Россия: Я тебя обнимаю сердцем. О том, как нужна, физически необходима человеческому существу любовь
Россия: Я тебя обнимаю сердцем.
О том, как нужна, физически необходима человеческому существу любовь
У каждого из нас есть возможность своими глазами увидеть, как нужна, физически необходима человеческому существу любовь. Не меньше, чем вода и воздух. Три недели я была внутри этого удивительного опыта
В сотне километров от Пскова в деревне с таинственным, сказочным названием Бельское Устье есть дом-интернат для «умственно отсталых детей». Так их в общем называют — ну а в частности диагнозы у них очень разные. Эти диагнозы из медицинских карт перекочевали в обиход, из научных терминов превратились в оскорбления, и поэтому говорить о них мы не будем. Лучше скажем, как в педагогике. А в педагогике их называют особыми, интеллектуально другими. Но мне больше нравится — «недоглаженные». Очень часто эти дети недотягивают до общепринятых стандартов не из-за врожденных причин: например, всего у шести процентов детей с легким отставанием это отставание — «от природы». Остальное — неблагополучие, «так сложилось». Волонтеры, которые приезжают к детям каждое лето, не знают ни диагнозов, ни о жизни «до» (если она была). Они приезжают на то, что есть, — любить каждого ребенка здесь и сейчас. В этом году я тоже была с этими детьми.
Даже если обитатели Дома вырываются далеко за пределы детства — и в 20, и в 25 они по-прежнему дети. Может, за этим волонтеры и рвутся сюда — подзарядиться. Серое потрепанное здание интерната тянется длинной двухэтажной гусеницей и помещает в себе 60 постоянных жильцов (плюс-минус). К нему, как паломники, стекаются волонтеры. Они разбили свой палаточный городок в двух километрах от детского дома. И каждое утро бредут оттуда по пыльной дороге через реку Белку (вот тайна чарующего названия и раскрыта), мимо величавого полуразрушенного храма Вознесения Господня, где отпевали Александра Блока, минуя дома местных, разукрашенные мультяшными зайцами с морковками.
***
Дети выдумали волонтерам обобщающее наименование — «москвичи» и очень смешно передразнивают их столичные манеры. А для взрослых, которые живут тут, в Бельском Устье, мы, волонтеры, — чудаки. Инопланетяне. Одна воспитательница сказала мне: «У вас от них голова не пухнет? Меня бы добровольно сюда никто не затащил».
С приездом волонтеров подскакивает выручка единственного продуктового на всю округу, и даже окупаются четыре козы Марины Всеволодовны. Она единственная на всю деревню (около 80 человек) держит живность, а раньше работала педагогом в интернате. Интернат для деревни — «градообразующее» и смыслообразующее предприятие.
Июль — волшебное время в этом краю. По обочинам поспевает малина (не бойся пробраться к ней сквозь крапиву), догоняет тебя по росту иван-чай, наливаются соком детские мечты. На весь июль волонтеров распределяют между группами обитателей Дома. И, как в настоящем лагере, каждой дают название.
Самых младших нарекают «Веселыми пингвинами». Среди них незрячий, но остро слышащий и чувствующий Александр. Ему тесно в четырех стенах, которых он не видит. Он цепко хватает руки волонтеров, даже еще незнакомых ему, увлекает за собой на прогулку.
Сергей, которого зовут чаще просто Сереней, носит смешные оранжевые очки, позволяющие ему хоть немного различать тех, кого он угощает печеньками или, если настроение не задалось, обзывает. Это ведь очень важно, знать, кого обзываешь. Сереню завораживают мобильные телефоны. «Ля-ля», — значит, он просит послушать музыку, «дай каму», — хочет пофотографировать. Его нельзя оставлять наедине с бытовой техникой — ее он разбирает от жгучей тяги к познанию.
«Хрустальный мальчик» Максим. Ручки-тростинки, слабые ноги, на коляске. Но интеллектуальные запросы у него велики — раскраской от него не отмахнешься. Во время лагеря прямо при нас Максим нечаянно уронил на себя коляску. Он уже знал, что делать: сам прощупал ногу, сообщил врачам, что чувствует. Сломал. Вел себя почти как взрослый. Только не понимал, почему это происходит с ним. И говорил: «Знаю, что это Бог за грехи меня наказывает».
Обитатели Дома не больны, они просто живут в другом состоянии, отличном от нашего. У них нарушено спонтанное обучение, они не могут впитывать знание из воздуха, что для нас естественно. Их надо учить всему — и не сердиться за непонимание. Учить ощущать свое тело в пространстве: поднимать на руки, вертеть, качать, класть на ножку грузик, щекотать травинкой. Давать опыт травы, воды, песка. Здесь даже мелочи становятся праздником: «Представляешь, она сфокусировала на мне взгляд. И даже приподняла головку».
Их движение вперед трудно заметить. Как зернышкам, им просто нужно, не задумываясь, давать солнце и тепло.
Моими на эти три недели стали девять мальчиков 13—17 лет. Мы назвали их в первый день «Красавчики» — авансом. И, как выяснилось потом, заслуживают они этого больше, чем кто бы то ни был. Девять абсолютно разных, не все говорящие, но все чутко реагирующие.
***
Саша из прошлой жизни перевез два речевых шаблона. Он всех спрашивает всегда: «Мальчик, пойдем покурим?», даже если ты девочка. И вне зависимости от ответа уточняет: «А бухнем?» Мы случайно открыли путь к его сердцу — через желудок. Устроили для мальчишек кулинарное занятие: они сами лепили печенье, раскрашивали его и объедались. После этого в Саше что-то щелкнуло, он начал спрашивать: «Пойдем готовить?»
***
Юра тащится от музыки. Ему привезли радиоприемник. Он теперь всем пересказывает новости (и про Украину в том числе). Юрина нежность неотвратима: он всегда обнимает и кладет голову на грудь, объясняя: «Ну я же тебя люблю». И добавляет: «Возьми меня домой».
***
У Вади тонкие ножки. Он ездит на коляске, но может и ползать, полноправно играя в мяч со всеми в кругу. Иногда он делает усилие, опирается на коляску и немного прошагивает. Зато вся сила у него в руках: как схватит тебя за шею, как притянет голову к себе. Мертвая хватка — не вырваться. Улыбается и издает восторженное «Ва» — первый слог своего имени. В зависимости от интонации он служит и вопросом, и утверждением, и радостью, и грустью.
***
Миша в Доме всего лишь с мая. Белокурый пухленький купидон. Он по поводу и без повода капризничает. Мне очень хотелось отправить фотографии с ним его родителям, я не знала, правильно это или нет. Но на такое очарование одной было любоваться невозможно. Директор интерната рассказывала, что она поощряет такое желание сотрудников. Они много раз пытались устроить родительский день в интернате. Все попытки провалились. Ни разу никто не приехал.
***
Десятого «красавчика» к нам привезли на второй неделе лагеря, из дома. Говорят, несколько дней пришлось его отмывать. Серега не спрашивал, надолго ли он здесь, видимо, сам все понял. А мы не спрашивали про то, откуда он и что было раньше. Серега сильно отличается от всей группы своей осознанностью, он свободно вступает в дискуссии. А может посмотреть исподлобья и будто между делом сказать: «Кать, а ты сегодня красивая». Он пока категорически не понимает знаков внимания со стороны девочек-одногодок, которые проявляют свою нежность догонялками и обзывалками. Серега не умеет читать, но обещает научиться к зиме, чтобы писать письма.
* * *
Ведь мы ничего не знаем об их судьбах. Урывками от кого-то из старых волонтеров, от воспитателей узнаем и складываем мозаику их прошлого. Не все здесь сироты. Не все здесь с рождения.
Все обитатели Дома хранят тайны. Доверие их нужно заслужить, раскроются они не каждому. Нужно пройти обряд посвящения. Вынести, что тебе сначала плюнут в лицо (буквально), или пошлют (устойчивой трехэтажной конструкцией), или — что мучительнее всего — просто будут игнорировать. Проверка на стойкость от Кати из группы «Амазонок» — вырванные волосы, разлетающиеся бусинами браслеты, порванные цепочки. Но вытерпеть такие потери стоит, чтобы найти путь и к ее сердцу. Прожившей детство в бане с собаками, умевшей передвигаться лишь на четвереньках и совсем не говорившей до прибытия в Дом. Волонтер Лена занимается йогой и как-то попробовала поднять Катю на вытянутых ногах над собой, крутила ее в воздухе. Катя как будто летела и впервые улыбалась.
***
Вообще, в группе «Амазонок» подобралась хорошая компания. Настю вы бы сразу заметили — подводит черным глаза, носит короткие платья, в общем, мечтает быть топ-моделью, и вся ее жизнь — подиум. Ее мечте помогли сбыться: волонтеры впервые в Доме устроили настоящий показ мод. Настя была в леопардовом платье и позировала на камеры. Еще Настя сочиняет стихи. Из последнего: «Слева пень, справа хрень, не олень».
Такие необычные дни — показ мод, день истории, день спорта, день усов, венецианский карнавал — вносят хаос в распорядок Дома. Ведь в этих жизнях все предопределено: расписание дня, количество калорий в еде, сахара в чае.
Предопределено и будущее. В 18 лет обитателей Дома переводят в ПНИ — психоневрологический интернат. Это конечный пункт в их жизненном пути. ПНИ в народе называют сразу домом престарелых.
В Бельском Устье смогли немного продлить этот путь от детства до «старости» — отсюда уходят в 28 лет. В интернате удалось создать отделение молодых инвалидов (ОМИ).
И вы только посмотрите, кого бы сейчас могло не быть с нами в этом лагере. Старших мальчишек, которых назвали «Дружиной»: настоящие богатыри, они маршировали с картонными щитами и мечами, пели строевые песни, совершали подвиги.
Их много, и они самостоятельные. Максим словно сошел с обложки, герой своих историй. Каждый день у него новый душещипательный рассказ для волонтеров. Его мечта — вырастить дерево. Максима, эту мускулистую махину, трогает до слез, когда его хвалишь и ценишь.
***
Леша, нареченный «Лешей Добрым», при встрече желает «доброго здоровья и денег побольше». Он голос разума дружины, взывает к порядку. Мастерит поделки из камыша, танцует, ведет каждую утреннюю зарядку. Иногда кажется, что за плечами у него крылья. Чтобы не казалось, ему вырезали их из картона.
***
А Артур — настоящий импозантный актер. Улавливает любую интонацию, тут же безошибочно ее копируя. На волейбольном матче он, услышав, как игроки кричат друг другу — «Я!», «Мой мяч», начал их перекрикивать с такой достоверностью, что едва не сорвал игру. И в этом копировании он удивительно искренний. Когда подходит, обязательно заправит твои волосы за ухо и спросит: «А вы сегодня у нас? »
***
Анзур любит побыть один, но иногда впускает в свой мир — тогда зовет в комнату и танцует волонтерам цыганочку (под песню Киркорова). Он сам цыган.
***
А у Коли есть мечта: работать на земле и иметь пчел. Когда он услышал про «рыцаря печального образа», сразу же решил — это про него.
***
Саша — тише воды ниже травы, но за его кротостью таится сила и ловкость. Такие трюки он выделывает на турниках! Саша подарил волонтерам картину — дом, над ним аист (похожий на чайку, но все же аист), яблоневый сад в стиле Ван Гога.
***
Если вечером задержишься на первом этаже, почуешь, что запахло жареным. Домашней едой. Гренками, оладьями, картошкой. Пойдешь на запах, который выведет на кухню старших девочек — им тоже всем больше восемнадцати. Худая и жилистая Оксана нарезает зелень, собранную только что с огорода на задворках Дома. Свою благосклонность Оксана поначалу никому не дарит. Дерзко вышагивает мимо, словно нечаянно задевая плечом, — так что отлетаешь и чуть не падаешь. Но можно попросить ее сделать тебе маникюр — и тогда Оксана расцветает, открывая свой салон под раскидистым деревом во дворе Дома. Она присаживается перед тобой на корточки, раскладывает палитру лаков, выбирает тот, который еще не засох, и приступает. Потом под ногами находит тонкую палочку и уже другим цветом выскребает на незасохшей основе звезды.
Оксане 21 год, она верховодит в своей группе. Не потому, что самая умная, просто самая бойкая и самая видная. Красит лицо и волосы, носит мини-юбки и высокие каблуки, влюбляется во всех мальчиков‑волонтеров по очереди — и страдает по всем по очереди. И когда приходишь к Оксане на ужин (старшие сами себе готовят по вечерам), кидает: «Идите ешьте скорее, мне еще за вами посуду мыть», — в этой фразе желание угостить, оставить волонтеров хоть нанемного еще.
***
Старшие, если уж полюбили, показывать это будут, как умеют, на пределе. Они обнимают, как в последний раз, кормят, как перед длительным походом. Лена Ганжа (тоже из старших) — крупная, бесконечно мягкая и уютная. Она может оттолкнуть тех, кто ей не по нраву, и короновать тех, кто ей симпатичен. Как-то раз она увидела, что я не ем, чуть ли не силой запихивала ложку в рот с «шубой» (так здесь зовется селедка под шубой).
Когда утопаешь в объятиях этих детей, понимаешь — так просто, напрямик, как они, любить боишься и, пожалуй, даже не умеешь. Без всяких «но», безоговорочно и в полной мере.
В больших походных рюкзаках волонтеры привозят то, чего в этом Доме не хватает. Они бережно везут, чтобы не разбились чувство защищенности, чувство доверия к миру, нежность, комфорт, уважение и признание. Что-то «не-само-собой-разумеющееся». Новых впечатлений тут тоже остро не хватает. Белый потолок, тишина вместо музыки речи, тактильный голод. В Венгрии и Румынии, например, сотрудникам детских домов предписано приходить каждый день в разной одежде. Глаз наших обитателей привык к голубизне воспитательского халата. Волонтеры приезжают закормить объятиями и удовлетворить жажду внимания. И получают свою ответную порцию объятий с горкой.
Еще в рюкзаках с «большой земли» волонтеры тащат тяжкий груз — понятие «нормы». Пару дней таскают его за спиной, а потом он неожиданно пропадает. Норма — это пример большинства. А волонтеры здесь, между прочим, находятся в меньшинстве. И всякий тут — разный.
Этот Дом и происходящее в нем — зеркало, иногда кривоватое. Отражение в нем нам может не нравиться, но все, что делают эти дети, — они подсмотрели у окружающих или в телевизоре. Ведь не с рождения они знали матерное словцо. Да и «пойдем бухнем» не им в голову пришло. С другой стороны, они не лукавят, всегда говорят, как есть. Кажется им, что ты уродина сегодня — так и заявят. Заметят, что у тебя грязная голова — тут же отошлют мыться. Под их взглядом проявляются глубоко зарытые качества, то, в чем иногда боишься себе признаться. Каждый день всплывали десятки разных «зачем» — пока мы не поняли, что спрашивать не нужно, нужно жить. На «большой земле» мы прячем свои души. Их души — на лицах. Умные и чуткие.
Когда пришла пора «москвичам» уезжать, обитатели дома сказали — «жалко». Жалко не себя, а «жалко волонтеров». Кажется, они сами не понимают, насколько это точно.
«Мы в секте добрых людей и поклоняемся детям», — сказала однажды волонтер Тамара. «На этой маленькой земле парадокса нет борьбы за существование, как в больших городах», — сказал волонтер Коля.
***
Три недели лагеря — это встряска для его обитателей и для этих будто бы паломников. Остальные одиннадцать месяцев и те, и другие проведут в режиме, щадящем чувства.
Летний лагерь в Бельском Устье устраивают уже больше десяти лет. Сейчас его организует центр равных возможностей «Вверх» — московская организация, помогающая выпускникам детских домов найти свое место в жизни. Раньше этим занимался английский фонд, и сюда ездили иностранцы. Один из них — Ховард Эймос — сейчас руководит лагерем. В 2007 году он, студент из Оксфорда, изучающий историю и русский, приехал в Псковскую область подтянуть язык. Еще два лета здесь — и он просто не смог оставить Бельское Устье. Поселился в соседней деревне, весь год ходил в интернат заниматься с детьми. Сейчас Ховард уже живет в Москве и вместе с волонтерами приезжает к детям.
Из-за недавних сокращений на весь интернат остался всего один воспитатель с педагогическим образованием. Санитары раньше тоже были с образованием, но теперь набирают из местных. Пришлось уволить физрука.
Детей в семьи почти не забирают. За прошлый год двоих взяли. Я спрашивала Ховарда, помнит ли он случаи, чтобы иностранцы усыновляли детей отсюда до принятия «закона Димы Яковлева». Было такое — но брали совсем малышей.
Многие волонтеры ездят в Бельское Устье из года в год. Они говорят, что видят динамику в развитии детей. Да мы все видели хоть крошечные сдвиги за эти двадцать с лишним дней. Как бы эти дети смогли развиться, если бы жили в круглогодичном режиме любви?