Почему треснуло европейское зеркало. Украинский конфликт как фактор дезинтеграции в Старом Свете
Почему треснуло европейское зеркало
Украинский конфликт как фактор дезинтеграции в Старом Свете
Украинский конфликт, явившийся квинтэссенцией противоречий и взаимных разочарований России и Запада, поставил их отношения на грань разрыва впервые после окончания противостояния двух систем, проведя жирную разделительную линию в Европе.
Однако разделительные линии возникают не только между Россией и Западом, но и на всем европейском пространстве, включая СНГ, а также внутри отдельных стран. Образно говоря, европейское зеркало треснуло.
Раскол в ЕС и НАТО
В свое время экс-министр обороны США Дональд Рамсфельд разделил Европу на старую и новую. Старая Европа, по Рамсфельду, это прежде всего Германия и Франция, не поддержавшие вторжение США в Ирак, то есть не настоящие атлантисты, а новая – это бывшие соцстраны, которые больше привержены «атлантической перспективе». Страны «новой Европы, совсем недавно освободившиеся от собственных диктатур, более остро реагируют на проблемы с правами человека, чем их западноевропейские соседи», сказал Рамсфельд. В свете сегодняшнего миграционного кризиса в ЕС это заявление выглядит по меньшей мере спорным. Но важно не это. Страны Центральной и Восточной Европы, не желавшие оставаться буферной зоной между Россией и Западом, стремились всеми силами обрести безопасность в рамках НАТО. Однако в случае эскалации украинского конфликта именно они рискуют первыми оказаться в «прифронтовой зоне» со всеми вытекающими последствиями.
Сегодня в связи с украинским разломом в отношениях Россия–Запад очевидно, что единства в государствах Центральной и Восточной Европы нет. Произошел раскол в странах «вышеградской четверки». Три страны Вышеградской группы – Чехия, Словакия, Венгрия – дистанцировались от Польши, занимая более осторожную позицию по украинскому вопросу и проявляя скепсис в отношении антироссийских санкций. Отличаясь не столько русофильством, сколько евроскептицизмом, эти страны имеют более сдержанный по сравнению с Вашингтоном и Брюсселем взгляд на политические процессы в Украине, исходя прежде всего из интересов собственной безопасности и стабильности в Европе в целом.
Польша же безоговорочно поддерживает киевские власти и выступает за жесткое давление на РФ, примыкая к так называемому балтийскому ядру – Латвии, Литве и Эстонии. Принцип этого разлома очень простой: страны, граничащие с Россией, занимают наиболее непримиримую позицию в отношении политики Москвы по Украине. В силу исторических причин у них обостренное восприятие присоединения Крыма к России и самой концепции русского мира. Иными словами, перегруппировка сил в регионе Центральной и Восточной Европы, несомненно, новая реальность.
Вместе с тем при наиболее благоприятном сценарии урегулирования украинского конфликта именно эти страны могли бы стать частью более широкого пространства сотрудничества, включающего и восточноевропейскую часть постсоветского пространства. Именно здесь возможно восстановление института мер доверия, прежде всего предотвращение военного конфликта вследствие неправильной оценки или отсутствия информации о военной деятельности сторон и создание зоны пониженной военной активности. В последнее время возросла опасность столкновения боевых кораблей и самолетов России и Запада в Балтийском и Черном морях, поэтому было бы полезно вспомнить о советско-американском Соглашении о предотвращении инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним 1972 года и распространить его действие на Россию и страны НАТО.
Как это ни парадоксально, именно бывшие страны восточного блока, вступление которых в ЕС и НАТО вызывало у Москвы опасения по поводу усиления антироссийских настроений в Европе, гипотетически имеют шанс стать инициатором новой восточной политики в этих объединениях.
Трещины в «Восточном партнерстве»
Несмотря на публично декларируемую приверженность курсу «Восточного партнерства» (ВП), которое столкнуло Россию и ЕС в Украине, и Брюссель, и страны-партнеры сегодня испытывают обеспокоенность по поводу дальнейшего развития этого проекта. Об этом свидетельствует Рижский саммит «Восточного партнерства», состоявшийся 22 мая 2015 года, который имел чисто символическое значение. Брюссель хотел продемонстрировать странам-участницам, что он не утратил интереса к этому проекту и по-прежнему привержен идее сближения восточных партнеров с ЕС. Вместе с тем Рижский саммит не только обнажил те дефекты, которые были в ВП изначально, а именно отсутствие конечной цели для стран, вставших на путь болезненных реформ, но и выявил подспудное замешательство архитекторов ВП, не готовых на прорывные решения на восточном направлении в условиях продолжающегося кризиса в отношениях с Россией.
В Риге было подчеркнуто со всей определенностью, что «Восточное партнерство» – часть Европейской политики соседства, которая не предполагает членства в ЕС. Для Украины, Молдавии и Грузии такое признание стало холодным душем. Соглашения об ассоциации, которые они подписали, во многом скопированы с Соглашений о стабилизации и ассоциации с балканскими странами, в частности с Македонией и Хорватией, где в преамбулах они были названы потенциальными кандидатами. Рижский саммит окончательно внес ясность в этот вопрос, и положение в итоговой декларации о европейской перспективе стран ВП не может подсластить горькую пилюлю.
Осторожная позиция Евросоюза по ВП во многом связана с собственной повесткой дня, в частности с пересмотром политики расширения и введением пятилетнего моратория на прием будущих членов. Кроме того, беспрецедентный наплыв нелегальной миграции из Южного Средиземноморья выдвинул на первое место императив выработки общей позиции по этому сложнейшему вопросу, отодвинув на задний план другие проблемы. Обещание Украине и Грузии безвизового режима для краткосрочных поездок в ЕС, по типу того режима, который Молдавия получила еще в 2014 году, так и осталось обещанием. Неурегулированность конфликта в Украине ставит вопрос о контроле Киева на восточной границе с Россией, а проблема исхода беженцев из конфликтных регионов в Евросоюз создает неблагоприятную почву на уровне стран – членов ЕС для принятия такого решения.
В неменьшей степени на позицию Брюсселя влияет и признание неэффективности политических элит трех стран – лидеров ВП в проведении реформ и борьбе с коррупцией. Сегодняшние события в Молдавии, вызванные коррупционными скандалами «проевропейского» руководства страны, – наилучшее тому доказательство. Нарастающая внутриполитическая напряженность в Молдавии (это самый успешный с точки зрения Брюсселя член ВП) свидетельствует о том, что для реализации того или иного интеграционного проекта недостаточно иметь лишь сам проект, каким бы привлекательным он ни был. Нужна политическая элита, находящаяся у власти и способная осуществить этот проект, и необходима его поддержка большинством населения. В Молдавии на сегодняшний день нет этих двух условий. Руководство страны своими действиями дискредитирует саму идею европейской перспективы, а население расколото пополам по вопросу будущего развития страны: с кем быть – с ЕС или с Таможенным союзом?
И наконец, осторожность ЕС связана с внешним фактором. Прошедшие полтора года со времени Вильнюсского саммита показали, что Россия обладает ресурсами противодействовать тем стратегиям, которые рассматриваются ее руководством как угроза национальным интересам. И сегодня, в отличие от Вильнюсского саммита, и ЕС, и некоторые страны-партнеры вынуждены действовать с оглядкой на Кремль.
Кроме того, саммит со всей наглядностью продемонстрировал разнородность стран-участниц с точки зрения целей их участия в «Восточном партнерстве», которое предлагало очень разным народам и странам единую идеологию. Если три лидера – Украина, Молдавия и Грузия – видели конечную цель во вступлении в ЕС, то Белоруссия, партнер России по ОДКБ и ЕАЭС, не была заинтересована в политических реформах, предполагаемых «Восточным партнерством», ее цель – снятие санкций и получение каких-либо экономических дивидендов. Армения, также союзница России по ОДКБ и ЕАЭС, наоборот, была привержена лишь политической части Соглашения об ассоциации. Азербайджану, как и Белоруссии, не были нужны политические реформы, как и членство в ЕС. По сути, Азербайджан гораздо лучше вписывается в формат Соглашений об ассоциации со средиземноморскими странами. Его главный интерес связан с энергетической составляющей Соглашения, в частности с проектом Южного газового коридора, особая роль в создании которого принадлежит Баку.
Различия между странами-участницами проявились и в согласовании текста итоговой декларации в части положения об аннексии Россией Крыма. На саммите произошел раскол между Украиной, Молдавией, Грузией с одной стороны, и Белоруссией и Арменией – с другой, что было предсказуемо. Азербайджан также остался верен своей линии на равноудаление. Приглашая Белоруссию и Армению к участию в «Восточном партнерстве», руководство ЕС хотело, по всей видимости, избежать антироссийской направленности своего проекта. Без этих двух стран «Восточное партнерство» ограничивалось бы лишь странами ГУАМа, группировкой, созданной для противодействия политике России на пространстве СНГ. Однако привлечение союзников России сделало более наглядным искусственность формата ВП.
Как показал Рижский саммит, чтобы избежать тихого угасания, «Восточное партнерство» нуждается в переосмыслении и переформатировании. Что касается России, то она вполне могла бы торжествовать по поводу невнятного и рутинного саммита «Восточного партнерства». Не неуспех одних не обязательно означает победу других. Политическое соперничество России и Запада, независимо от того, кто его начал, может привести к новым конфликтам. Представляется, что Россия, возможно также со странами ЦВЕ, могла бы предложить новый проект сотрудничества для ЕС на постсоветском пространстве, с учетом всех ошибок и просчетов, допущенных в первоначальном проекте.
Украина, Россия и ЕАЭС
Украинский разлом прошел и по России, причем не только через политику и экономику, но и через семьи, и дружеские отношения. Он расколол российское общество на неравные части. Большинство населения, как свидетельствуют опросы общественного мнения, поддерживает политику российского руководства в украинском вопросе. Факт присоединения Крыма окончательно легитимировался в общественном мнении, а антироссийские санкции Запада в связи с конфликтом в Украине воспринимаются как попытки ЕС и США «поставить Россию на колени», подорвать ее стабильность «организацией через своих агентов влияния цветной революции». Антизападничество в России, не в последнюю очередь благодаря средствам массовой информации, приобрело беспрецедентный размах, какого не знал даже Советский Союз постсталинской эпохи.
По своей сути значение украинского конфликта значительно шире самого конфликта. Это вопрос о выборе пути развития России и Украины. До определенного момента Россия и Украина вместе шли по европейскому пути, но потом Россия с него свернула на свой незыблемый особый евразийский путь. Украина же, самое близкое и важное для России государство, продолжала следовать прежним курсом, что вызывало внутренний дискомфорт части политической элиты России, отказавшейся от модернизационных альянсов с Западом. Модернизационная стратегия рассматривалась значительной частью российской номенклатуры, процветающей на незрелой рыночной экономике и сверхцентрализованной бюрократической модели власти, как угроза ее жизненным интересам, поскольку вопрос модернизации был связан в первую очередь с демократизацией политической системы России как главного условия отказа от экспортно-сырьевой модели экономики.
Попытки увлечь Украину целиком на евразийский путь, прежде всего в Таможенный союз, не увенчались успехом, а присоединение Крыма бумерангом ударило по самому евразийскому проекту, который тоже дал трещину. В соответствии с историческими традициями в настроениях части российской политической элиты все более явно и часто звучат неоимперские мотивы. Там само слово «империя» утратило прежний негативный смысл, там поднимаются вопросы о Новороссии как необходимости собирания русских земель, о «русском народе как о разделенной нации на своей исторической территории, которая имеет право на воссоединение в едином историческом теле» и т.д. и т.п. Независимо от того, насколько эта риторика сопрягается с реальной политикой российского руководства, она выглядит пугающей для ближайших союзников России.
Присоединение Крыма к России побудило Белоруссию и Казахстан дистанцироваться от политики Москвы по Украине. Президент Лукашенко, отвергнув возможность самого конфликта между Белоруссией и Россией, тем не менее недвусмысленно заявил в одном из своих интервью: «Может, завтра кто-то захотел бы отрезать кусок Полесья. Вы представляете, какой бы была моя реакция и нашего народа? Мы бы воевали за каждый кусочек земли!» И в Казахстане после Крыма, по мнению экспертного сообщества, изменилось восприятие России из-за опасения относительно ее возможных притязаний на северные области.
Нужно отметить, что еще до конфликта в Украине Белоруссия и Казахстан настороженно отнеслись к предложению России создать Евразийский союз как новое интеграционное объединение по типу ЕС с единым политическим, экономическим, военным, таможенным, гуманитарным и культурным пространством. Политические руководители Белоруссии и Казахстана, озабоченные проблемой равноправия в новом объединении, неоднократно подчеркивали, что они за экономическую интеграцию, но не за создание наднациональных политических органов, делая упор на том, что участники ЕАЭС должны оставаться независимыми суверенными государствами. В результате этот проект, представленный в программной статье Владимира Путина «Новый интеграционный проект для Евразии – будущее, которое рождается сегодня» («Известия», 03.10.11), был сужен до Евразийского экономического союза. По уровню интеграции ЕАЭС (к которому также присоединились Армения и Киргизия, главным образом по политическим соображениям) выше, чем Таможенный союз, но ниже, чем предложенный Россией Евразийский союз.
Однако и здесь «украинский вопрос» сыграл свою подрывную роль в торговых отношениях России, Белоруссии и Казахстана. Как известно, ни Белоруссия, ни Казахстан не присоединились к российскому эмбарго на продукцию их стран в отношении ЕС, Норвегии, США, Канады и Австралии, введенному Москвой как ответ на санкции Запада против России. В связи с этим ввоз подпавших под российское эмбарго товаров через Белоруссию и Казахстан, вызвавший негативную реакцию Москвы и введение ею запрета на транзит импортных продуктов без российского досмотра, стал вызовом самому существованию Таможенного союза в ЕАЭС. Таким образом, Украина прямо и косвенно влияет на перспективы самого масштабного интеграционного проекта России на разорванном кавказским конфликтом пространстве СНГ.
Несмотря на то что отношения с Западом вступили в самый трудный период после окончания холодной войны 20 лет назад, не вызывает сомнения, что большинство российского населения, пройдя через период националистической эйфории, рано или поздно осознает свою цивилизационную принадлежность к Европе в самом широком смысле. Многие страны в Европе проходили через подобные испытания, что служит лишь еще одним доказательством европейских корней России. Россия – это «поздняя Европа», какой на определенных исторических отрезках были и другие европейские страны, в частности Германия, являющаяся сегодня лидером в ЕС.
Другой вопрос, сохранится ли Европа как уникальная цивилизация под натиском внутренних и внешних угроз? Хватит ли у европейских политиков сегодняшнего поколения, возросшего в комфортных условиях постбиполярного мира, мудрости, решимости и ресурсов сохранить Европу как единое целое? Решение «украинского вопроса» в широком смысле этого слова может быть первым шагом к преодолению многочисленных разрывов европейского пространства.