О закономерностях развития миропорядка в ХХ веке и его проблемах в начале ХХI столетия
На пути к новой биполярности
ХХ век вошел в историю человечества как один из самых сложных, динамичных и драматических. Действительно, калейдоскоп событий менялся в том столетии с такой быстротой, что даже опытным аналитикам и исследователям с трудом удавалось проследить тенденции и основные направления развития событий.
За прошедшее столетие мир пережил две мировые войны; в небытие ушло несколько великих империй, существовавших не одну сотню лет и рухнувших чуть ли не в одночасье; менялось внутреннее общественное устройство многих стран, а у некоторых из них – неоднократно; революции и реформы также были постоянными спутниками прошлого века. Не менее динамичным оказалось и начало ХХI века. Развитие мира все более ускоряется, одновременно усложняется и становится все более непредсказуемым и, значит, более опасным.
Логика и практика превращения в сверхдержаву
Некоторые наиболее важные явления потребовалось назвать исключительно для того, чтобы показать, какие фундаментальные факторы лежали в основе тех глубоких изменений и трансформаций, которые происходили в международных отношениях в ХХ веке. Под воздействием обстоятельств менялись не только формы и методы этих отношений, но и их характер. Все это стремились осмыслить и обобщить ученые разных стран, в том числе на теоретическом, системном уровне. Обобщая их взгляды, отмечу, что трансформация систем международных отношений – это непрерывный и, чем ближе к нашему времени, тем все более динамичный процесс. Анализ показывает, что в основе этой трансформации лежат определенные закономерности.
Независимо от числа международных акторов между ними всегда шло, идет и (пока будут существовать национальные государства) будет идти противоборство в самых различных формах за реализацию своих национально-государственных интересов. В этой борьбе на первые роли выходят те, кто обладает большей, чем другие, совокупной мощью. При этом в разные времена роли и значение каждой из слагаемых этой мощи также трансформировались. В результате в эпоху оружия массового уничтожения (ОМУ) военное могущество потеряло свое изначальное первостепенное значение из-за трагичной опасности его применения, но сохранило ранг одного из важнейших компонентов в совокупной мощи, как самый мощный инструмент сдерживания потенциальных противников. Экономические и финансовые компоненты, а также глобальные коммуникации разного рода, напротив, выдвинулись на первые роли. Не в последнюю очередь это объясняется быстрым развитием социальной функции государства, изменением структуры потребления населения в пользу устойчиво возрастающих бытовых потребностей, а также интересов масс населения. Современная экономика знаний и так называемая цифровая экономика способствуют (и одновременно требуют), чтобы на первый план вышли сферы науки и образования. Это мы и наблюдаем в развитых странах. В наши дни такая задача поставлена на повестку дня и в России.
К указанному необходимо добавить, что среди компонентов совокупной мощи есть не только повседневного действия (экономика, финансы, информация, наука, образование, культура), но и те, которые важны в принципе, но действуют лишь в особых обстоятельствах, например, в условиях войны. Это, конечно, военная мощь, которая учитывается всеми, но которая реально действует лишь тогда, когда это необходимо и когда она становится основной. В мирное же время этот фактор играет, так сказать, пассивную роль в том смысле, что не работает так же повседневно и ежечасно, как другие.
Как бы ни менялись своими ролями компоненты совокупной мощи, все они всегда должны присутствовать в ней, и отсутствие или слабость какой-либо из них негативно сказывается на суммарном могуществе и соответственно на роли и месте того или иного субъекта на международной арене. Тот же субъект, который обладает самой значительной совокупной мощью, всегда претендует на роль мирового гегемона и диктатора. Превращаясь в сверхполюс (супердержаву, или мировую державу № 1), этот субъект во все времена стремился продиктовать свои правила игры всему миру.
Несмотря на экономическую, финансовую, моральную и прочую обременительность роли сверхдержавы, она имеет определенные преимущества и способна даже приносить ее обладателю немалые дивиденды, если только сверхдержава не берет на себя неподъемные даже для нее обязательства и не ставит перед собой невыполнимые цели и задачи. Но именно это, как правило, и случается. Прежде всего потому, что те глобальные миссионерские цели, которые провозглашают и стремятся реализовать сверхдержавы (например, установление демократии по-американски во всем мире или коммунизма по-советски в глобальном масштабе) – это не только крайне дорогостоящие проекты, но в своей основе утопические, вызывающие скрытое или прямое неприятие у тех, на кого они направлены. Удержание их в своей орбите становится для сверхдержавы со временем все дороже, в результате чего неизбежно наступает момент ее отступления или поражения. Надорвавшись от непосильной ноши, сверхдержава начинает сдавать свои позиции и уступать первую роль подоспевшему выросшему конкуренту, созревшему в разных смыслах для борьбы за первую роль. Здесь мы подходим ко второй закономерности, даже, пожалуй, закону неизбежного появления конкурента – претендента на первую роль, на роль глобальной сверхдержавы.
Этот конкурент вырастает из числа региональных лидеров. Попадая в благоприятную ситуацию, обладая необходимыми внутренними и внешними ресурсами, в первую очередь современными конкурентными системами организации общественной и государственной жизни и воздействия на огромные массы людей, региональный лидер начинает быстро прогрессировать, составлять конкуренцию сначала себе подобным, а потом и глобальному лидеру.
Таким образом, логика и практика превращения в сверхдержаву следующие: при благоприятных внутренних и внешних обстоятельствах государство, обладающее необходимыми предпосылками (прежде всего наиболее конкурентоспособными системами организации внутренней жизни страны и ресурсами), вырастает в регионального лидера, а затем, при успешном для него развитии событий, – в глобальную сверхдержаву. На всех этапах процесс трансформации одного статуса в другой сопровождается перманентной ожесточенной и бескомпромиссной борьбой между всеми великими державами, но особенно между лидером и претендентом на эту роль.
Исходя из изложенного, можно прийти к выводу, что на мировой арене начиная с давних времен (особенно с эпохи борьбы за мировое лидерство) и до сегодняшнего момента из общего числа государств выделялись региональные лидеры, а из них уже сверхдержава (глобальный лидер) и ее соперники – претенденты на эту роль. При благоприятных условиях один из них со временем побеждал гегемона и сам становился им, чтобы через какое-то время, ослабев или одряхлев, тоже оказаться поверженным. Здесь важно отметить, что каждая сверхдержава, стремясь укрепить и расширить свое влияние, настойчиво и целеустремленно создает собственную систему международных отношений. Важно и то, что она стремится это сделать уже на подходе (на пути) к своей глобальной роли.
Эта система международных отношений имеет, как всякая система, свое ядро в лице, разумеется, этого конкурента, своих сателлитов, вращающихся вокруг ядра, и периферийный резерв.
Поэтому единой системы международных отношений, как мне представляется, в мире не было, нет сегодня и, думаю, едва ли скоро появится. Даже в период монополярности. Несмотря на наличие международного права и международных организаций типа ООН, ВТО, МОТ, международных судов и т.п., деятельность и решения которых носят рекомендательный характер, и никак иначе, чтобы не вступать в противоречие с национальным суверенитетом, правила поведения в конкретной системе международных отношений всегда устанавливал лидер, который считался со своими сателлитами или партнерами по союзам или блокам, когда считал это нужным.
В то же самое время мир всегда был, есть и будет однополярным (в том смысле, что в нем всегда есть лидер) и одновременно всегда был, есть и будет многополярным. В том смысле, что в нем всегда есть несколько крупных региональных полюсов, некоторые из которых борются за пальму первенства в мире, то есть за место и роль сверхдержавы. Поэтому постоянный спор о том, каков на самом деле мир, однополярный или многополярный, в сущности, не имеет смысла. Повторяю, мир всегда был и одним, и другим.
В XVIII веке за лидерство против великих колониальных держав – Испании, Голландии, Франции – боролась Великобритания, набравшая мощь после промышленной революции второй половины XVII века. Затем, уже в ХIХ веке, после гражданской войны и успешной индустриализации в борьбу за глобальную гегемонию вступили США. Во второй половине 50-х годов ХХ века, опять-таки после создания соответствующих предпосылок и резервов, в борьбу включился СССР. Сейчас то же происходит с Китаем, успешно и достаточно быстро создающим совокупную мощь, необходимую для борьбы за глобальное лидерство, ускоренно продвигающийся к первой роли в мире.
Поэтому можно обоснованно утверждать, что в определенные периоды времени, в частности когда конкурент лидера приближается к нему по своей совокупной мощи, наступает эпоха биполярности. По природе своей эта биполярность, так же как двоевластие, не может быть продолжительной. Изматывая соперников, особенно через гонку вооружений, биполярность неизбежно заканчивается победой одного из полюсов, а именно того, кто наиболее силен и конкурентоспособен. В борьбе против своего противника каждый из гигантов использует все дозволенные и недозволенные приемы, возможные и запрещенные средства. Конец борьбы и победа в ней одной из сверхдержав является в то же время началом нового раунда борьбы, но уже, как правило, с новым претендентом на роль лидера. Необходимость постоянного подтверждения своего статуса гегемона неизбежно подталкивает его искать союзников, партнеров, вступать в блоки, различные организации, создавать свою систему международных отношений и т.п.
Какая же конфигурация сил на международной арене является наиболее устойчивой, приемлемой и результативной для международного сообщества? И как субъектам международных отношений поступать в переходные эпохи? Например, в эпоху перехода от однополярности к биполярности, и наоборот. Хотя на эти сложные вопросы трудно дать однозначные ответы, попытаюсь тем не менее это сделать. Тем более что они имеют прямое отношение к нашей стране.
Характерные черты различных миров
Начну с однополярного состояния, поскольку, как было отмечено, мир одновременно и однополярен, и многополярен и в то же время всегда находится в состоянии борьбы за глобальную пальму первенства, ведущуюся между лидером и основным претендентом на эту роль. Образно говоря, мир постоянно беременен биполярностью.
Однополярное состояние характеризуется прежде всего тем, что лидер стремится не просто установить, а зафиксировать и сохранить свою основную роль, продиктовать другим субъектам свои правила игры и попытаться их узаконить, особенно в международном праве. Более чем наглядной иллюстрацией служит нынешнее поведение США, стремящихся обосновать и закрепить в международном праве практику прямого вмешательства во внутренние дела других стран. «Сегодня, – пишет Генри Киссинджер, – вестфальский порядок переживает системный кризис. Его принципы оспариваются, хотя приемлемую альтернативу еще предстоит отыскать. Не только Соединенные Штаты, но и многие европейские государства отвергают принцип невмешательства во внутренние дела других стран в пользу идей гуманитарной интервенции или вмешательства на основе следования всемирной юрисдикции. В сентябре 2000 года на саммите ООН, посвященном наступлению нового тысячелетия, этот подход был одобрен и поддержан многими другими государствами. В 1990-е годы Соединенные Штаты по гуманитарным соображениям предприняли четыре военные операции – в Сомали, на Гаити, в Боснии и Косово; другие страны возглавили такие операции еще в двух местах – в Восточном Тиморе (Австралия) и в Сьерра-Леоне (Великобритания). Все эти интервенции, кроме интервенции в Косово, были санкционированы ООН».
В прежние века, когда региональные лидеры были не столь сильны и влиятельны, как сейчас (и число их было меньше), гегемону было проще устанавливать и поддерживать свой диктат, извлекая из него максимум выгоды. В наше время это не только более сложная, а фактически непосильная для него задача. Оппозиция настолько сильна, что хочешь не хочешь с ней приходится считаться и то и дело ей уступать. Поэтому роль современного сверхполюса заметно отличается от той, какой она была в прошлые века. Отсюда следует вывод: стремлению гегемона устанавливать свои правила игры можно успешно противостоять, блокируясь на временной или постоянной основе с его оппозиционерами. Наглядный пример – совместное выступление России, Германии, Франции и некоторых других стран против войны США и их союзников в Ираке в 2003 году.
Многополярный мир, о существовании которого так часто пишут и говорят многие наши (и не только наши) политики, дипломаты и ученые, это прежде всего значительно более сложный мир, чем однополярный или биполярный. Не случайно сейчас все чаще говорят не о многополярном мире, а о многополярном хаосе. Эта сложность образуется не только из-за разновекторности различных национальных интересов региональных лидеров, образующих полюса, но и из-за того, что у каждого из этих лидеров свое видение миропорядка и путей его развития.
Тем не менее современная реальность такова, что глобальные проблемы, в первую очередь проблемы безопасности, экологии, энергоресурсов, продовольствия и ряд других, вынуждают этих лидеров искать хотя бы шаткий консенсус, вырабатывать и претворять в жизнь взаимоприемлемые решения. Наиболее наглядным образом это проявляется на саммитах «большой восьмерки». В 2005 году в Глениглсе, например, после трагических событий 7 июля в Лондоне было принято совместное решение о борьбе против международного терроризма.
В июле 2006 года, когда саммит «большой восьмерки» собрался в Санкт-Петербурге, в центре его внимания были такие вопросы, как ситуация в странах с переходной экономикой, борьба с бедностью, противодействие терроризму. По предложению президента Владимира Путина обсуждалась также проблема энергии и энергоресурсов.
Форматы G8, G20, а в последние годы и БРИКС, позволяют учитывать как интересы всех основных полюсов, так и общемировые проблемы. Не следует, однако, забывать, что сама мощь сверхдержавы, особенно экономическая и финансовая ее составляющие, побуждает остальных участников международных форумов ориентироваться на того, кто фактически делает погоду, то есть на мирового лидера.
В отличие от многополярного мира биполярный одновременно и проще, и сложнее. Но в любом случае он значительно опаснее, чем одно- или многополюсный миры. Опаснее потому, что биполярный мир – это постоянно враждующий мир, мир острой конфронтации и борьбы двух сверхдержав за единоличное глобальное первенство. Если же в основе этой борьбы лежат идеологические или цивилизационные различия, или то и другое, вместе взятое, из которых вырастают миссионерские амбиции борющихся, то это еще и антагонистический мир, то и дело переходящий на язык угроз и балансирующий на грани войны.
За примером далеко ходить не надо. Это канувший не так давно в Лету биполярный мир эпохи холодной войны, возглавлявшийся двумя сверхдержавами – США и СССР. Каждая из них имела свою систему международных отношений, построенную на особых принципах, своих сателлитов, свои международные организации, свой потенциальный резерв из стран третьего мира и неприсоединившихся государств, и каждая из них в борьбе друг против друга была готова идти до конца, до полной победы. При таком расколотом состоянии трудно сохранять мир, решать общие проблемы, найти взаимопонимание (не говоря уже о консенсусе); чрезвычайно много ресурсов и усилий затрачивается на борьбу одной системы против другой. И хотя этот мир стал достоянием истории, биполярность, как упоминалось выше, со временем неизбежно возвращается. В основе будущей биполярности, как считают теперь уже многие исследователи, будет лежать противоборство США и Китая.
Примечательно, что, как и предыдущая биполярность, грядущая будет скорее всего основана на антагонизме идеологий и политических парадигм, так как ни США, ни Китай не откажутся от своих мировоззрений, от образа жизни и действующих политических систем. К этому следует добавить, что биполярность бывает и другого типа, то есть не только антагонистической, которая является наиболее опасным состоянием международных отношений, но и неантагонистической. Это состояние возникает тогда, когда основные противоборствующие полюса исповедуют одну и ту же систему ценностей. Например, либеральную, как это было в период противоборства между США и Великобританией в конце XIX и первой половине ХХ века за первую роль в мире.
Иными словами, антагонистическая биполярность складывается тогда, когда в основе борьбы за первенство в мире лежат принципиально различные идеологии, например либеральная (буржуазная) и коммунистическая, каждая из которых стремится к распространению на весь мир. Ради этого обе стороны готовы на все. Другими словами, именно идеологическое противоборство генерирует наиболее опасное состояние в международных отношениях. Но современное состояние мира – переходное, когда меняются не только мировоззренческие устои наций и государств, но и конкретные системы: политические, экономические и др. Поэтому и капитализм ведет себя иначе на международной арене, и социализм. Идет процесс конвергенции и общественных систем, и систем международных отношений. Из-за этого грядущая биполярность, на мой взгляд, США–Китай будет иной, то есть не столь антагонистической, как двуполюсность США–СССР. Однако идеологическая и особенно цивилизационная основа противоборства США и Китая все же будет присутствовать, и это сделает противостояние достаточно острым.
При всей опасности биполярного мира он все же более определенный и прогнозируемый, чем многополярный. Поэтому в нем легче ориентироваться, легче выстраивать линию своего поведения, легче добиваться желаемого результата.
Все вышеизложенное ставит весьма серьезный (если не судьбоносный) вопрос перед Россией: а какой же должна быть ее внешняя политика? На что и на кого ориентироваться? На многополярность или грядущую биполярность? На Европу или Азию, в частности Китай? Есть над чем поломать голову.