Петр Авен о том, как он и Альфред Кох искали правду о 90-х

Тема
[-]
Петр Авен о том, как он и Альфред Кох искали правду о 90-х  



В 2011 году в Политехническом музее Москвы состоялся ц
икл лекций по истории российских реформ «Как это было», организованный Фондом Егора Гайдара. С лекциями выступили члены команды реформаторов российской экономики в начале 90-х годов. Представляем вам лекцию Петра Авена - министра внешних экономических связей РФ в 1992 г.

Обычные темы, которые до сих пор обсуждаются в обществе, - их на самом деле две, что на самом деле было в 1991 году и рассуждения о том, был голод или не было голода, был холод или не было холода, развал страны. И второй - можно ли было сделать что-то по-другому и разваливало ли правительство Гайдара стран или оно его спасало.

 

Мне, если честно, роль спасителя Отечества совершенно не близка. Я считаю, что мы особо там никого не спасали. Вообще считаю, что основа либеральной идеи - если людям не мешать жить, они сами себя достаточно хорошо спасают. Если правительство не устраивает войны, то люди спасаются сами.

Мы сейчас с Кохом готовим книжку о 1991 годе, где достаточно плотно беседуем с участниками событий. Учитывая то, что мы там сами были внутри, то мы вытягиваем из них то, что они обычно никогда не говорили. Чтобы эту дискуссию не продолжать - наши беседы показывают, что угрозы холода не было вообще. Топлива было много, электростанции работали. А развал страны это была немного не наша задача, я вам расскажу еще про это. Это не наша проблематика, мы не участвовали в политический дискуссиях особенно.

Что касается голода, то тут вопрос в определении. Тут уже такой накал пошел страстей. На самом деле о том, что голода не было написал я много лет назад. Но была угроза реального прекращения снабжения крупных городов. Это было безусловно так, тотальный дефицит, купить продукты было невозможно, пустые полки магазинов, в некоторых крупных городах продовольствия оставалось на считанное число дней. Это, действительно, было. Но мне кажется, не в этом главное дело.

 

Необходимость экономических реформ в России

 

Реформы, собственно, начинаются тогда, когда становится совсем плохо. И Россия и СССР не исключение. Их очень редко начинают тогда, когда все хорошо. На самом деле, почти никогда. У нас в 1991 году начались такие резкие реформы, даже не потому что было все плохо вокруг, а потому что динамика была плохая, производная была сильно отрицательная. Вся советская модель к этому времени (и это было хорошо осознано не только профессионалами, но и все обществом) полностью себя дискредитировала.

Вообще сейчас идет большая дискуссия о Советском Союзе: я с интересом читал статьи Дмитрия Быкова в Новой газете и ответ Новодворской. Очень важно, мне кажется, обсуждая наше правительство, говорить об СССР, что это такое вообще было. Вот есть мысли, которые для меня близки - что это была разная страна по времени: сталинский Советский Союз и СССР Брежнева - это две разные цивилизации, две совершенно разные страны, с разной экономикой, с разными правилами, с совершенно разной жизнью. Я стал известным в узких кругах, написав в 1987 году с Широниным статью про экономику торга. В принципе эту мысль уже в Венгрии высказывали в какой-то форме. Мы написали тогда, что советская экономика в 70-е годы ничего не имеет общего с тем, что принято называть плановой экономикой. На самом деле никакого плана уже толком не было. Экономика была настолько большой и сложной, что Госплан уже не мог с ней разобраться.

Если вы читали воспоминания сталинских наркомов, книгу наркома металлургии Тевосяна, то можно увидеть, что он знал выход ежедневно каждой домны, которая была в стране. Ну просто домен было не очень много. И вообще экономика была простая. Эта вот модель, которую Сталин строил - Госплан принимает решения, дает задания заводам, они там чего-то делают - эта модель может работать в простой экономической системе, когда экономика является обозримой. Вы можете понять то, что вам нужно и в общем эта обозримость свойственна индустриализации. Собственно говоря, индустриализация - это тот этап экономического развития, когда можно набором простых индикаторов проверить успешность вашей работы. Сколько стали выплавляете, сколько станков вы делаете, сколько нефти добываете. Вот эта модель более менее работала в 30, 40, 50-е годы. С концом индустриализации она просто перестала работать, экономика стала очень сложной.

Главное отличие постиндустриальной экономики в том, что там всего так много, такое разнообразие большое, что экономика перестает быть обозримой. Это естественно, что центр уже ничего не знает и спрашивает у самих заводов, что собственно они могут делать, что они умеют, какие ресурсы им нужны. Начинается торг. Центр торгуется с Госпланом за ресурсы или за обещание выполнения плана или за что-то еще, за деньги. Вот возникло понятие мягких бюджетных ограничений. Все можно, правил нет, жестких ограничений нет.

Я был знаком с рядом крупных директоров нашей промышленности еще в 80- годы, они приезжали в Москву, шли в Госплан и им не давали ночевать в гостинице «Россия», не давали талон на ночь, пока они не согласятся с тем, что им этот Госплан навязывал. Самые стойкие ночевали на вокзале, или через три-четыре дня как-то договаривались. Это был такой постоянный торг. Торг за ресурсы, «экономика торга» - придуманный нами лозунг. Это была наша первая статья, которая была переведена в 6 или 7 странах. Мы стали известными. Такая вот была экономическая система. И так или иначе, все замыкалось через центр, все выходило на Госплан, даже если торг, то все все равно выходило через Москву. Эта система была неэффективной. Кстати, темпы роста, которые удавалось поддерживать во время индустриализации во многом были мифическими.

Есть такой миф, что сталинская экономика очень быстро росла. Это не так. Есть несколько людей, цифрам которых мы верили и которым, как мне кажется, можно верить и сегодня. Богачев, Ханин, Пономаренко, это люди, которые реально пересчитывали цифры, потому что вся финансовая статистика СССР была очень не надежной. По расчетам Ханина, например, с 1929-1987 год средний рост темпа экономики в СССР был 3.3%. Правда была война, это такая серьезная вещь, но темпы были не гигантские. Они были больше, чем на Западе. В принципе за те же самые годы советская экономика выросла в 7 раз и это не мало. Американцы выросли в 6, у них не было разрушительной войны, но была существенно большая база. Французы выросли в 4 с чем-то раза, англичане примерно тоже. То есть советская экономика росла безусловно быстрее, но никакого гигантского прорыва, никакого экономического чуда там, конечно, не было.

Более того, самое интересное, что самые успешные советские годы, самые успешные годы нашего экономического развития это годы с 1950-1960е. В 50-60-е годы, средний темп роста экономики 7.2%. Это то, что примерно показывает Китай в последние годы. Я был на передаче у Кургиняна, где он ругал Хрущева. Мы пошли туда с Чубайсом и с Нечаевым только потому что надо было защищать Гайдара, его память, так как была о нем персональная передача. Так бы я туда никогда не пошел. Там была атака на Хрущева. Кургинян привязал Хрущева к Гайдару, как двух главных развалителей, я не знаю чего. Так или иначе, хрущевские годы, последняя хрущевская пятилетка 1961-1965- самые лучшие годы в экономической истории СССР. Вот начиная с 1965 года, средний темпы роста в последней пятилетки 4.4% в год, следующая после Хрущева была 4.1%. а дальше пошло в ноль.

В 1990 году у нас впервые ВВП упал, первый раз отрицательный, в 1991 году уже дальше скатился. И вот эта вот динамика для экономиста была очень понятной. Вот один из факторов не понимания нашего поколения и молодых людей. Для нас это настолько очевидно, что все катилось в тартарары с какой-то скоростью. Не докатилось, действительно, не было массового голода, но в эту сторону поезд уже шел. Наиболее умные экономисты, наши учителя, да и не только учителя, и Андропов это понимал, что надо что-то делать. И никто ничего не делал.

Мы с Гайдаром получили первое задание писать программу реформ для Политбюро в 1984 году. Нас позвал Шаталин и говорит: «Вы там заканчивайте наукой заниматься: профессионально она никому не нужна. У вас год времени, чтобы вы написали программы экономических реформ, такую вот всеобъемлющую». Собрал нас несколько человек в лаборатории, что бы мы начали заниматься. Если говорить про радикальные реформы, вот тоже очень важно понимать, мы были абсолютно советские экономисты и мы так особо не думали. Когда нам дали задание, мы поняли, что надо писать с кого-то. Вот посмотрим, кто там более успешный и с него будем писать.

После некоторых размышлений мы взяли две страны, на которых решили сконцентрироваться - это была Венгрия и Югославия. Венгрия - потому что был какой-то более нормативный механизм и горизонтальное состояние хозяйственной деятельности. Нам нравилось: нормативы, меньшая централизация. В Югославии такой тип социализма - самоуправление на предприятии. И мы вот эти две страны взяли как модели и тогда я спросил у Егора, а чего мы собственно пишем с Венгрии и Югославии, может Швецию возьмем? На это мне Гайдар в 1984 году сказал - «Давай будем реалистами». У нас в мыслях не было, что можно было делать в шведский социализм. Такая мысль нам тогда в голову не приходила.

Не так давно я читал свои собственные предложения... (А мы же с 1984 года писали только томами. Это были предложения в разные органы - Политбюро, Совмин и т.д. В общем мы готовились к этой позиции — заниматься экономикой и советовать начальникам, как ее исправлять). Мы никогда не думали, что сами будем этим заниматься. Такая мысль до 1990 года нам в голову не приходила. Но мы писали предложения все время, и еще в 1989 году - я вот недавно видел нашу записку, которую мы написали - и мы предлагала не идти по китайскому сценарию. Мы предлагали выделить несколько секторов, с которых надо начинать реформы, прежде всего сельское хозяйство (тоже основываясь на опыте Венгрии в том числе). Мы предлагали то, что потом на следующий год пытался сделать Анисимов: он пытались сделать двухсекторную экономическую модель, то есть каждое предприятие имеет плановую продукцию. (плановая продукция, кстати, распределяется Госпланом), а сверхплановая поступает на свободный рынок. И постепенно доля сверхплановой начинает увеличиваться.

То есть еще года до 90-го мы хотели делать медленные и ясные реформы, но экономика разваливалась и разваливалась быстро. Становилась все более нереалистичной. Я, кстати, буду иногда рассказывать истории, чтобы веселить аудиторию.

Мы в 1988 или 1987 году с Широниным были в экспедиции на Алтае. Статью мы уже написали, то есть что-то знали теоретическое, и хотели посмотреть как экономика торга работает. Как в сельском районе ресурсы делятся, как план определяется, как удобрения делятся. Мы там провели месяц, вот когда мы уже уехали, наши коллеги были приглашены в первому секретарю райкома партии Аксенову и он там сказал несколько интересных вещей. Он спросил: как вам понравился район, край. Татьяна Ивановна Заславская, которая тогда была нашей начальницей, сказала, что все здорово, только демократии мало — (а уже Горбачев был, это же 1987 год). Он ответил: «Вот завтра я их вызову, приезжайте через месяц, будет у нас полная демократия». Заславская попросила, чтобы ее пустили на бюро Обкома, где делили межрайонные ресурсы. И вот она нам потом рассказывала и мы делали выводы. Первый секретарь райкома спрашивает входящего в комнату первого секретаря райкома партии на простом языке - ты сколько центнеров взял? Спрашивает, какая будет плановая урожайность в том или ином районе на будущий год. И каждый дает свою цифру, начинается торг. Столько-то взял - возьмешь больше получишь больше тракторов, того-сего. И было понятно, что каждый из первых секретарей должен дать цифру не самую большую, потому что если он возьмет самую большую его выгонят с работы за невыполнение плана, и не самую маленькую, если самую маленькую, то будет мало ресурсов. То есть надо было такую игру сыграть, чтобы ресурсы получить и выстоять. И обсуждали они центнеры урожайности с 17- 25 центнеров с гектара. Мы все это послушали, записали, как они там делили, а потом через некоторые время мы снова были в этом районе и встречались сами с первым секретарем и он нам все это подтвердил. Только самое интересное, что урожайность никогда не была больше 13 центнеров за гектар. То есть с самого начала у них была некая виртуальная реальность. Они обсуждали цифры, которых никогда на самом деле не было. И вот эта вот нерациональность, неэффективность привела к очень быстрому скатыванию вниз.

 

Выбор возможных путей реформирования экономики России

 

Главное что произошло в СССР - радикальное падение нефтяных цен весной 1986 года. У нас любят придумывать, что американцы устроили заговор и обрушили нефтяные цены. Это мне говорили очень грамотные люди, и я в это сам даже начал как-то верить. Потом у меня было две беседы на эту тему: я беседовал с бывшим министром обороны Рамсфельдом, а буквально месяц назад для нашей с Кохом книжки я брал интервью в Америке у Джима Бейкера. Я спросил, правда ли американцы специально обрушили цены на нефть, чтобы погубить Советский Союз. На что они мне дали один и тот же ответ, что мы слишком высокого мнения об интеллекте американских политиков. На самом деле там была совершенно другая история.

Когда я начал этим уже заниматься, я поднял информацию и статьи и это было неожиданно для американцев, потом выяснилось, что американцы не могут играть на понижение цен на нефть, потому что американские нефтяные компании потеряют огромное количество денег и это такая мощная лоббирующая сила, хотя американским потребителям лучше ниже цены, но американские нефтяные компании этому препятствуют, поэтому играть сильно на понижение цен американцы не могли. Для них решение саудов весной 1986 года было неожиданным. В основе этого было две вещи - быстрый рост добычи вне ОПЕКа, и обман внутри ОПЕКа. Сауды принимали на себя обязательства по квотам, но все обманывали, все нарушали. И сауды, у которых было больше всего нефти решили, что это надо прекратить и просто выбросили на рынок гигантский объем нефти, вследствие чего она обрушилась в цене. В СССР с этого момента все окончательно покатилось.

Первая тема, которую мы все время обсуждали с Кохом в наших интервью - это коридор возможностей реформаторов. Если вы сейчас почитаете, что там про нас пишут, как мы страну разваливали целенаправленно по указке ЦРУ. Я, кстати, узнал новое слово для себя от Полторанина -есть такая секта Бнай Брит. Я вот не знал такого слова. Он писал, что я в какой-то секте состою, там еще масоны, конечно... Я, правда, ни одного масоны в жизни не видел пока что.

Трагедия тех реформаторов, как мне кажется, состоит в том, что они идут делать реформы, а приходя в правительство оказывается, что не до реформ. Вот такая ситуация катастрофическая, когда надо хоть что-то делать и вместо того, чтобы реформы проводить, законы писать, надо вот как-то спасать... Я больше не хочу это слово использовать - ничего мы там особо не спасали, но надо было что-то делать, исполнять служебные обязанности, которые у каждого свои. Анисимову, который занимался у нас снабжением - надо рынки наполнять; Нечаев цены освобождал, чтобы не возник продовольственный кризис хотя бы в городах. У меня была более простая история. У меня был первый зам Глазьев (сейчас очень интересно, что правительство Гайдара - враги народа, а Глазьев - друг народа, хотя мы всё писали вместе с Глазевым). Так вот получилось главное, что мы столкнулись с тем, что на самом деле не до реформ.

Один из возможных факторов выбора Гайдара Ельциным состоит в том, что у нас был наработан полный пакет документов по реформам. Но пришлось заниматься не реформами. Я вам сейчас скажу, уже исходя из своего опыта: когда сейчас обвиняют Гайдарав том, что он то сделал, не то сделал... Я вот полностью уверен, что любое ответственное правительство в 1991 году сделало бы тоже самое. Тогда вопрос в оценке исторической фигуры - с одной стороны, все бы сделали тоже самое, но сделал Гайдар, именно поэтому в истории останется он, а не кто-то еще.

Когда сейчас говорят, что горбачевские министры Дурасов или Щербаков хотели освобождение цен и кто-то там хотел внешнюю торговлю либерализовать... Все хотели, но никто не сделал. Так или иначе это сделал Гайдар и его правительство.

 

Покрытие внешнего долга России

 

Я отвечал за две вещи - за либерализацию внешней торговли (полное изменение внешней торговли) и за конвертируемость рубля. Вот собственно те вещи, по которым я писал указы и законы, за что я отвечал. Но оказалось, что есть еще одна тема, которой надо заниматься значительно более интенсивнее. Тема называется внешний долг. Мы этого ничего не знали, это были секретные цифры. Выяснилось, что я этим должен заниматься - мое министерство курировало Внешэкономбанк по тому распределению обязанностей, которое было в тот момент. И я вот выхожу на работу первый день (меня назначили 11 ноября 1991 года) и получаю срочное донесение из Внешэкономбанка СССР. Я первый раз в жизни вижу график погашения долгов, сколько нам нужно платить и сколько у нас там чего осталось. Эти бумажки у меня все есть, я оставил на память. В тот день когда меня назначили, золотовалютный резерв страны составлял 60 млн долларов США. Это было меньше половины дневного импорта. Эта цифра была достаточно стабильной. Нечаев говорит, что она падала даже меньше двадцати с чем-то, этого я не помню.

У меня есть официальная бумага, когда утверждали инструкцию на поездку на Парижский клуб, это было 19-20 декабря 1991-го года. Я уезжал в среду, а во вторник у нас было 65 млн долларов 65 млн во Внешэкономбанке, 120 в ВТБ и те и другие клиентские деньги в миллионах долларов. Заплатить нам надо было в 1992 году, если без отсрочек, 20 млрд долларов. К моменту когда мы пришли, в целом уже была согласована отсрочка на большую часть суммы. Когда я пришел, я подписал то, что было согласовано до меня Явлинским и его командой. Там уже была дана отсрочка по платежам по основному долгу по среднесрочным кредитам, которые были взяты до 1992 года. и мне осталось 8.7 млрд. Значит нам надо было платить 8.7 млрд в течение 1992 года. при этом частного импорта не было, а весь импорт, все продовольствие, все медикаменты покупало государство и покупало оно под гарантией других государств, в частности товарно-кредитной корпорации США.

Я прихожу в свой кабинет, через два дня мне звонит американский посол и говорит, что если мы платить не будем, то инсулина у нас не окажется, и продовольствия никакого не будет, все встает. И вместо того, чтобы заниматься реформами, мы бегали как сумасшедшие. Главные проблемы, конечно, были с американцами. И мы вызывали к себе американское и немецкое посольство или ездили к ним по ночам и уговаривали не останавливать импорт: мы как-нибудь справимся до нового года, после нового года введем новый механизм, у нас дай Бог появится валюта и будем как-то платить.

Я вам сейчас даю официальные цифры, те которые мы давали Парижского- Лондонскому клубу в январе 1992 года. На первое января 1992 года внешний долг бывшего СССР составлял 81 млрд долларов. Когда Горбачев пришел к власти, он был около 30. То есть вот за замечательное правление Горбачева он вырос с 30 до 80 млрд. Еще 16.5 млрд был внутренний валютный долг. Это деньги, которые были взяты Внешэкономбанком со счетов предприятий и граждан - из них 10 млрд было предприятий и 6.5 граждан. То есть общий валютный долг страны - 97 млрд долларов. Это то, что страна была должна, а в наличности 65 миллионов. Такая вот приятная история.

По оценке Геращенко тогда у нас было 240 тонн золота. Мне кажется, что золота было меньше. Кажется, к концу года его было 150 тонн. Это та ситуация, которая нам реально досталась. И чем надо было в этот момент заниматься? Вы знаете такой старой анекдот, что мужчина не спит ночью, ходит по квартире, думает. Жена у него спрашивает - что случилось? А он говорит, что соседу 100 рублей должен. Она говорит: не вопрос. Звонит соседу и говорит, Вась, ты знаешь Коля тебе 100 рублей должен, так вот он тебе не отдаст. И говорит: пускай теперь он не спит. Вот во многом это было наше поведение в 1992 году, потому что платить нам было нечем.

Я сейчас расскажу почему мы взяли долг на себя. Главное, что мы поставили для себя планку с самого начала платить не больше 380 млн в квартал. Реально мы заплатили 1.5 млрд долларов, вместо 8.7 которые нам достались. Остальные мы реструктурировали, сначала с Парижским клубом, это уже я готовил, потом позже уже в середине 90-х годов с Лондонским клубом.

Это очень частый упрек, что мы взяли на себя советский долг. Когда мы пришли, долг СССР был 82 млрд долларов. Мы стали считать, сколько приходилось на Россию. Как мы посчитали (но еще надо было об этом договориться) на нас приходился 61%. Но к тому времени, когда мы пришли, правительство и Явлинский со стороны МЭКа уже подписали договор солидарной ответственности - то есть, что все платят в общий котел, скидываются пропорционально своим долям и дальше платят потом на Запад. Но отвечают солидарно, то есть если денег не хватает, то любая страна может быть наказана, то есть если такая ситуация, что не платит никто, то наказывать можно кого? Только Россию. То есть de facto, мы поняли, что солидарная ответственность в этих условиях, означает, что долг уже взят на Россию, потому что остальные платить не будут, и санкции к ним применять никто не будет. Вместе с тем, если мы возьмем долг на себя официально, это откроет нам рынки капитала.

По результату, я считаю, что мы приняли верное решение. Во-первых, мы получили все долги нам, каким бы они не были, мы получили имущество за рубежом и мы сумели достичь условия по ресктруктуризации, которые были нам очень нужны. Условия, которые получили мы были эквивалентны условиям Польши. В результате в 1992 году мы заплатили 1.5 млрд долларов вместо 8.7 уже после отсрочек, которые были получены. И вот я не думаю, что кто-то бы делал тут что-то по-другому.

 

Либерализация внешней торговли

 

Эта работа первые два месяца отнимала колоссальное количество сил, а второе было дело - реформы, которые мы затеяли. Моим главным направлением была либерализация внешней торговли - я этим занимался. Когда я был в Австрии, мне позвонил Гайдар и сказал, что меня назначают министром но я должен приехать в Москву с указом о либерализации внешней торговли. У меня идеология вся была, я написал указ и полетел в Москву. Нашел Борю Федорова, он был министром, у него был уже бюрократический опыт большой. Он мне отредактировал этот указ. И 15 ноября Ельцин этот указ подписал. Ну в этом указе шла речь о фундаментальном, полном изменении механизма внешней торговли. В СССР была не просто монополия внешней торговли, была монополия Министерства внешней торговли. Внешней торговлей занимались только организации МВС, ну там еще ГКС был, который занимался военкой. Но в целом, так или иначе, можно сказать грубо, весь импорт\экспорт полностью на все 100% был централизован. (При Горбачеве это, конечно, стало засыпаться). Все шло через внешние торговые объединения. Эта система могла работать, когда в стране более менее какой-то порядок, но а когда уже порядка нет, когда нет валютного контроля, когда предприятия стали получать права на экспорт, какие-то разрешения, экспорт, экспортные квоты, лицензии, - она перестала работать.

К моменту когда нас пригласили формально работал в целом централизованный механизм, а реально уже экспортировали многие другие. При этом полное отсутствие любых экспортных тарифов, импортных пошлин, учитывая, что государство забирало деньги со счетов во Внешэкономбанке.

Я не знаю, рассказывал ли Нечаев душещипательные истории, как он валюту делил. В общем мы с Нечаевым были поставлены Гайдаром делить валюту. Это тяжелейшее дело, потому что приходят губернаторы, приходят директора заводов, у них вообще деньги на счете лежат какие-то, а нет уже денег, они уже потрачены и дальше то, что есть надо как-то делить. Это тяжелое дело. Нечаеву это больше нравилось, чем мне. Опять же надо реформами заниматься, а тут 20 часов с утра до позднего вечера заседания валютной экономической комиссии правительства. Формально ее Гайдар возглавлял. Я туда не ходил практически никогда. Когда правил никаких нет - тяжело очень. Но предприятия понимали, что деньги все забираются, поэтому деньги просто не возвращали.

По нашим оценкам (опять же мы стали думать, где деньги есть) к январю 1992 года нелегально на счетах предприятий за рубежом лежало порядка 5 млрд долларов, еще миллиард примерно был на счетах граждан. То есть деньги все равно вытекали, которых не было. И была конкуренция внутри страны за экспорт одного и того же. За 1990-1991 год экспортные цены на металлы никель, алюминий, меди и на лесопродукты на наш экспорт упали на 20-30%, потому что мы сами сбивали цены, чтобы продать. Никакой координации нет и было совершенно понятно, что эта система не работает, ее надо кардинально менять.

Мы сделали революцию, но идеологически это была очень простая система. Мы сделали нормальную, общепринятую систему внешней торговли, где в общем каждый может торговать. Так было сначала - каждый может торговать, но при этом есть экспортные тарифы, которые мы ввели с 1.01.1992 года - мы их успели написать. В целом мы уже до этого прикидывали какие они могут быть. Это огромная техническая работа, нужно попытаться определить правильный тариф, чтобы не было сверхприбыли, чтобы держать внутренний баланс между потреблением и экспортом, это вообще-то очень тяжело. Мы это сделали, безусловно с потерями.

У нас в январе 1992 года все стояло, потому что тарифы мы не угадывали, где-то было неправильно, но к лету все это уже заработало. Надо сказать, что СССР бы очень закрытой экономикой, в Союзе доля внешней торговли составляло чуть больше 3% ВВП. Я когда лекции читал еще в 70-80-е годы, официально говорили цифру 10-11%, но вот сейчас мы посчитали (я попросил, чтобы мне подняли цифры) - 3.5%. Сейчас, как вы знаете, - 40%. То есть СССР была совершенно закрытой системой и импорта не было. Сейчас ситуация совершенно другая.

Переход к этой системе, от той, которая была тоже вызывал хищение, демпинг и т.д. действительно тогда еще ни границ, ничего не было. Но в целом, мне кажется, что та система, которая была создана тогда, безусловно себя оправдала. Еще очень интересно то, что доля экспорта нефти и нефтепродуктов у нас очень стабильна, она как была процентов пятьдесят, так и была на протяжении 30 лет, ну сейчас конечно побольше, в 2010 году 64%. В целом фундаментальных изменений не было.

Надо сказать, что реформы, которые мы делали... (Тогда, кстати, тоже было огромное количество криков и визгов, потому что кому-то экспортный тариф платить) Импортный тариф мы готовы были ввести с середины года, но учитывая то, что рынок был пустой, а была задача пополнения рынка, то введение импортного тарифа мы отложили до 1993 года. Потом я ушел из правительства, и его вводили уже без меня. И дальше мы ввели некие механизмы, которые гарантировали получение валюты. Вот нас тоже обвиняют. Одни говорят, что мы слишком либералы, другие говорят, что мы не достаточно либералы. Вот я уже не знаю либералы мы или нет. Мы придумали, я придумал и ввел обязательную продажу валюты. В принципе многие наши экономисты были против, они считали, что это очень не либеральная мера. В частности не безызвестный мне Дж. Сакс говорил, что вы ее потом в жизни не отмените. Я говорил, что я введу, я и отменю. Я отменить не сумел.

Мы ввели обязательную продажу валютной выручки, причем 40% по специальному курсу, который действовал до 1 июля, а 10% на свободном рынке. Я считал, что надо создать механизм торговли, надо подталкивать предприятия торговать, чтобы они учились торговать, надо площадку создать, создали им МВП и к 1 июлю 1992 года резервы уже были 2.5 млрд долларов, а не 60 млн. Быстренько так. Причем миллиард из этих резервов мы забрали на критический импорт. Точно так же случилось с рынками с потреблением, когда очень быстро появились товары, хотя и очень дорого, но вот точно так же достаточно быстро кардинально изменилась ситуация с валютой.

Я говорил уже, что к концу 80-х годов было обвальное падение советской экономики. Интересно, что последняя пятилетка предгорбачевская по всем оценкам не выросла - вообще, ноль был. Кстати, еще одну вещь забыл сказать: очень важно, что не просто становилось плохо, а что именно с 70-х годов стало расти отставание от Запада. Это было фундаментальным для ощущения того, что нужны были реформы. Вообще Россия всегда занимала очень стабильное место в мире. В 1913 году Россия была пятой экономикой в мире, перед приходом Горбачева она была примерно шестой. То есть стабильная история. Но вот разрыв стал расти. Так или иначе катастрофически падал экспорт\импорт в 1990-1991 году, вот оценки разные, экспорт упал за год на 32%, а импорт на 42%. Мы за год остановили падение экспорта\импорта.

 

Обеспечение конверируемости рубля

 

Наконец последняя тема, которой я занимался, - это конвертируемый рубль. Молодые люди этого не знают. Была 88 статья, согласно которой нельзя было продавать\покупать валюту — это было уголовное дело с последствиями вплоть до высшей меры наказания. Высшая мера за торговлю валютой! Пошел в частный обменный пункт, продал валюту, тебя взяли и можешь получить высшую меру наказания. Вот такая вот гуманная экономическая система. В уголовном праве, предприятия тоже не имели права валюту иметь. Всю валюту, которую они получали за экспорт, они должны были продать государству, причем по разным курсами и чем дольше советская власть жила, тем больше этих курсов становилось. Этих курсов были тысячи. Причем эти курсы были таким же предметом торга. Побежал в Минфин, убедил, что твой товар самый важный - у тебя один курс — и т.д..

Даже когда мы ввели единый курс, а он появился 1 июля 1992 года, когда мы ввели курс ЦБ, который существовал на бирже, то вот например, в первом полугодии 1992 года медикаменты импортировались в 8 раз дешевле, чем этот курс, а предметы потребления в целом в 10 раз, а продукция комплектующего машиностроения в 60 раз. Поэтому идея конвертирования рубля была совершенно естественная, и я не сомневался, что это надо делать. Будет единый курс, не будет курса назначенного. Курс был 60 коп. за доллар, и на улице Горького можно было купить за три рубля, за сколько-то там еще. Но вот появилась идея единого курса, свободного обмена валюты (то, что сейчас кажется совершенно естественным - пошел купил доллары и продал доллары). Мы стали все это дело внедрять. И это тоже был мною написанный указ. Я полностью его писал сам, вместе с Глазевым. Мы его написали и дальше надо было сообщить о нем широкой массе руководящей общественности, Минфина, ЦБ и т.д.

Мы часто говорим о том, как можно делать реформы - если вы не уверены в том, что вы делаете, если на секунду колеблетесь, то вас убедят, что вы идиот. Значит я пришел с этим вот докладом - это был самый конец ноября 1991 года. Мы собрали тогда руководителей Минфина СССР, в то время еще существовавшего, и нашего собственного Минфина РФ. Я им зачитал содержание указа. Речь шла об едином курсе, который определяется на основе спроса и предложения, ЦБ, свободная продажа валюты и т.д. Все, что мы сегодня имеем. Если ты хочешь что-то купить, ты должен убедить, что это для цели импорта, а так значит свободный валютный контроль и т.д. Я сидел там, мне было 36 лет, я был моложе всех, кто был в той комнате. Там человек 12 сидело и они на меня как на идиота смотрели, потому что этого быть не может. Я это совещание провел, они мне там вопросы задавали... Когда мы закончили один заместитель министра РФ сказал, что все понятно, но есть только один вопрос: «А курс-то какой будет?» Это реальная история. С тем же самым я пошел в Верховный Совет, вышел на трибуну, и все это сказал. В зале естественно, смех. Стоит доктор наук, известный человек и говорит - ну вот вы совсем идиот, молодой человек? Вот что можно пойти и отдал рубли - купил доллары?? Я говорю: да, в каждом обменном пункте Москвы, будет куча обменных пунктов, можно будет пойти отдать рубли, купить доллары. Он говорит: вы сумасшедший, долларов не хватит! Потом они написали бумагу Ельцины с тем же самым, что долларов не хватит. Я думал, может я чего-то не понимаю, они-то все заматерелые такие, замминистры, начальники департаментов, и они смотрят на меня, как на идиота, и вот возникает такая мысль, может я действительно идиот, может мы сумасшедшие, может этого нельзя будет сделать никогда.

Вы знаете, очень важный смысл у экономического образования в том, что про некоторые вещи, вы понимаете, что по-другому быть не может. Ну не может быть множественности курсов, и свобода внешней торговли не должна быть монополией государства.

Я про свои реформы рассказал, я дальше могу разное рассказывать, но то, что я хотел рассказать дальше оно вполне уляжется в ваши вопросы, как мне кажется. Вот я уже не знаю, нужно мне это дальше продолжать или не нужно или перейти к вопросам. Теперь я в вашем распоряжении отвечать на все ваши вопросы. Спасибо.

 

ВОПРОСЫ

 

Андрей Колесников: Здесь поступили уже некоторые бумажные вопросы. Почему нельзя было снять денежный навес до либерализации и избежать шокового повышения цен?

Петр Авен: Что значит, снять денежный навес? Как его снять?. Правительство Павлова взяло его и сняло, деньги все забрали к чертовой матери, вот они и убрали денежный навес, его и не было - это одна тема. Вторая тема - давайте посмотрим, потому что я с рядом своих коллег здесь не согласен. Я считаю, что отношение к внутреннему государственному долгу у нас, в нашем правительстве было нашей, было моей ошибкой. Действительно на счетах населения лежит более 600 млрд рублей, этих денег нет, они полностью растрачены - это и есть денежный навес. Они полностью растрачены правительством Павлова. Вообще всегда любое советское правительство забирало деньги со счетов в банке и тратило на цели бюджета - это нормально. Только оно тратило, понимая что готово отдать. Против населенческих пассивов в Сбербанке стояли активы, которые у государства были.

В 1991 году было не так. Деньги были взяты, против них ничего не стояло. Получилось что, фактически началась гиперинфляция. Эти записи исчезли, как бы растворились. Я считаю, что это была наша ошибка. Я считаю, что мы же отдали внешний долг, мы признали внешний долг, мы признали валютный долг. Мы заплатили в конечном итоге все 6 млрд долларов, которые лежали у населения во Внешэкономбанке.

Отдать деньги было невозможно ни в 1992, ни в 1993 году. Я считаю, что надо было так сделать: этот долг признать, сказать, что он есть. Были записи в сберкнижках в конце 1992 года, надо было сказать, что не мы, а наши предшественники истратили ваши деньги. Мы сделаем все, чтобы их отдать в какой-то форме, когда-то. Это невозможно было сделать в 1992 году, потому что если бы мы стали отдавать, то инфляция стала бы еще больше. Их нельзя было отдать в 1993. Можно было бы подумать о том, как включить эти деньги в приватизацию. Это было очень тяжело технически, да тогда в 1992 году это было сделать невозможно. Более того, вся идея приватизационных счетов слетала, потому что это сделать через банки было невозможно.

Тем не менее я думаю, что это вопрос был не Гайдара, а Ельцина, но признания наличия внутреннего государственного долга и готовности что-то с ним делать не было. Это важно. Неуважение к собственности, к сожалению, было продемонстрировано нами самими. Это в отношении Парижского клуба мы вели переговоры. Да пусть мы заплатили там не в 5 лет, а в 20, но мы признали этот долг, это наша заслуга. Я так не считал тогда, но думаю, что это не правильно. Я ответил?

Андрей Колесников: Вопрос от студента, который просит устроить на работу в отдел кредитования юридических лиц Альфа-банка. Что привело к кризису в начале 90-х годов в широком смысле слова? Почему получилось так, что 60 млн резервов у нас осталось? Для чего был подписан указ об обязательной продаже валютной выручки?

Петр Авен: Про выручку я уже сказал. Я считал, что надо просто научить продавать, предоставить площадку и в какой-то степени мы себя страховали, понимая объем экспорта, мы понимали сколько денег мы все-таки сможем покупать. Вполне возможно, что это была ошибка, потому что это в принципе дополнительный налог на экспорт, больше ничего. Но с другой стороны мы создали площадку, мы учили торговать, учили вести себя цивилизованно, поэтому очень плохо, что это осталось на много лет. Если бы это тогда же в конце 1992 года успели отменить, может быть это и было самое правильное.

Что касается 90-х годов: почему катилос? Ну вот я однажды давал интервью, не так давно Андрею Шмарову, моему однокурснику. Я назвал ему 5 причин развала СССР. Первая, по-моему, очень простая и ясная - экономическая система не соответствовала экономике, экономический механизм, какой он был, он уже не соответствовал сложности экономической системы. Все сыпалось опять же. Дело в том, что уже была катастрофа. Есть известные слова Вайновича из книги про Ивана Чонкина: «Дела в колхозе шли плохо. Ну то есть не так, чтоб уж очень плохо, можно бы было сказать, что хорошо, но с каждым годом все хуже и хуже». Это главная причина.

Вторая причина, что никто не хотел принимать решения. Ну вот я могу сказать так, в 1990-м году дефицит платежного баланса 17 млрд долларов, как сейчас считают и при этом 20 млрд заплатили за внешний долг. Уже все, не остается денег. Перестали платить, когда деньги кончились. Вот я не очень понимаю, почему Горбачев, например, не начал переговоры о реструктуризации долга или Рыжков, например в 1988 году. Никто ж не ставил. Первый раз вопрос о реструктуризации долго встал тогда, когда денег уже не было. Поэтому я думаю, а) неадекватность экономической системы, б) трусость принимающих решения. Только и всего.

Андрей Колесников: Не считаете ли вы, что одна из проблем неэффективности экономики была в том, что люди, принимавшие решения, не обладали точными данными, на основе которых эти решения необходимо принимать? При современных интернет-технологиях интернет плановая экономика могла бы оказаться эффективной?

Петр Авен: Ну вы знаете, это вот если бы да кабы. Я считаю, что это не так. Знаете, я сам из семьи кибернетиков, математиков, папа у меня занимался вычислительной техникой всю жизнь и он мне всегда говорил - мы создадим машину, она все посчитает. Но сложность экономической система такая, что невозможно посчитать. Действительно, можно больше посчитать и пытались посчитать, но не считается. У людей меняющиеся ежедневно потребности. Наверное, чисто теоретически можно представить компьютер, который все это обсчитает, но вот когда Пиночет, может кто знает, он сначала военным был, у него сначала экономического образования не было и они тоже там начали все командно, как обычно, как в армии, но у них там стало что-то не получатся и они пригласили чикагцев, которые проводили им реформы. Они купили компьютер, который бы обсчитал им все, а чикагцы заставили физически уничтожить этот компьютер, физически его сломать, чтобы не было соблазнов, потому что не считается.

Андрей Колесников: Последняя успешная пятилетка была после косыгинских реформ (имеется ввиду 8-я пятилетка) что вы думаете о попытке начать реформу тогда. Был ли открыт китайский вариант? Почему структура экспорта так и не изменилась с тех пор?

Петр Авен: Структура не изменилась потому что не стали продавать, то что можно было продавать, кроме того, что добываем из земли.

Китайского варианта на мой взгляд не было. Китайский вариант был успешным прежде всего, потому что китайцы начали реформы в середине индустриализации, когда был огромный запас сельского населения. Во многом успех китайцев состоит в том, что начатые реформы выкидывали огромные массы людей из села в город и это был такой прибавок к рабочей силе и за счет этого плюс очень низкий уровень жизни, который остался до сих пор и более легкое отношение к болезненным реформам, плюс КПК - плюс партия. Может быть, у Косыгина еще были такие шансы, у нас уже не было. Я думаю, что какая-то постепенность, то есть не китайская, какая-то централизация, наверное не только у Косыгина, можно было сделать, наверное и 10 лет назад. Нужно было делать постепеннее, какие-то варианты наверное были возможны. У Косыгина, наверное, был шанс. Хотя есть точки зрения, это очень специальный вопрос, им нужно заниматься, что последний серьезный шанс был у Бухарина.

Андрей Колесников: Какие реформы вы подготовили, основываясь на модели Венгрии и Югославии?

Петр Авен: Югославия - это самоуправленческий социализм. Я не был его поклонником и в конце концов мы полностью от этого отказались. Наши рассуждения показали, что эта модель неэффективная и Югославия не стала бы лидером. Есть Сергей Васильев, который Югославией занимался очень долго и профессионально. Мы от югославских идей сразу же отказались и в своей практике практически не использовали.

Что касается Венгрии - это прежде всего идея институциализации торга, когда торг во многом переносится на горизонтальный уровень, вместо вертикального: предприятия получают больше хозяйственной свободы. Это более нормативная экономическая система. Такая институализированная игра экономическими нормативами прежде всего. Это нам нравилось, но это не нравилось нашему начальнику Шаталину, который считал, что игра нормативов это вообще все ни про что. Но вот эта нормативность, институциализация торга и сверху по горизонтали - это то, что мы хотели взять у Венгрии. И особенно более свободное сельское хозяйство.

Андрей Колесников: Если у вас внешняя торговля была 3% почему вы говорите, что снижение цен на нефть и сокращение валютных поступлений разрушали экономику?

Петр Авен: Да, но просто других источников валюты вообще не было. Это верно, это такой дополнительный удар. Даже если бы нефть так фундаментально не упала, это был вопрос времени, и это выбило у Горбачева последний козырь. Вообще экономика была закрытой и можно было жить ею не продавая нефть. Тем более вообще 20% нефти продавалось из производимой. Сейчас у нас совершенно другие цифры производства и экспорта, поэтому это был важнейший фактор, но не единственный, это просто усугубило ситуацию прежде всего в крупных городах. Потому что, как и сейчас, менялся уровень потребления нефти, поэтому такой бум - резкий рост уровня жизни в СССР был связан с открытием самотлора. Когда пошли нефтяные доходы, они менялись опять же на товары. Я не думаю, что в целом для страны это было фундаментально, но вот для поддержки уровня жизни среднего класса опять же в Москве и Санкт-Петербурге это было важно, для поддержки зарубежных стран, которые Горбачев поддерживал. Вот это было все важно. Поэтому это был фактор важный, конечно, но это правильно. В то время внешняя торговля, такого значения как сейчас не имела.

Андрей Колесников: Приписывали не только урожай 25 вместо 13, но и танки и ложки с 1929 года, поэтому никаких 7% не могло быть.

Петр Авен: Нет-нет, это вы говорить про рост с 50-60-й год. Это расчеты Ханина, официальные цифры намного выше. Если я не ошибаюсь официальная статистика показывала 10 или 11% годовой рост, поэтому приписывали, конечно. Я вообще расчетам Ханина очень доверяю, поэтому это цифры более-менее адекватные. Вот я просто начинаю думать, 3.5% это цифра 80-х годов. Я думаю, что у Горбачева уже внешняя торговля была больше, нужно посмотреть цифры на 1986 год. Там цифра была уже, наверное, немного побольше, чем 3.5% и надо посмотреть, потому что тратился этот нефтяной дождь, поэтому я думаю, это было более важно, чем это было в 1975 году. Ну вот как подсказывает Ярошенко, прежде всего обмен нефти на зерно был остановлен, что было фундаментально для всего продовольственного положения в стране. Это был такой фундаментальный удар.

Андрей Колесников: Две недели назад Нечаев в этой аудитории обвинял в обрушении цен на нефть шейх Ямани. При это Ямани якобы увеличил добычу с подачи США - те пугали Саудовскую Аравию судьбой Афганистана. Вы говорите, что США на решение Саудовской Аравии повлиять не могли. В ходе совместной работы в правительстве вы так же по-разному оценивали причины падения цен на нефть? Много ли вообще было в вашей команде разных оценок по другим вопросам?

Петр Авен: У нас было много разных оценок по разным вопросам. Мы спорили по разным пунктам. Люди разные - кто-то больше, кто-то меньше склонен признавать ошибки. У нас были очень тяжелые споры, но, безусловно, последнее слово оставалось за Егором Гайдаром. Спорили мы много и по очень разным поводам, и нам многие вещи не нравились, которые мы делали. Что касается шейха Ямони я уже ответил - для меня это тоже такая вот новость, но американцы, по-видимому, действительно не очень влияли, но мы спорили очень часто, очень подолгу и когда были в правительстве и потом спорили. У нас были часто разные мнения, другое дело то, что мы уже готовились к этой работе, поэтому в течение нескольких предыдущих лет у нас были семинары, на которых были совсем жесткие споры и разные точки зрения.

Желающий меня похвалить Илларионов написал, что я вопреки воле Гайдара ввел единый валютный курс. Я попросил его не писать такое, потому что это неправда, потому что то, что мы делали, мы делали точно по решению Гайдара. Опять же, были разные точки зрения. Нечаев в интервью рассказывал, что далеко не все наши коллеги были согласны с введением валютного курса: были точки зрения, что давайте еще на полгода позже его введем, ничего ведь не случится. По поводу валютного курса мы выдерживали давление выдерживали - оно было колоссальным.

В конце лета 1992 года я поругался с Каданниковым, потому что Автоваз — как и все большие предприятия - по комплектующим всегда имел специальный курс. Они покупали валюту дешевле, чем она стоила по всей стране, и я с Автовазом много лет работал, консультантом там был и деньги получал. Я настаивал, дайте денег Автовазу, но только не через курс. Конечно, Минфину было выгоднее через курс, чем деньги из бюджета выдавать, поэтому, конечно, были разные точки зрения.

Андрей Колесников: Много вопросов по внешней торговле, по долгу СССР. В частности такой вопрос: когда Гайдар читал свою последнюю лекцию его спросили об ошибках - чтобы он исправил с высоты сегодняшнего знания? Он ответил - то, что касалось внешнеэкономических связей, но не раскрыл о чем речь.

Петр Авен: Я не знаю, что он имел ввиду. Мне это неизвестно. Не знаю, мне никогда в жизни он такого не говорил. Честно. В каком-то в этом смысле мне было легче, потому что все хотят ей руководить внешней торговлей и в этом смысле я был под ударом, но фундаментальной критики в 92-м году и потом вообще не было. Поэтому тем людям, которые освобождали цены и которые занимались приватизацией, им было в плане ошибок и давления существенно тяжелее, чем мне.

Андрей Колесников: С позиции накопленного межстранового опыта не считаете ли вы ошибкой решение по либерализации капитальных потоков, то есть введения полной конвертации рубля по капитальным операциям в России, не было ли оно преждевременным?

Петр Авен: Ну это делали не мы. У нас был конвертация по текущим операциям. Этот вопрос не ко мне. Но если вы спросите меня, то я абсолютный сторонник свободных переливов капиталов и товаров - это была не ошибка, как мне кажется, правда, это было сделано позже. Дубинин, кажется, этим занимался в 2006 году. Немало лет прошло. Ошибкой не считаю. Через 14 лет после моей отставки, так что отвечать за это не могу.

Андрей Колесников: Хочу процитировать интервью вашего коллеги Нечаева: «В СССР было много курсов валют. Вавилов выступал за сохранение множественности курсов. Помню, влетает ко мне в кабинет Авен и говорит: ты человек спокойный, объясни Вавилову, что если он хочет кому-то помочь, то пусть даст денег, а курс не трогает». Как вы считаете, возможен ли был такой разговор в принципе в какой-либо другой стране в восточной Европе? Что было бы с такими министрами, которые вели такие разговоры? Ведь это не этатизм, это признание факта, что в правительстве работали такие коррупционеры, как Вавилов? Не является ли сегодняшняя модель экономики друзей закономерным итогом, таким образом начинавшихся либеральных реформ?

Петр Авен: Это более широкий вопрос. Я не хотел бы обвинять в коррупции Вавилова, но у него как у первого замминистра финансов, могла быть и другая мотивация, значит, если из курса, если скрываешь что-то, субсидируешь что-то скрыто - не видно, а из бюджета сразу видно, поэтому кто виноват? Министерство финансов, бюджетные расходы. А тут курс, что-то скрывается. Хотя это еще хуже, потому что когда скрывается - тратится еще больше. А поток просьб колоссальный, я опять же посмотрел тут недавно цифры: субсидии к импорту, с льготами, которые прежде всего давал Ельцин - 500 млрд рублей за первые полгода только через курс. Колоссальное давление. Поэтому я думаю, что и в других правительствах возможны споры между министрами, тут ничего такого особенного не вижу, это мне кажется нормальным.

Что мне кажется в целом ненормальным - мы слишком часто шли на компромиссы, но это уже отдельный разговор. Смотря с высоты своих лет, я бы делал их меньше. Мне Бальцерович подарил свою книжку, когда мы уже были в отставке. Он - автор совсем жесткой шоковой терапии, у него есть книга «800 дней», он ее написал в Польше - это было в начале 90-х годов. Он написал, что если бы он делал это сейчас, то делал бы это еще жестче. Вот я думаю, если бы мы делали сейчас, то наверное пытались бы подобные попытки дотировать через курс прекратить. Но тогда все так, как было. Молодые были.

Андрей Колесников: Какой был суммарный долг дружественных братских стран. Сколько миллиардов были должны суммарно СССР. Сколько вернули, сколько простили?

Петр Авен: Я скажу, что знаю сам - по тому времени, что я там работал. К моменту, когда я пришел, нам были должны 150 млрд долларов на бумаге, из них 95% этого долга было в рублях. Такая вот веселая история, поэтому как началась инфляция - этот долг растаял, как сахар в воде. Его как бы не было, в принципе и получать его никто не собирался. Опять же это все секретные цифры, мы не знали ничего. Когда я начал разбираться и вызывал руководителя Внешэкономбанка к себе, мне сказали, что это политически мотивированные кредиты, которые вообще никто не собирается получать. Они вроде и есть, а вроде и нету.

Мы должны были получить в 1992 году 10 млрд. Получили 120 млн. Вот это пропорция. В основном это были кредиты нашим друзьям в то время, ну соответственно Ливия, Куба и т.д.. За период с 1984-1989 годы, если я правильно помню, 30 млрд было недополучено, ну и так далее. Цифры дальше увеличивались, поэтому долги были. Реальным плательщиком позже стала только Индия, хорошим плательщиком, а дальше мы стали разбираться со странами с которых хоть что-то можно получать.

Я с умилением читаю про самого себя, как я там продавал долги, наживая на этом деньги - это вот такое глубокое непонимание, как работает государство. Как можно получить деньги, если долг Иордании в самой Иордании, не знаю король мне там что ли платил или кто-то еще, я вот не очень понимаю. Но мы пытались хоть что-то получить, поэтому мы действительно продавали долги, в частности вот Иордании, каким-то еще там странам. Мы пытались хоть что-то получать, потому что в принципе никто платить не собирался и СССР к этому относился очень так сказать философски. Не платите, ну так не платите дальше. Номинальная сумма была 150 млрд долларов.

Андрей Колесников: Вы говорите, что политика была не важна правительству Гайдара, а как сюда вписываются Выборы России, ведь Гайдар руководил партией? А другой вопрос - в чем причина и кто виноват по вашему мнению в катастрофическом падении поддержки либерально-демократической идеологии?

Петр Авен: Мы приходим к более сложным темам. Я не уверен, что студенчеству это интересно, но если вы спрашиваете меня, то я считаю, что было 3 серии ошибок. Я легко отношусь к признанию своих ошибок, потому что моя жизнь, уже потом после правительства в банке показала, что только тот кто ничего не делает не ошибается. Если вы деньги не потеряли раз пять, то вы их никогда не заработаете. И люди ошибаются, они дают неправильные кредиты, неправильно оценивают риски, принимают неправильные решения, это совершенно естественно. Паническая боязнь ошибиться привела правительства Горбачева туда, куда она привела страну. Надо было что-то делать по возможности и я отношусь к этому спокойно, потому что считаю, что у нас были серьезные ошибки.

Первые ошибки - ошибки сопровождения, это то, что касается прежде всего институциональных реформ и институтов, которыми мы занимались медленно, в частности это касается судебной системы. На самом деле мы стали экономикой заниматься, но реформа судебной системы уже тогда была важнее или минимум так же важна. Мы не занимались этим вообще. Пропаганда - мы, конечно, ничего никому не объясняли, у нас министр пропаганды Полторанин. Я вам советую книжку его почитать, это реально такой бред сумасшедшего, но очень убедительно написанный. Он изначально был противником всего, что мы делаем. Это первое. Второе - он все время пытался стать начальником - премьером и там кем-то еще и он отвечал за пропаганду. Это вот так называемая пятая колонна. В общем это было фундаментально важно, что в принципе не объясняли. Это первое.

Еще были ошибки чисто практические. На мой взгляд - это социальная сфера. То что мы не начали пенсионную реформу, не запустили ее, никак не начали заниматься здравоохранением — и на самом деле до сих пор живем с советским здравоохранением. Плюс некоторые моменты приватизации. Тут я имею свое мнение насчет залоговых аукционов, которое ни раз высказывал. Но самая главная, фундаментальная наша ошибка - это то, что мы не стали заниматься политикой. Есть аргумент Чубайса, который он высказывает и в том числе в интервью нам с Кохом. Мы вели длинную дискуссию на эту тему, где у нас совершенно разные точки зрения. Чубайс говорит, что наш политический вес единица, а у Ельцина 99, поэтому попытаться сформировать некую независимую от Ельцина силу было невозможно. Это с одной стороны правильно, а с другой стороны нет. Я вот думаю, что уже осенью 1992 года у нас в руках были все рычаги управления экономикой. Это была экономика, которую мы настраивали, правила жизни, которые мы написали. И без нас в тот момент было очень трудно. Через полгода уже было легче. То есть мы чего-то могли, а главное, что мы заняли независимую позицию. Действительно либеральную позицию, они шли на многочисленные уступки и скорее всего нас бы из правительства убрали уже летом или осенью 1992 года. Ну выкинули бы нас не в январе 1992 года, а в августе или сентябре. Ничего страшного бы не случилось, но мы бы ушли, сохранив себя как либералов. Вместо этого мы пошли на очень многие компромиссы, которые сильно исказили либеральную идею.

Можно сказать, я сам сделал такую ошибку. Теперь переживаю. Я поддался давлению администрации президента и ввел институт спецэкспортеров. До лета 1992 года мог кто угодно продавать все, что угодно, но начались крики о разворовывании страны соответственно и появилась такая идея, чтобы стратегические товары - нефть, нефтепродукты, газ, металлы продавали только специально уполномоченные предприятия, которые должны были получить лицензию в нашем министерстве. Они получали право на осуществление экономической деятельности в этом направлении. На меня давил Кремль, в лице его наиболее известных представителей, с одной стороны, с другой стороны министерство. Наши сотрудники очень хотели получить право назначать тех, кто может в этом участвовать. Это - чистая коррупция, на самом деле, и я на это согласился. Я исходил из того, что там было очень сильное давление, если я сейчас откажусь, то меня выкинут из правительства, потому что Кремль хочет, чтобы это было. Я согласился, но у меня было главное соображение - тактическое, так как это касалось нефти, нефтепродуктов, газа и металлов, их объемы ограничены не правилами экспорта, а физическим объемом трубы. Я понимал, что спецэкспортер реально экспорт не уменьшит, для меня это главное. Просто прибыли перераспределятся и взятки будут платиться, вот и все. Экспорт в принципе будет такой же. Сколько вывозили, столько и будут вывозить. Я считаю, что это была ошибкой, потому что я показал, что я способен пойти на фундаментальные уступки, это совершенно не либеральная мера и я показал, что готов на это идти. И таким образом в какой-то степени создал вектор соглашательства.

Нас бы выкинули из правительства, и меня и Чубайса, и Гайдара, и Нечаева, если бы мы начали вести политическую игру осенью 1992 года. Тем не менее считаю, что мы задали правильный вектор и думаю, что тогда через некоторое время, можно бы было сформировать реально либеральную власть, реально либеральную партию, а вместо этого все либералы полностью себя с властью ассоциировали и все, что власть творила, от войны в Чечне до чего угодно - либералы поддерживали. Одобряли полностью, были рядом с властью и этим себя полностью дискредитировали. Ну много чего одобряли, поэтому считаю, что в тот момент надо было думать. Это был настойчивый совет нам Клауса и Бальцеровича. Балбцерович специально приехал в декабре месяце, мы сели: я, он и Гайдар и он сказал, что если вы сейчас от Ельцина не дистанцируетесь, потому что он не либерал, вам всем хана и ничего вы сделать не сможете. И тоже самое говорил Клаус, который создал политическую силу.

Я считаю, что мы тогда в этом смысле, это фундаментальная наша ошибка, даже отсутствие попытки. Она бы не получилась — она была обречена на провал. Но отсутствие попытки - это большая наша ошибка. Мы бы проиграли тогда тактически, но выиграли бы стратегически. То, что слово либерал стало сейчас ругательным - это во многом, мне кажется, следствие соглашательства с властью. У нас не было никогда либеральной экономики. Я написал статью в 1999 году в Коммерсанте, если кому интересно, можете почитать, она легко ищется в интернете, именно про это. У нас никогда не было либеральной экономики. Если у нас есть проблемы, так это потому что экономика не либеральная, а не наоборот.

Андрей Колесников: Вот есть вопрос, который пришел на сайт Фонда Егора Гайдара. Он касается взаимоотношений с силовыми элитами. Насколько отношения с силовиками определили ход реформа и как эти элиты относились к либеральному курсу и к правительству Гайдара.

Петр Авен: В целом силовики относились плохо, потому что это традиционная советская силовая элита и ей это все в целом не нравилось. Хотя внутри разведки были безусловно вменяемые люди, как мы узнали, но в целом силовики относились плохо. Когда я говорю слово независимая политическая позиция, я в том числе говорю и о борьбе за власть. Я думаю, что если бы мы пытались как-то построить отношения с силовиками, то есть как-то контролировать, это была бы совершенно другая жизнь. Если б мы тогда понимали, если бы Чубайс был министром внутренних дел или в ФСБ, то был бы значительно полезней, чем занимаясь приватизацией, потому что это дело оказалось более важным для страны. Мы с силовиками общались мало, они на нас постоянно писали. Меня Баранников обвинял, что я агент всех разведок по очереди, у меня родственники находились за границей, брата нашли где-то, хотя я единственный сын в семье. (Я так считал, во всяком случае). Мы были им социально неблизки.

Я скажу честно, потому что я под давлением силовиков, в том числе Коржакова, принял решение о спецэкспортерах. Они его и продавливали. Слово «спец» - это же их слово. Тут же появились какие-то организации с ними связанные...

Мы не то что не пытались заниматься политикой, мы даже не пытались играть во власть. Самая главная наша детскость была именно в этом. Мы пришли как чисто технические эксперты в стране, которая нуждалась в фундаментальных либеральных реформах, не только экономических. В результате либеральных реформ не было не только экономических, но и других - хотя какие-то элементы либерализма, конечно, были. Экономика стала намного более свободной, чем была до этого, и жизнь стала свободнее (на какое-то время), но полностью либерального мира мы не создали и силовики во многом были этому причиной.

Вопрос из зала: Вопрос про золото партии, куда оно делось, почему было закончено сотрудничество с агентством Крол. И как это связано с тем, что Крол в середине 2000-х работал на Альфа-групп.

Петр Авен: Крол к нам привели разведчики эсвеэровцы. Это была их инициатива, а не Гайдара. Мы были с визитом в Испании и там приехал резидент и нам привезли этого Джула Крола. Это была инициатива, которую не мы придумали. Сказали, что найдут золото партии, столько разговоров было про это золото партии. Попросили они на полтора года то ли миллион, то ли полтора миллиона долларов.

Мы тоже жили в мифах, может и лежит какое-то золото, черт его знает, хотя вот сейчас я понимаю, что это совершенно невозможно. В общем мы наняли агентство Крол, они поработали полгода и в июле дали нам отчет, где они толком ничего не нашли. Они нашли несколько частных счетов бывших советских министров. Нам это было мало интересно, это вопрос для прокуратуры. Я не помню, отдали мы тот отчет или нет, но все там было пустое, кроме счетов двух-трех советских министров. Вот это было все золото партии, поэтому мы прекратили с ними работать. Но мы с ними познакомились, я это дело курировал, я встречался с ними несколько раз, и когда я был в «Альфе» я через этих же самых людей, их нанимал. То есть такая связь у нас возникла. И мы их до сих пор знаем. Это было настоящее профессиональное агентство и оно работает с большим количеством российских агентов сейчас, у них офис в Москве, но золото партии они не нашли. А что говорить по поводу этого золота и самоубийства там Кручины, кого-то еще там. Я может чего-то не понимаю, конечно, но вот в принципе все было устроено следующим образом: на бумажке без подписи писали записку Внешэкономбанку - дай денег туда-то туда-то и по этим бумажкам выдавалось 5 млн коммунистам Франции, 10 млн туда, 8 млн сюда. Суммы были совсем небольшие. При советской демократии невозможно представить, что кто-то какую-то миллиардную сумму куда-то переведет. Внешэкономбанк — это масса людей. Об этом будут знать десятки людей, ну как минимум десяток при крупном переводе. Приходят вот деньги на счета Мифина или ЦБ. Как это можно украсть, как это можно сделать технически.

Вопрос из зала: Здравствуйте, информационный портал Политру. Я хотела бы зачитать два вопроса от наших читателей. Один связан с банковской системой и читатель хочет понять, что на ваш взгляд считается более эффективным, вот госбанки не могут быть более эффективны, чем частные банки, крупные не могут быть более эффективные, чем мелкие. Вот приводится в пример Альфа-банк, который когда-то был молодым и активным, а сейчас заматерел. Как вы считаете, что же конкретнее эффективнее?

Петр Авен: Я считаю, что частная собственность статистически всегда эффективнее, чем государственная. Иногда бывают исключения, но целом это так. Может, Альфа-банк что-то и потерял, мы проведем с менеджером соответствующую работу, но я считаю, что частные конечно эффективнее, чем государственные. И вот знаете, я этот вопрос видел на сайте полит.ру и я даже не хочу вступать в дискуссию. Известные банкротства,например, французских банков — были среди финансовых банков. Были частные случаи, как Lehman Brothers, но это большая редкость. Государственные банки сыпались во всем мире в большом количестве. Это совершенно другая история. Государство всегда субсидировало государственные банки в конечном итоге, поэтому тут мне кажется вопроса никакого нет. Альфа-банк будет стараться работать лучше. Тут вот тоже есть еще одна легенда. Вообще все считают, что я создал Альфа-банк будучи в правительстве. А я с Фридманом познакомился в 1993 году, когда уже давно не работал в правительстве.

Вопрос из зала: Спасибо. И второй вопрос связан с отчетом российскому правительству от международной группы советников по социальным и политическим проблемам экономических реформ и структурных преобразований 1992 года. (Автор вопроса приводит большую цитату, суть вопроса в том, что рыночная экономика не работает вне институционального контекста и главное, что необходима культура, она важнее приватизации – прим. ред) Насколько учитывали Вы эти рекомендации в своей работе?

Петр Авен: Знаете, мы получали огромное количество дурацких советов и дурацких вопросов, поэтому, честно говоря, вот на все не ответишь, но если говорить вот так вот институционально, то среду надо было, конечно строить. Мы этим пытались заниматься. Какие-то институты мы создавали, но недостаточно, наверное. Изменение культуры, действительно, в наши задачи тогда не входило. За годы это не делается и это совершенно отдельная тема. Честно говоря, большого содержания в этом вопросе я не вижу.

Андрей Колесников: Блок вопросов, связанный с современностью, интересно, что вы на это ответите. Смысл такой -- какие реформы сейчас нужно проводить, как вы относитесь к действующему правительству?

Петр Авен: Я с огромной симпатией отношусь к действующему правительству. (Смех в зале). А что касается реформ, я хочу повторить, что страна нуждается в либеральных экономических реформах, экономика не либеральная со всех точек зрения. Доля мелкого и среднего бизнеса в ВВП – 17%. Когда мы говорим сегодня об уходе от нефтяной зависимости – это можно сделать только развивая мелкий и средний бизнеса. Только так происходит диверсификация. Гигантские предприятия экономику как правило, не диверсифицируют. Ну и т.д. и т.п. в зависимости от государства. В наших условиях ужасно большая концентрация и все такое прочее. Экономика не либеральная. Она должна становиться свободной. Собственно в этом либерализация – экономика должна становиться более частной. Если судить о банках, что для меня больной вопрос, доминирование государственных банков на рынке, огромная доля средств, которая проходит через бюджет. Сегодня наше правительство опять тратит больше 30% ВВП через бюджет расширенного правительства. Нам надо существенно экономику либерализовать. Это было нужно в 1991 году, это нужно и сейчас.

Андрей Колесников: Вопрос такого общего свойства, но мне кажется интересным. Можно сказать, что реформы 90-х обеспечили свободное развитие личности в России?

Петр Авен: Ну вот знаете, сейчас очень много дискуссий об СССР. Мне кажется, нужно уходить от дихотомии хорошо-плохо, нужно говорить о том, что на самом деле было. Большая неправда, что вот на закате СССР до Горбачева, была такая несвободная жизнь. Свободная пресса на самом деле при Горбачеве и появилась. И очень серьезное освобождение личности тогда и произошло. Наша жизнь сегодня, она и была свободной, но тем не менее то, что при Горбачеве и в последние годы Брежнева жизнь была намного свободнее. Конечно, фундаментальное освобождение жизни произошло. У нас сегодня абсолютная свобода частной жизни. И вы можете жить с кем хотите, что было трудно в нашей юности, можете читать, что хотите, можете поехать куда хотите. В этом смысле мы очень свободная страна. По поводу свободы частной жизни, я не говорю про политическую, у нас абсолютная свобода и реформы 90-х годов во многом этому способствовали. Вот если мы говорим даже о движении капитала. Вот какая-то странная идеология, человек может поехать куда хочет, а деньги свои он не может отвезти куда ему хочется. Почему? Вот это такая вот глубокая нелиберальная логика. В общем, надо делать только те ограничения, которые будут совсем необходимы, все остальное надо освобождать. Вот например, я картины собираю. Вывести картины – это такая фундаментальная головная боль. Но это моя картина, она не является социальным достоянием. Вот этот вот набор запретов, который связывает нашу жизнь в экономической и хозяйственной жизни больше всего, они до сих пор излишние. Есть масса публикаций на эту тему. Вот либерализация и освобождения- это еще процесс, но в принципе частная жизнь у нас свободная и во многом это результат 90-х годов.

Андрей Колесников: Такой вопрос: вы сказали, что держателям валютных счетов в ВЭБе вклады были компенсированы. Мой отец, который 5 лет работал в тропиках, терял здоровье, получил копейки. Его тоже кинули.

Петр Авен: Нет, ВЭБ, это уже было после нас, мы не работали и насколько я знаю все валютные вклады были восстановлены, не во всех валютах возможно. Я не знаю, что там было с валютами в тропической Африке. Но все, что относилось к валютному долгу, что доминировало в долларах, все было возвращено точно. Я могу не знать про тропическую Африку, там специфические валюты, этого я не знаю. Валютные счета были все восстановлены.

Андрей Колесников: Егор Тимурович пугал нас размером грядущей безработицы в 30 млн человек, чем вы объясните то, что прогноз не оправдался?

Петр Авен: Я не знаю, я не отвечаю за прогнозы Егора Тимуровича. Я не знаю, где он вообще это говорил. Я такого, честно говоря, не слышал.

Андрей Колесников: Можно ли было избежать в 90-е голландской болезни?

Петр Авен: Голландская болезнь – это когда доллары приходят. Болезнь- это когда приходят, что с ней делать это другой вопрос. А болезнь снижать было нельзя, если цены высокие.

Андрей Колесников: Не кажется ли вам, что переведя фактически экономику России на доллары США, правительство тем самым намеренно ослабляло рубль. Зачем это было сделано:

Петр Авен: Ровно наоборот: мы пытались сделать экономику рублевой, мы запрещали долларовый оборот и в указе о внешней торговле, который я писал, мы это и делали. Даже сейчас у нас масса ограничений на платежи в валюте. Это люди хотят жить в валюте, а так у нас все вообще-то в рублях. И, кстати, были противники этой точки зрения. Я как раз считал, что разрешение хождения доллара -- это ослабление национальной валюты. Петраков Николай Яковлевич наоборот меня убеждал, что я зря этого боюсь, что люди все равно будут платить долларами, что я не либеральный экономист. Либеральный -- разрешит доллары. Поэтому канонически, конечно, хождение доллара ослабляет рубль. Мы, конечно, пытаемся этому помешать и во многом эти ограничения работают. Поэтому тут как раз хорошо это или плохо- отдельная дискуссия. Но у нас не долларовая экономика. Это Кох в свое время говорил: «Хорошо приезжать в Америку, там принимают наши деньги». Но это некоторое преувеличение.

 Андрей Колесников: Какую экономику вы считаете самой успешной в текущее время? Как вы видите будущее человеческой цивилизации в ближайшие 50-100 лет? (Смех в зале.)

Петр Авен: Ну насчет футуризма, я не знаю, я боюсь. Есть такая известная фраза Гайдара: ничто так не угрожает профессиональной репутации, как прогноз цен на нефть. Что касается самой успешной экономики. На самом деле, очень много устойчивых экономических моделей. Швеция -- устойчивая экономическая модель, хотя и социал-демократическая во многом. Германия – устойчивая экономическая модель, в общем ничего там не происходит, как мы видим. Англо-саксонская экономическая модель в целом оказывается устойчивой. Мне кажется, что слухи об американской катастрофе тоже слишком преувеличены. Поэтому в целом, не считая Южные группы, цивилизованный мир достаточно устойчиво и нормально развивается. Ну, а сегодня такие страны, как Бразилия, Индонезия, Китай показывают очень большие темпы роста . А вот устойчивость этого роста у меня вызывает вопросы.

Андрей Колесников: Что будет с Европой?

Петр Авен: Я хотел бы сам знать, что будет с Европой. Меня это тоже очень интересует, причем вполне практически – у Альфа-банка бумаги разные в портфеле. Это совершенно другая история.

Андрей Колесников: Есть группа вопросов, связанных с личным обогащением на реформах. Хинштейн называет Гайдара, Чубайса и вас основными врагами России, людьми, которые сделали свои состояния за счет народа России во время реформ.

Петр Авен: Я позволю себе не бросать свою гадкую тень на Гайдара и Чубайса. Особенно на Гайдара. Он был человеком вообще вне денег, абсолютно вне материального мира, не имеющий зимнего пальто, не думающий об одежде. Это просто низкая дискуссия о материальных интересах Гайдара.

Что касается меня, то я действительно пошел работать в бизнес. Мое обогащение ну никак не связано с моей работай в правительстве. У кого чего украли я не очень-то понимаю, мы в залоговых аукционах не участвовали, собственность там не покупали, поэтому мне вот эти разговоры кажутся очень не содержательными и не справедливыми. Но это очень обычные истории. Меня уже спрашивали в фильме о Гайдаре, не бросает ли мое богатство тень на Гайдара. Ну может быть бросало бы, если бы оно было нажито нечестным трудом, а так как я ничего подобного не совершал, то считаю, что не бросает. Ни один из моих коллег денег зарабатывать не стал. Поэтому я такая черная овца в этом стаде, поэтому даже если я бросаю тень, то только я один. Поэтому что с этим можно сделать, я решил заниматься бизнесом еще до того как попал в правительство, думаю, что я и начал бы этим заниматься. Личные качества у меня для этого были. Ну так уж сложилось, что я могу сделать. Это безусловно ставит мою репутацию под вопрос как и отношение к бизнесу в России. Меня это умиляет, что все пользуются карточками Альфа-банка, все ходят в Пятерочку и Перекресток, которых тоже не было. Перекресток -- сеть магазинов, которые создали с нуля мои коллеги. А потом говорят, что все украли. Где и что? Ну я не знаю. Это очень естественная дискуссия, но бессмысленная.

Андрей Колесников: Как вы считаете, когда уровень коррупции был выше – в начале 90-х или сейчас? И с чем связано?

Петр Авен: Ну знаете. Это сложный вопрос, я этих замеров не делал. Мне кажется, что общая атмосфера коррупционная не поменялась.

Андрей Колесников: Ну вот тоже вопрос из жанра «бей врага его оружием»: «Хайек писал, что ничто так не дискредитирует либерализм, как резкий переход от плана к рынку. Не помню такого».

Петр Авен: Я тоже не помню, но это могло быть сказано, потому что переход от плана к рынку, он конечно болезненный и тяжелый. Опять же мы возвращаемся к теме богатства, к теме ненависти к богатым. Действительно этом обогащении много серых схем, я вот не люблю залоговые аукционы, потому что они сломали легитимность приватизации. Ну что с этим можно сделать. И действительно отношение к тем, кто это делает – плохое и к тем, кто деньги зарабатывает – плохое и поэтому отношение к либерализму плохое, как следствие. Поэтому Хайек совершенно прав.

 

Источник - http://lectures.gaidarfund.ru/lectures/3


Дата публикации: 28.02.2012
Добавил: ava  oxana.sher
Просмотров: 994
Комментарии
[-]

Комментарии не добавлены

Ваши данные: *  
Имя:

Комментарий: *  
Прикрепить файл  
 


Оценки
[-]
Статья      Уточнения: 0
Польза от статьи
Уточнения: 0
Актуальность данной темы
Уточнения: 0
Объективность автора
Уточнения: 0
Стиль написания статьи
Уточнения: 0
Простота восприятия и понимания
Уточнения: 0

zagluwka
advanced
Отправить
На главную
Beta