Почему движение к инновационной экономике дается России с таким трудом

Порыв есть. С прорывом проблемы

В мартовском послании президента Федеральному собранию призыв к форсированному технологическому развитию России был сформулирован директивно жестко: стране, чтобы не оказаться на обочине в мировой инновационной гонке, нужен прорыв.

Сомнений нет, действительно нужен. Но возникают логичные вопросы: возможен ли такой прорыв, и если да, то на каких направлениях; что мешает формированию рынка высоких технологий и наращиванию потенциала инновационных предприятий, которые должны обеспечить нашу конкурентоспособность? Ведь сама тема для государства не нова — разного рода «дорожные карты» и программы, призванные придать экономике «инновационный импульс», циркулируют в обороте официальных бумаг уже лет 10. За это время число созданных на бюджетные деньги структур — государственных, полугосударственных и околокорпоративных фондов — с трудом поддается счету. Но рынка технологий как не было, так и нет. «Огонек» попытался понять: почему?

Менеджеры широкого профиля со знанием английского, наполнившие так называемые институты развития, проводят красочные презентации и пишут «дорожные карты», но с реальной практикой знакомы мало. Российским клонам Силиконовой долины не откажешь в помпезности, но преуспели они прежде всего по части эффективности освоения бюджетных средств. Достаточно сравнить пропорции затрат на аппараты таких структур и масштабы финансовой помощи разработчикам и производственникам.

В результате многие создатели инновационных решений не доходят до финишной черты — коммерческой реализации идеи. Вот и создается впечатление, что денег на «технологический прорыв» государство тратит немало, а отдачи нет, значит, все инновации по-русски — очередной способ «распила бюджета». Проблема в том, что замаранными оказываются все — и те, кто «пилит», и те, кто действительно создает инновационный продукт. А такие компании существуют! Но вот сфера инноваций и научно-технического творчества чем дальше, тем больше становится токсичной для ее участников. Более того, чей-либо успех на этом поприще нередко вызывает раздражение, желание уничтожить конкурента и его репутацию, чтобы не выделялся на общем фоне «потемкинских деревень».

Наглядной иллюстрацией сказанному может служить «хайп» вокруг инцидента с беспилотным летательным аппаратом (БПЛА) в Улан-Удэ 2 апреля 2018 года во время демонстрации его возможностей по доставке груза Почты России. Дрон, как известно, разбился. В появившихся в СМИ сообщениях и комментариях правда была лишь в том, что это случилось. Начать с того, что демонстрация состоялась не по инициативе компании — разработчика дрона, а по приглашению главы Республики Бурятия Алексея Цыденова. Ни одной копейки бюджетных средств на создание аппарата не пошло. Предметом обсуждения в СМИ стала цена дрона в 1,2 млн рублей. Цена чего и для кого? Если оценить затраты на создание промышленных образцов дрона, включающие в себя конструкторские решения, аэродинамические продувки, создание собственного программного обеспечения и плат, разработку технологического процесса и конструирование для него специального оборудования, оплату экспертиз и т.д., то цена в 1,2 млн рублей покажется смехотворной.

Впрочем, продавать дроны компания-разработчик и не собиралась. Да и говорить о технических просчетах, которые привели к падению дрона, пока не приходится: результаты проводимого расследования указывают на то, что причиной отказа в управлении могли стать внешние факторы — поблизости от маршрута дрона расположены радиолокационные системы авиационного завода и воинской части. Точка старта была изменена заказчиками демонстрации за час до взлета, из-за чего разработчику пришлось «в спешке» перенастраивать программу полета, хотя за день до этого была тестирована другая площадка с успешным выполнением задания. Весь материальный ущерб от потери БПЛА понесла компания, не говоря уже об ущербе репутационном.

Поэтому вопрос в связи с произошедшим событием возникает не к компании «Магнетар» (разработчик дрона), а к тем, кто создает в обществе определенную атмосферу вокруг частных инициатив инженерно-производственных предприятий по пропагандистскому правилу: принцип выше факта, а ответ раньше вопроса. Даже представители «институтов развития» вставили свое «лыко в строку». В том смысле, что компания на инновационных тусовках не светилась и статусным инноваторам не известна. А значит, и солидным организациям с такими коллективами связываться нельзя.

Хорошо, однако, что производственные предприятия привыкли при принятии решений опираться на качество конструкторско-технологической документации разработчика, соответствие их образцов госстандартам, наличие необходимых экспертиз, сертификатов, протоколов испытаний и других рутинных бумаг и процедур, а не на советы спикеров из инновационных тусовок. Это обнадеживает.

Сегодня в мире нет проблем с производственными возможностями — их хоть отбавляй. Дефицит — инновационные технические решения и технологии. За них и идет борьба. И санкции Запада в первую очередь включили в себя ограничения по продажам России именно технологий. Но этот удар можно смягчить, если учесть, что активно генерируют разного рода новые технологии как раз малые предприятия. Такие как тот же «Магнетар», по поводу малого размера уставного капитала которого прозвучали уничижительные намеки в СМИ. А зачем большой «уставник», если компания занимается не производством, а готовит комплекты документации для серийного производства разработанных ею образцов продукции? Один из возможных покупателей — Производственное приборостроительное объединение (Улан-Удэ). Его интересует лицензия на производство дронов для решения широкого круга задач: мониторинга, разведки местности и перевозки грузов в различных климатических зонах и атмосферных условиях. Это целая линейка БПЛА с различными конструктивными схемами, габаритно-весовыми характеристиками и функциональными возможностями. Максимальный из них рассчитан на перевозку контейнеров с 200 килограммами груза для крупной логистической компании. Дополнительным бонусом является и то, что это полностью отечественные разработки, не зависящие от внешних поставок, и даже с собственным технологическим оборудованием.

В современном мире все чаще продаются не готовые изделия, а услуги с комплексом технологий по использованию изделия. Вряд ли кто назовет сегодня мирового лидера по производству дронов, зато у многих на слуху глобальный лидер интернет-торговли Amazon как драйвер формирования и развития рынка перевозок с помощью БПЛА.

Без платежеспособного спроса конечного потребителя даже самая совершенная техника не имеет сегодня экономического смысла. В России нет компаний, подобных Amazon. Однако есть крупные логистические компании, которые готовы покупать услуги по грузовым перевозкам, если они будут конкурентоспособны по отношению к автомобильным и авиационным, а также будут совместимы с мультимодальными транспортными системами. Поэтому споры о том, какой или чей дрон лучше, пока преждевременны. Речь может идти лишь о технических решениях, технологиях и компетенциях разработчиков. А лучше всего из разработчиков сегодня тот, кто имеет в своем арсенале их полный набор с возможностями быстрого и гибкого реагирования на требования конечного пользователя и потребителя услуг. И все это без участия государства. Но полностью обойтись без него не получится: государство создает нормативно-правовую базу эксплуатации БПЛА, без которой никаких полетов дронов «в промышленных масштабах» не будет.

Почему я уделил такое внимание случаю с дроном? Потому что структуры, подобные упомянутой «Магнетар», ценны еще и тем, что осуществляют коммуникации перспективных творческих идей с миром финансов, готовым в такие идеи инвестировать. Именно такие структуры и могут стать эффективно действующими акторами рынка технологий. Ведь технологическое предпринимательство — это сетевая структура, деятельность которой вряд ли можно оценивать по меркам традиционного промышленного или торгового предприятия. Конечный продукт такой компании — инновационные проекты «под ключ». Для их создания требуются особые умения и навыки, а также технологии и компетенции. Об успешности таких компаний на ранних стадиях можно судить по составу и числу патентов и других нематериальных активов, подготовленных к коммерческому обороту.

Ведь цифровая экономика, о которой сегодня столько говорят, это алгоритмизация бизнес-процессов и их перемещение в мир цифровой реальности. Иными словами, как раз создание цифровой платформы взаимодействия между разработчиками, производственниками, экспертами и продавцами готового продукта и услуг может способствовать формированию рынка технологий в России. И это не просто информационное взаимодействие, а своего рода осуществляемая в цифровом формате кооперация участников с собственной системой учета, проведения транзакций и взаиморасчетов с использованием электронных денег, обеспеченных оцененными цифровыми активами и материальными ресурсами участников цифровой платформы. Это должна быть открытая «экосистема», в которой работают по единым правилам, а лишние посредники и транзакции исключаются. Представляется, что самим инновационным компаниям, фондам и лицам, заинтересованным в создании рынка технологий, пора создавать общими усилиями такие «экосистемы» вместо ожидания чудес от институтов якобы развития.

Владимир Рубанов, бывший заместитель секретаря Совета безопасности РФ

***

Технологии государственной важности

"Огонек" выяснил, как власти стимулировали технологические компании в России

В 2008 и 2009 годах IT-компании получили сразу несколько возможностей сократить налог на прибыль. Бизнесмены смогли и учитывать расходы на научные исследования и разработки в полуторном размере (15 тысяч вместо 10 тысяч рублей), и списывать амортизацию техники в один год (обычно дробится на несколько лет).

В 2010 году по инициативе президента РФ Дмитрия Медведева был принят пакет законов о создании инновационного центра "Сколково". Резиденты проекта получили таможенные льготы, нулевую ставку налога на прибыль и были освобождены от налога на имущество.

В 2011 году Дмитрий Медведев подписал указ, в котором отнес информационные технологии к приоритетным направлениям развития науки, технологий и техники в России и включил их в перечень критических технологий страны.

В 2013 году правительство России приняло "Стратегию развития отрасли информационных технологий в РФ на 2014-2020 годы и на перспективу до 2025 года". В ней власти пообещали повысить технологическую грамотность населения, стимулировать производство путем госзаказа, развивать электронный документооборот и государственные базы данных.

В том же году по инициативе президента РФ Владимира Путина был создан Фонд развития интернет-инициатив — венчурный фонд, инвестирующий в технологические компании на ранней стадии их развития. Сейчас в его портфеле 338 компаний, а объем инвестиций доходит до 324 млн рублей.

В 2014 году Минобрнауки и Минкомсвязи России увеличили число бюджетных мест по IT-специальностям на 34 процента. Прием в магистратуру по специальности "Информационные системы и технологии" на следующий учебный год вырос на 208 процентов, а на "Прикладную информатику" — на 191. К 2018 году вузы должны были подготовить 350 тысяч новых специалистов, фактически удвоив штаты IT-компаний.

В том же году Владимир Путин внес изменения в закон "О правовом положении иностранных граждан в РФ", упростив для работодателей из IT-сферы наем зарубежных специалистов. Так, минимальный порог зарплаты для высококвалифицированных иностранцев был снижен вдвое — до 1 млн рублей в год. Тогда же в России была введена должность интернет-омбудсмена, в обязанности которого входит поддержка интернет-предпринимателей и индустрии в целом. Уполномоченным по делам интернета стал гендиректор "Радиус Груп" Дмитрий Мариничев.

В 2015 году Владимир Путин подписал закон, предоставляющий преференции разработчикам российского программного обеспечения при госзакупках. С 2016 года в силу вступило постановление правительства РФ, согласно которому органы власти не могут закупать импортное программное обеспечение при наличии российского аналога (позже запрет был расширен на аренду ПО и услуги по его разработке, модификации и модернизации).

На данный момент в Минкомсвязи аккредитованы более 8,38 тысячи компаний, которые продают, разрабатывают или сопровождают компьютерные программы и базы данных. Согласно уточнению ФНС, с 2017 года они могут платить страховые взносы по пониженным тарифам: 14 процентов вместо 30 (8 процентов — в ПФР, 2 процента — в ФСС и 4 процента — в ФОМС). Впервые льготный режим для IT-компаний был введен в 2007 году, а в 2016-м Владимир Путин продлил его до 2023 года.

Кроме того, в 2017 году Владимир Путин утвердил Стратегию развития информационного общества в РФ на 2017-2030 годы. Главной целью в ней было названо формирование в России "общества знаний", а одним из приоритетов — создание благоприятных условий для развития отечественных разработок в сфере IT.

***

О будущем с умом

„Евразии нужно вести умную геополитику и делать ставку на малый и средний бизнес“, - Йохан Вандерплаетсе, президент Schneider Electric в России и СНГ. Компании и страны могут, конечно, модернизироваться, используя технологии, созданные за границей. Но это не те амбиции, которые у нас должны быть. Нашими амбициями должно быть создание самых новейших технологий внутри Евразийской зоны.

Хорошо, что в Евразии более низкая цена на нефть. Но она не решает всех проблем и не отменяет необходимость диверсификации. Рецепты достижения такой диверсификации известны: руководство закона, защита прав собственности, независимость судебных органов, доступ к капиталу. И, очевидно, доступ к квалифицированному труду. Также существенную роль играют инвестиции в инфраструктуру, хорошие дороги, аэропорты, индустриальные зоны. Я много путешествую по СНГ и видел лучшие передовые практики, такие как Экономическая зона "Алабуга" в Татарстане, успешный путь Астаны к превращению в финансовый хаб для Центральной Азии, успех ИТ-кластера в Минске и т.д. Это все правильные шаги.

Но есть и еще одно, что дается евразийской зоне сложнее: задача поддержки среднего и малого бизнеса. Сила немецкой индустрии заключается в тысячах маленьких и средних инновационных компаниях, а не в гигантах "Фольксваген" или "Сименс". То же самое справедливо в отношении Бельгии или Франции. В России или Казахстане мы слишком сильно зависим от огромных компаний, принадлежащих государству. У стран поменьше, таких как Армения, еще не выражена мотивация стимулировать средний и мелкий бизнес, хотя это может быть огромным конкурентным преимуществом внутри Евразийского пространства.

Последнее, с чем мы вынуждены считаться, говоря об инновационном развитии Евразии,— это геополитические реалии. К сожалению, мы живем в очень тяжелое время: санкции, контрсанкции, высылка дипломатов и т.д. Это новая реальность, которую не может игнорировать бизнес.

Впрочем, она также создает некие возможности для развития, в частности стимулирует локальное производство. Имея 10 тысяч сотрудников и 5 заводов в России, компания Schneider Electric считает себя вполне русской. Нет ничего плохого в расширении покупок у локальных производителей, если при этом выдерживается баланс "цена/качество" и требования к "локальному контенту" остаются реалистичными. Например, последнее поколение выключателей MTZ Masterpact, которые мы производим в Гренобле во Франции, на 20 процентов состоят из локальных деталей, а остальные компоненты закупаются в Азии и в Индии. Мы сейчас производим те же самые Masterpact MTZ на нашем заводе в Санкт-Петербурге и не собираемся "локализовывать" все, так как в настоящий момент нет похожих компонентов на рынке. Но если появятся — будем рассматривать возможности.

Важным конкурентным преимуществом в геополитическом раскладе является, на мой взгляд, еще и Евразийская экономическая зона. Известно, что экономики стран бывшего СССР тесно переплетались друг с другом, поэтому стимулирование свободной торговли внутри зоны — это надежный драйвер экономического роста. Скажем, на Армению можно посмотреть как на отличное место начать ваше локальное производство и затем использовать его в качестве экспортной базы для окружающих стран, не только евразийских, но и того же Ирана. Или возьмем случай Киргизии: здесь мы имеем изобилие дешевой гидроэнергии, находящейся рядом с Китаем, соответственно Киргизия могла бы играть роль хаба для дата-центров и поставок энергии в Центральную Азию и Западный Китай. Фактически такую же роль, какую Исландия играет для Западной Европы. Наконец, Узбекистан открывается по-новому с приходом новой администрации. Мы в Schneider решили вернуться в Узбекистан, хотя 5 лет назад закрыли там свою деятельность в связи с репрессивным бизнес-климатом, сложившимся при старом режиме. Страна с большим населением и огромным потенциалом снова открывается бизнесу — это хорошие новости для нас всех.

Так что при соблюдении умной геополитики, стимулировании технологических инноваций, поддержке среднего и малого бизнеса "умное будущее Евразии" представляется вполне достижимым.

Поезд прошлого и будущего

В 1928 году "Огонек" опубликовал статью Константина Циолковского "Путешественник в мировые пространства". В ней ученый рассказывал о своих изобретениях и о том, что сегодня назвали бы "перспективами инноваций"

"В 1887 году я сделал в Москве первое публичное сообщение о металлическом управляемом аэростате,— писал основоположник космонавтики,— металлическая оболочка дирижабля состоит из конических поверхностей, соединенных мягкими лентами. Оболочка может складываться в плоскость и изменять свой объем и свою форму без всякого труда для своей целостности. Только после многих трудов мне удалось недавно в окончательной форме указать на целесообразность существования металлических дирижаблей: мой проект начинает осуществляться в СССР и, судя по газетам, им заинтересовались и за границей. Я верю, что человечество не только "наследует землю", но и завоюет мир планет, а может быть, и мир звезд. Мне теоретически удалось доказать, что техника будущего даст возможность одолеть земную тяжесть и посетить и изучить все планеты". Ученый рассказывал в "Огоньке" и о своей последней работе. "В настоящий момент я закончил мое новое исследование "Сопротивление воздуха и скорый поезд". На основании чисто теоретических выкладок я пришел к убеждению, что в будущем может быть применен для быстрейших передвижений совершенно иной способ. Мой сверх-экспресс представляет собою вагон известной формы с плоским основанием, без колес. Основание близко прилегает к ровной площади полотна — пути, но не трется о него, так как между полотном и вагоном накачивается воздух, идет непрерывная "воздушная смазка". Вагон как бы висит на слое воздуха, вырывающегося сзади, и скорость его может достичь до 1000 километров в час. По строгим расчетам такой вагон может с разбега перелетать без мостов через самые широкие реки и даже проливы во много десятков километров ширины... Конечно, на мой проект надо смотреть как на техническую задачу, которую мы не можем выполнить сегодня, но выполним, быть может, завтра. Такова жизнь изобретателя. Всегда опережать несколько то время и те возможности, в которых живешь".

Прошло 90 лет. Поезд на воздушной подушке, придуманный Циолковским, над реками не летает, но на магнитной подушке вполне себе ездит в разных странах. Только не на родине великого ученого.

Двести лет между: Oб издержках деглобализации

Будущее России, как теперь принято говорить, блестяще, но не безнадежно. Надеясь на инновационное развитие, стоит еще раз понять, кто мы, какие перспективы имеем и перед каким выбором стоим.

Географически мы часть Евразии — региона с колоссальными расстояниями, причем не только пространственными, но и культурными. Культурные расстояния очень сказываются на экономике: если они малы, инвестиции и миграция идут хорошо, если велики — плохо. Это один из первых вызовов.

Исторически мы плод разделения Западной и Восточной Римской империи. Византия, которой мы во многом наследуем, прожила на 1000 лет больше Рима, потому что нашла определенный компромисс западных и восточных ценностей. Двести лет уже у нас спорят западники и славянофилы, либералы и социалисты, пытаясь понять: русский человек — он индивидуалист или коллективист?

В 2016 году мы вместе с Российской венчурной компанией проводили исследование ценностей и получили удивительный результат: русские оказались ровно на медиане между Востоком и Западом по соотношению коллективизма/индивидуализма. То есть мы и те, и те. Об этом хорошо говорил еще Киплинг: мол, русские думают, что они самая восточная из западных наций, а на самом деле они самая западная из восточных. Такая двойственность помогла нам выжить в условиях больших культурных расстояний. Заметьте, сколько длилось существование в различных "совместных" государственных образованиях: это и империя Чингисхана, и Российская империя, и СССР.

Экономически мы малозаметная часть мира. Согласно прогнозу Института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова (заметим, предыдущий прогноз этого института на 2015 год оправдался почти полностью), в 2035 году нас ждет биполярный мир, в котором останутся два заметных центра силы — США с 13 процентами мирового ВВП и КНР с 22 процентами. Впрочем, США по уровню ВВП на душу населения еще будут опережать КНР.

Россия при этом сможет надеяться на 3 процента мирового продукта. Честно говоря, это ничто. Но если мы возьмем совокупный потенциал "большой Европы" — от Лиссабона до Владивостока,— он окажется, по крайней мере, сопоставимым с двумя полюсами силы 2035 года. Я бы сказал, что если нас вообще волнует, будем ли мы сколько-нибудь значимы через 15 — 20 лет, то перспективу "большой Европы" надо обсуждать. С моей точки зрения, то, что когда-то разъединилось, может соединиться. Мы вообще-то историческая родня — Западная Европа и ее восточно-римская ветвь. Стоит ли ожидать такого сближения скоро?

Я вынужден сказать, что нет. Потому что мы понимаем, что сегодня живем в мире, который становится все менее единым и все более агрессивным. Завтра сближения не произойдет. Проблема в том, что мы всегда считали глобализацию линейным процессом, а она оказалась волнообразным. Она прибывает и убывает. Обратите внимание, что самый высокий уровень глобализации был достигнут не в конце ХХ — начале XXI века, а в начале ХХ века, перед Первой мировой войной.

Тогда элиты пришли к убеждению, что все очень тесно связаны, война невозможна, и просто заигрались в военно-дипломатические противоречия. Только спустя пару месяцев войны, перемолов уже миллионы человек, правительства Европы спохватились: как это произошло? Это произошло от непонимания пределов глобализации. Она наткнулась на культурное разнообразие, на тот факт, что невозможно создать по-настоящему эффективную координацию игроков не то что на мировом, но даже на региональном уровне. Когда координация становится крайне трудна или вовсе теряется, начинается период отлива — деглобализация. По-видимому, мы живем как раз в такой период. Простое доказательство — данные о доле международной торговли в мировом валовом продукте. В 2007 году она составляла 60 процентов, в 2016 году — уже 56 процентов. 2018 год, конечно, даст нам еще более печальные результаты, ведь началась торговая война между США и КНР. Снижение продолжается.

Важное замечание в этой связи, касающееся современных правительств, что искусство кораблевождения при приливе и отливе разное. Сейчас колоссально возрастает угроза войн — и не только торговых, и не только в европейском пространстве. Посмотрите, что происходит между КНР и ее соседями — Вьетнамом, Японией: в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях создается узел напряжения. Чтобы при таких центробежных процессах не случилась война, ее нужно бояться. Ее нужно избегать. Нужно понимать, что торговые войны сейчас просто меньшее зло и они не должны перерастать ни во что более тяжелое.

Конечно, могут быть и изменения к лучшему. Если мы посмотрим на динамику ценностей в мире, то обнаружим определенное сближение мировосприятий в Восточной и Западной Европе. Это дает надежду, но она не может быть слишком прочной.

Имея такой спектр возможностей и проблем, что нам делать с самими собой? Прежде всего понять, что блокирует развитие, а что ему способствует. Главным открытием институциональной экономической теории ХХ века стала так называемая теорема Коуза, которая описала силы трения, транзакционные издержки в экономике и обществе, тормозящие развитие. Если издержки слишком велики, даже идеальный проект инновационного рывка не сработает.

Подумайте на секунду, кому нужен инновационный процесс. Понятно, что он не нужен доминирующим группам, потому что инновации могут взорвать существующее соотношение сил и разрушить институты, на которые эти группы привыкли опираться в любой стране. Но он не нужен и широким слоям населения, потому что заставит их учиться чему-то новому, осваивать инструкции, поднимать компетенции... Откровенно говоря, он вообще никому не нужен. И в ХХ веке он шел двумя путями: либо путем угрозы, либо путем обмана. Угрожали известным способом, приговаривая: не хотите кормить свою армию, накормите чужую, нам нужен космос, новые технологии, военный бюджет — чтобы нас не завоевали. Обманывали тоже все время. "Яйцеголовые" придумывают новую и новую технику, продавая потребителю то, что ему реально не нужно, уверяя, что это должно его осчастливить... Никто не хочет инноваций самих по себе, но они появляются с черного входа, преодолевая издержки.

Одна надежда на то, что самому человеку интересно делать новое. Когда человеческий капитал становится продуктивным фактором, дело страны небезнадежно, а силы трения преодолимы.

Из выступления Александра Аузана, декана экономического факультета МГУ, научного руководителя Института национальных проектов, на конференции «Умное будущее Евразии», прошедшей в Париже в рамках Международного инновационного саммита при поддержке Schneider Electric.

Источник - https://www.kommersant.ru/doc/3604156

***

Рецепты постороннего: Японский взгляд на российские экономические трудности.

Что сейчас загоняет Россию в угол? Злость США? Конечно, нет сомнений. Но многие в России также указывают на слабость своей экономики, и я согласен с этим

На первый взгляд, все идет нормально в стране, а жизнь в Москве и вовсе прекрасна. Но на самом деле есть повод для тревог: не все ладится в экономике. В частности, отсутствует то, что могло бы обеспечить ее динамичное и автономное развитие. А если Россия станет экономически более привлекательной, то можно сохранять свою сферу влияния без политических и милитаристских принуждений и не надо будет бояться цветной революции.

Дискуссии на этот счет в России идут, однако продуктивность их невысока. Чаще всего они сводятся к поиску некоей магической панацеи, с которой связывают быстрое и счастливое "исцеление". В последнее время, например, в моду вошли завышенные ожидания от внедрения цифровых технологий и надежды на отдачу от форсированного строительства инфраструктуры.

Увы, магической панацеи на этом свете не бывает. А действенные рецепты, которые могут помочь, кроются не в магии простых решений, а совсем в другом. После десяти с лишним лет преподавания в одной известной бизнес-школе в Москве рискну изложить несколько соображений.

Первая гипотеза заключается в формуле, которую часто приходилось слышать от моих студентов: "В России еще не хватает должной среды для нормального ведения бизнеса на рыночных началах". Она расшифровывается просто: такие предметы, как маркетинг, брендинг, эффективная организация смежных отношений, контроль качества, мотивация работников, финансовый расчет и так далее — обязательные ингредиенты в занятиях в бизнес-школах,— получаются неактуальными в российской экономике, где госпредприятия и госкорпорации занимают львиную долю. Студенты сами это осознают. И ведут себя соответствующим образом. Те, кто готов связать свою жизнь с госпредприятиями ради гарантированного дохода, изучают "западную теорию" спустя рукава. Ведь "настоящим наукам" их научат не здесь, а на будущей работе: как выбивать госбюджет и льготные банковские кредитования, как угождать начальству, как перехитрить своих коллег, каков "прейскурант" цен (взятка) за каждый вид услуг.

Другой важный момент: в России нет должного supply chain (смежники) для промышленного производства. Однажды во время занятия группа студенток работала над составлением бизнес-плана по созданию компании для выпуска высококачественных школьных униформ. Процесс был тернистым, и во время презентации они жаловались чуть ли не со слезами: "Мы так хотим создавать промышленное производство, но условий нет. Даже подходящих тканей и пуговиц не найдешь в России..." А другие студенты составляли свои бизнес-планы, с легкостью основываясь на импорте нужных товаров и оборудования из Китая и Германии (Япония, к сожалению, не фигурировала).

Есть и вовсе нерешаемая проблема — почти полное отсутствие менеджеров, которые знают о том, как люди работают в рыночной экономике. У меня такое впечатление, что в России в среднем только один из трех сотрудников усердно выполняет свою работу, в то время как двое остальных, как говорится, халявят. Да и многие из тех, кто действительно работает, делают это не по своей инициативе, а только по приказаниям начальства. У японских предприятий тоже есть сотрудники, которые наживаются на своей компании, но они все же знают, что их зарплата зависит от их собственной работы. В России такое знание, мягко говоря, не привито. Возможно, это тяжелое наследие крепостничества, при котором бесправие крестьян приводило к отсутствию инициативы. Возможно, это трудно искореняемое иждивенчество, привнесенное социализмом. Впрочем, не это важно, а другое: такая проблема есть, а ее решения нет.

Конечно, сегодня есть и светлые стороны в России. Атмосфера в бизнесе, например, серьезно переменилась к лучшему в сравнении с первой половиной 90-х годов, когда люди считали, что капитализм означает беспредел. Особенно заметны перемены среди малых предприятий по оказанию услуг: они внимательно относятся к своим клиентам, следят за своей репутацией, стараются держать слово. Наверное, потому, что у них конкуренция очень высокая. А там, где ее нет (то есть во всей остальной экономике), возникает заколдованный круг: менеджеров нет, потому что должных условий для их становления нет, а условия не получаются, потому что нормальных менеджеров не хватает...

Как выйти из этого порочного круга? Наиболее простой вариант — изобрести машину времени, вернуться в прошлое и многое в нем "починить". А если серьезно, то самое важное — ставить для себя реалистические задачи (определив для начала, что минимально требуется и что возможно с практической точки зрения) и потом жестко исполнять их.

Очевидно, например, что для России приоритетно развитие отраслей, которые смогут наполнить бюджет и финансировать необходимые стране импорты, когда нефть и природный газ перестанут быть основными "спонсорами" государственной казны.

Что надо для достижения этой цели? Мой ответ таков: в промышленном производстве России целесообразно было бы концентрироваться на таких отраслях, как строительство ядерных электростанций, производство конструкционных материалов, изготовление специальных видов сенсоров, расширение доли на рынке космических услуг, то есть развивать и совершенствовать те направления, в которых позиции прочны, а успехи заметны.

А вот разные потребительские товары, в производстве которых страна не слишком сильна (будь то автомобили или электроприборы), проще импортировать.

При этом важно понимать, что в продвинутых экономиках промышленное производство теряет прошлую эзотерическую значимость. Если у тебя хорошая идея о новом товаре, то предприятия на Тайване или в Китае по контракту с тобой изготовят эти товары и пришлют их к тебе в любом количестве, что гораздо дешевле и проще, чем хлопотать о домашнем производстве. Сегодня не сами товары, а услуги, предоставляемые на основе товара как платформа создают львиную долю прибылей. Типичным примером является смартфон: важен уже не сам аппарат, а многочисленные приложения, установленные на нем, которые заставляют тебя платить уйму денег за всевозможные услуги.

В России сегодня делают большую ставку на четвертую индустриальную революцию. Конечно, она гораздо лучше, чем цветная революция, и без должного освоения плодов этого нововведения Россия фатально отстанет от других. Но это не спасет целую экономику как волшебная палочка.

В 2000-х годах Россия смогла достичь феноменального экономического роста с помощью рекордно высоких цен на нефть. Но в ближайшем будущем новых таких рекордов не будет. А поскольку нет ни волшебной палочки, ни панацеи, надо заниматься рутиной: работать над созданием эффективной современной экономики и... сотрудничать с Западом (или, если хотите, принуждая к сотрудничеству Запад). Китайское экономическое чудо — последнее по времени из состоявшихся — стало возможным только с помощью феноменального притока западных капиталов и технологий. И России хоть какое-то взаимодействие с Западом обязательно.

Размышления японского писателя Акио Кавато