что приобрела Сибирь. И именно за счет сибирских ресурсов мы стали великой европейской державой, а потом и великой мировой державой. Там главные ресурсы развития. Тем более что Сибирь находится теперь в самом быстрорастущем регионе мира и у нее есть огромное количество преимуществ. Поэтому надо продолжать поворот на восток, поддерживая определенный уровень стабильности в части бывших республик Советского Союза, ну и списав то, что, видимо, необходимо списать.
— Насколько поворот на восток чреват для России потерей части суверенитета? Мы не претендуем уже на равноценные отношения с КНР — ни по экономике, ни по демографии.
— Ну, во-первых, это не совсем правильно. У нас есть некоторые ресурсы, без которых Китаю было бы очень плохо. Это наша военно-стратегическая мощь, и в ситуации конфронтации с США она в значительной степени компенсирует наши слабости.
Нам, конечно, нужно действовать аккуратно, развивать связи с другими азиатскими странами, более активно выходить на Индию, более активно выходить на страны АСЕАН и не попадать в слишком глубокую зависимость от КНР. Пока баланс в наших отношениях не достигнут, с моей точки зрения. Он будет достигнут, если мы будем спокойно двигаться, лет через пять-семь. Если мы создадим более или менее смешанную цифровую технологическую платформу, которая будет ближе к китайской, но все-таки иметь какие-то свои собственные основы. Если мы будем иметь уже пятьдесят процентов нашей торговли с Азией, а тридцать процентов — с Европой, это будет нормальный и правильный баланс.
Я надеюсь, что через пять-шесть-восемь лет, когда мы достигнем нового баланса, у нас появится возможность для нового сближения с частью Европы на основе нашей, поддержанной Пекином, концепции Большой Евразии. Вот это будет идеальное положение, и мы будем к нему стремиться. Но реализуются ли такие замечательные идеи? Стратеги очень часть ошибаются не потому, что они были неправы, а потому, что политики их не слушали или случались непредвиденные обстоятельства.
Окно возможностей для России
— Чего ждать России от новой-старой политики Запада? Станет ли нам проще проводить внутриполитические процессы?
— В вашем вопросе заложена наша общая интеллектуальная ошибка: мы свою политику определяем через западную призму. Запад по-прежнему важен, там сосредоточены большие экономические ресурсы, он занимает мощные культурные позиции, есть гигантский накопленный потенциал, но реально он сильно потерял в качестве своей политики. А мы все еще смотрим то на Европу, то на США — это одна из больших слабостей российской политики и политического класса.
Надо смотреть на длинные тенденции и инвестировать свои ресурсы, в том числе интеллектуальные, политические, нервные, финансовые, в наиболее перспективные направления. А американское и европейское перспективным не является. Это история, которая тянет нас назад и сжирает гигантское количество управленческих ресурсов. У меня самые нежные отношения с нашими дипломатами, но я их иногда по-доброму критикую: у них, по-моему, три азиатских департамента и шесть европейских. Ситуация должна быть обратной.
За последние десять лет мы прошли очень хороший путь по вытеснению вот этого прозападного мышления. Поворот на восток, который начался двенадцать лет тому назад и был подстегнут 2014 годом, санкциями, сейчас уже приводит к тому, что мы начинаем осознавать себя не восточной периферией Европы и даже не Западной Азией, а начинаем понимать, что мы сами по себе и, может быть, когда-нибудь наконец поймем, что мы просто Северная Евразия. Мне понравилось то, что Путин начал об этом говорить.
«Мы нормальные. Мы хотим, чтобы рождались дети. Мы знаем, что смысл человеческой жизни в служении не себе, а семье, стране, миру, Богу. Мы хотим, чтобы люди оставались людьми, а не бесполыми, анациональными, забывшими свою историю и свой род манкуртами»
— Для этого какое-то поколение российской элиты должно смениться, которое укоренилось на Западе?
— Поколение в мозгах элиты должно меняться, и я фиксирую это. Происходят изменения, и очень быстро. Конечно, интеллектуальный прозападный шлейф глубок. Но ведь у нас еще был огромный экономический шлейф, у нас был очень мощный компрадорский элемент в нашем имущем классе. В 1990-е годы деньги можно было сохранять, договорившись с бандитами, государством или, что чаще, вывозя за границу. Сейчас это потихонечку уходит. Уходит и детское представление о том, что такое Запад. Когда люди из полуголодной страны приезжали туда, посещали места, о которых они только слышали всю жизнь. Такое очарование.
— И все же, учитывая организационные, кадровые и системные проблемы Запада, открывается ли сейчас для России какое-то окно возможностей для проведения, например, транзита или иных модернизаций?
— Окно возможностей, безусловно, открылось. Связано оно, конечно, с прорывом в военных технологиях: мы на десять лет обеспечили не то чтобы неуязвимость, но абсолютную невозможность кому бы то ни было оказывать на нас какое-либо давление или втягивать нас в гонку вооружений на своих условиях. Это гигантской достижение.
Второе: да, мы имеем относительно слабых соперников. Но они есть, и к тому же они проводят враждебную политику. И это обстоятельство можно и нужно использовать в конструктивных целях. Россия, к сожалению, без врага функционировать не может. Мы попытались — в 1990-е годы, не было у нас врагов — и развалились мгновенно. Так вот: враг нам пока обеспечен.
Вопрос заключается в том, сможем ли мы сделать две вещи. Первое — все-таки запустить хоть какой-то механизм эффективного экономического роста. И второе — создать действенную национальную идеологию. Вообще, все великие исторические державы были движимы идеями. Как только они теряли идею, они либо прекращали свое существование, либо прекращали быть великими державами. И весь мир усеян могилами или тенями подобного рода стран.
— Какие тезисы национальной идеи вы бы сформулировали?
— Начнем с простого. Все время мы говорили, что национальная идея должна прийти снизу. Вы сами у себя писали об этом. Это совершеннейшая глупость, никогда национальная идея снизу не приходит.
Еще недавно национальной идеей было стремление войти в Европу. Ну, странная идея, но она была. А потом она вообще пропала. И это, конечно, огромное упущение нашего думающего и правящего класса.
Мне кажется, национальная идея лежит под ногами. Первое: мы главный поставщик мира — это чистая правда. Вторая идея: мы главный поставщик свободы народов. Опять же, лишив Запад военного преимущества, на котором зиждилось его пятисотлетнее господство, мы освободили страны, они сейчас качественно свободнее, чем были десять, пятнадцать, двадцать, а уж тем более семьдесят лет тому назад.
Какая еще национальная идея? Мы нормальные. Мы придерживаемся старого гуманизма или, вернее, нового гуманизма. Мы хотим, чтобы рождались дети. Мы знаем, что смысл человеческой жизни, и это признано во всех религиях, цивилизациях, в служении не себе, а семье, стране, миру, Богу, такие простые вещи. Мы за политический, культурный, экономический суверенитет. За многокрасочный мир против любой гегемонии. Мы народ победителей, сильных и прекрасных женщин, не раз спасавших страну в ее трудной истории, и отважных мужчин.
Мы хотим, чтобы люди оставались людьми, а не бесполыми, анациональными, забывшими свою историю и свой род манкуртами.