O трансформации путинских элит в России

Содержание
[-]

От соратников к исполнителям 

В конце июля центром Карнеги была опубликована работа руководителя аналитического департамента Центра политических технологий Татьяны Становой "Трансформация путинских элит 2014-2024", которая в экспертном сообществе вызвала живой отклик: автор отмечает начало кадрового "перелома" в управленческой системе и серьезные перемены во внутриэлитных отношениях.

Речь среди прочего шла о том, что аппаратная позиция перестала быть синонимом реального политического веса, что отныне востребованы не соратники, а исполнители, а в критериях отбора эффективность по значимости теперь не уступает лояльности. Говорилось и о том, что в настоящее время, по сути, формируется властная конфигурация далекого, 2024 года — того самого "постпутинского периода", о котором прежде всерьез не дискутировали. "Огонек" попытался оценить элитные перспективы.

Сформулированные Татьяной Становой позиции представляются весьма занятными, хотя и не бесспорными. Уточнить принципиальные моменты "Огонек" попросил автора исследования.

"Огонек":Вы пишете о том, что признаки управленческого износа проявились еще в 2013 году. Означает ли это, что все нынешние кадровые перемены произошли бы и в отсутствие событий на Украине, Крыму, санкций, Сирии?

Татьянa Становaя: — Я бы разделила влияние факторов, определяющих кадровую политику, на системные и конъюнктурные. Все то, что происходило до 2014 года, само по себе накапливало предпосылки к кадровым перестановкам, затем возникли новые вызовы, прежде всего экономического характера. При этом многие решения принимались либо инерционно, либо под давлением госкорпораций. Система в вопросах государственного управления и социально-экономической политики оставалась малоподвижной, громоздкой, неэффективной, "спящей" и коррумпированной. И хотя цены на нефть были на тот момент еще высоки, а неприятностей ничто не предвещало, управленческий износ накапливался. Так что от кадровой революции и без Крыма и Сирии было б не уйти, разве что сместились бы ее сроки. Обвал нефтяных цен процесс ускорил, а катализатором стал геополитический кризис, девальвировавший значимость нынешних элит для Владимира Путина. Политическая ценность соратников упала, создав потребность для найма молодых технократов.

Кому поручат выиграть?

В России начинает раскручиваться кампания по выборам президента в 2018 году. Привычка жить с Путиным еще не означает его согласия баллотироваться. Во всяком случае, в ответ на все вопросы и заклинания остаться нынешний президент нигде и никому не сказал "да". И пока его согласия нет, но есть ясность, что следующим лидером страны будет представитель партии власти, хорошо бы понимать, у кого есть шансы. Эта статья — не более чем наблюдения и предположения

— Чем, по-вашему, объяснить феномен: с одной стороны, возросший запрос на технократов, с другой — снижение аппаратного веса структур федерального правительства?

— Сама по себе властная конструкция, начиная с 2004 года (момента отставки Михаила Касьянова), не подразумевала наличие сильного правительства. Исключение одно — премьерство самого Владимира Путина. Но и до этого, и после кабинет министров был и остается техническим придатком Кремля. В условиях централизации принятия решений и доминирования механизмов "ручного управления" появление самостоятельной политической фигуры на этом посту невозможно — сама конструкция исключает принятие стратегически важного управленческого решения даже в неполитических сферах.

— Долгое время считалось, что силовики — чуть ли не кузница новой властной элиты. Спору нет, они лояльны, но как по части эффективности?

— Я думаю, что силовики по-прежнему остаются основной "кадровой скамейкой". Подтверждение тому — разговоры о назначении Екатерины Горбачевой главой правового управления Госдумы: до этого она была первым заместителем начальника договорно-правового управления ФСБ. И, несмотря на то что силовики все разные, в глазах президента они по-настоящему свои — единственный надежный и политически ответственный класс. Другой вопрос, что и свои бывают не самого высшего качества: тут и конкуренция за сферы влияния, и коррупция, и злоупотребления, о масштабах которых президент неплохо осведомлен. "Хорошие люди, но со своими недостатками",— видимо, так их воспринимает Владимир Путин. Стоит обратить внимание: в последние три года президент обсуждает и принимает решения преимущественно на силовых площадках. Возможно, причина в его повышенном доверии к информации, исходящей от силовых структур. В этом контексте влияние силовиков растет и будет расти. Но их роль меняется: из кадрового резерва они превращаются в стратегов, идеологов, аналитиков Владимира Путина, причем остро конкурирующих между собой.

— Но вы отмечаете смену вектора: сегодня и, видимо, в будущем эффективность и функциональность будут важнее личной лояльности. Обоснуйте, пожалуйста, этот тезис.

— Попытка уйти от неэффективности не всегда означает желание прийти к эффективности. Есть два ключевых фактора. Первый — психологическое стремление уйти от кадрового дискомфорта, расставить вокруг себя более динамичных, молчаливых, не задающих лишних вопросов "солдат". Ценится исполнительность, функциональность, деполитизированность, технократичность. А эффективность — слишком большая роскошь для системы, потому что подразумевает в конечном счете успешность и результат, что не может не отразиться на политическом весе личности, а "новые тяжеловесы" системе не нужны. Так что главный запрос — на способность минимизировать издержки в обеспечении политики. Почему, например, оказался востребован Сергей Кириенко? Потому что он способен сделать скольжение Владимира Путина к новому сроку максимально плавным, с минимальными издержками. В этой же логике будут подбираться и другие кадры. Теперь о втором факторе. Я бы все же не стала столь жестко противопоставлять эффективность и лояльность. Если следовать этой логике, то завтра может быть назначен премьером какой-нибудь реформатор-гений без признаков личной преданности. Исключено. Лояльность остается критерием "по умолчанию" внутри системы. Нелояльных там нет. Иное дело, что одной лояльности уже мало.

— Каковы могут быть последствия ставки на технократов, с одной стороны, и концентрации реальной власти и влияния за пределами формальных институтов госвласти — с другой?

— Интересный вопрос. Думаю, что относительно скоро можно будет наблюдать медленный, но устойчивый процесс политизации технократов и институтов власти. Возможно, я ошибаюсь, но налицо системная проблема: когда, с одной стороны, есть крупные и влиятельные игроки "около" и "при власти" (их условно можно назвать госолигархами), а с другой — технократическая вертикаль, распределяющая блага. И если в прежние годы поток материальных благ шел в сторону госкомпаний, то сейчас приоритеты могут поменяться. Технократы будут врастать в должности и наполнять институты политическими смыслами. Поначалу все будет тихо, но сама по себе встроенность в вертикаль и доступ к ресурсам неизбежно сделают из них новую элиту. Думаю, что скоро (в диапазоне 3-4 лет) мы увидим, как важные политические решения будут приниматься на более низком уровне — с санкции Владимира Путина, но при его минимальной личной причастности к их выработке.

— По-вашему, гарантом стабильности будет становиться не личность, а сама система. Каковы шансы на то, что этого удастся добиться, если в истории России такого не было никогда? И кто в этом случае мог бы оказаться преемником в 2024-м?

— А после смерти Сталина разве система не устояла несколько десятилетий, несмотря на смену того, кто был у руля? Так же и здесь: если ресурсная база системы будет достаточной для поддержания ее жизнеспособности, уход Владимира Путина не приведет к ее краху, а создаст предпосылки для формирования постпутинской модели, где на место нынешнего национального лидера придет "Путин-2" или "коллективный Путин". Ведь легитимность власти основана не столько на персональной любви народа к конкретному человеку, сколько на одобрении того "политического предложения", которое сформировал Владимир Путин. Ближе всего, на мой взгляд, заданному образу соответствует Сергей Шойгу. Я не хочу сказать, он — преемник, но это такая политическая креатура, которая позволяет не сомневаться в дальнейшей прочности системы. В этом смысле интрига 2024 года заключается не в том, кто станет преемником, а в том, будут ли у системы ресурсы для поддержания своей жизнеспособности.

За честных и добрых

Исследование центра "Лаборатория Крыштановской", проведенное с января по сентябрь 2016 года, в котором приняло участие 278 экспертов из 22 субъектов Федерации, 8 федеральных округов России, выявило довольно любопытную картину

47 процентов опрошенных убеждены, что одним из основных признаков "элитарности" является высокая образованность, талант и профессионализм, 34 процента — служение России, а 17 процентов — нравственность. Среди качеств, которые должны быть у элиты на первом месте, честность, на втором — доброта.

В общий рейтинг на звание элиты опрошенные россияне включили 2788 имен.

Первая "десятка":

  1. Владимир Путин (с "индексом признания" — 680)
  2. Сергей Лавров (504)
  3. Сергей Шойгу (462)
  4. Леонид Рошаль (296)
  5. Лео Бокерия (208)
  6. Никита Михалков (182)
  7. Константин Хабенский (180)
  8. Чулпан Хаматова (176)
  9. Дмитрий Медведев (174)
  10. Жорес Алферов (163)

В ТОП-50 самой многочисленной группой оказались политики (15 человек), артисты и музыканты (по 7 человек), режиссеры (6), телеведущие (4), врачи и писатели (по 3 человека), ученые и художники (по 2 человека).

Бизнесмены, занимающие в аналогичных западных опросах лидирующие позиции, у россиян популярностью не пользуются: выше всех оказались Герман Греф (151-е место) и Михаил Прохоров (166-е). Тиньков, Потанин, Вексельберг оказались на "тысячных местах".

"Оказалось, что мы любим людей, которые нами управляют и которые нас развлекают",— убеждена гендиректор исследовательского центра "Лаборатория Крыштановской" Ольга Крыштановская.

Беседовала Светлана Сухова

***

У матрицы в плену: О плюсах и минусах матричных политических практик

Элиты переменчивы, как лучи утренней зари. А может, вечерней. Природа их описывается волновой, корпускулярной, мегакоррупционной квантовой или эфирной теориями. Но все равно — ах! — остается до конца неуловимой. Ибо электрон так же неисчерпаем, как и атом, а природа бесконечна. Это касается и самого термина: элитные породы скота есть явление генетическое, элитное жилье и автомобили — экономическое, элитные персонажи — политическое. Группу товарищей, которая реализует решения, влияющие на судьбы народов, принято именовать элитой. Будь то хоть недоучившийся семинарист, полубезумный ефрейтор, вчерашний колхозник или водитель автобуса.

Но имеется в них и нечто устойчивое. Прежде всего интересы. Главный из которых есть сохранение и приумножение власти. В этом стремлении они ограничены материальными ресурсами, внешним давлением и внутренними рамками социокультурной среды. В прежние времена рамки задавались традицией, а ныне конструируются самими же элитами с помощью телевизора. Вчера они с позиций марксизма-ленинизма непримиримо боролись с религией (опиумом для народа), а сегодня стоят в храмах со свечками и учат народ духовности.

Наполнение поменялось, но структурная матрица упирается и за рамки вертикально-унитарной упрямо не выходит. В средние века это называлось местничеством и было заимствовано из Золотой Орды. Статус ордынского боярина (баарын — название привилегированного монгольского рода при Чингисхане) обозначался местом при вожде: справа по убывающей сидели начальники Войска Правой руки (их символ — лук), слева — начальники Войска Левой руки (символ — стрела). Позиция в социальной иерархии и место на пиру или на Курултае (так в ту пору именовались съезды руководящей и направляющей силы) определялась решением вождя. Ельцинское "Не так сели!" в адрес Примакова так же органично для элитной матрицы, как оценка ранга членов политбюро по расстановке на Мавзолее.

Источник незаурядной политической устойчивости В.В. Путина заключается в том, что он сумел построить новый постсоветский элитный консенсус. Его материальной основой стал переход к рыночной экономике со значительно большим объемом материальных ресурсов. В СССР член ЦК или даже политбюро не имел такого набора благ и привилегий, каким ныне пользуется рядовой чиновник районного уровня. Это дико бесит почтенную публику, однако надо признать, что население (по крайней мере, до крымской эпопеи) благодаря рынку, конвертируемому рублю и ценам на нефть тоже приподнялось по лесенке потребительских стандартов. Телевизоры, компьютеры, телефоны, еда и одежда перестали быть проблемой блата и дефицита. Личный автомобиль тоже. Другое дело, что благосостояние элитной публики выросло на порядок (если не на два), а обычных граждан хорошо если в полтора-два раза. Рост коснулся всех — хотя очень непропорционально. Пламенные рассуждения о том, что богатые богатеют, потому что бедные беднеют (якобы из-за абсолютного обнищания трудящихся),— скучное пустословие. На самом деле речь о несправедливом распределении общего роста по этажам социальной иерархии. Но это уже вопрос не коммунизма-капитализма или диктатуры пролетариата, а проблема социальных лифтов и способности рядовых граждан отстаивать свои права в конкуренции с элитами.

Ельцинское "Не так сели!" в адрес Примакова так же органично для элитной матрицы, как оценка ранга членов политбюро по расстановке на Мавзолее. Вертикальный консенсус, с одной стороны, более всего озабочен недопущением появления контрэлитных групп, способных перехватить власть. С этим пока все хорошо. Разговоры про цветные революции для России в ближайшие годы не актуальны: необходимым условием революции служит раскол элит. Он имел место в СССР-1991, в Грузии-2003, на Украине-2004 и 2014. В РФ-2018 его не видно даже в самый большой телескоп.

С другой стороны, угадывается ряд незаметных, но опасных долговременных последствий.

  1. Систематическое увеличение роли репрессивных органов (силовиков), которые любят и умеют брать деньги из тумбочки, но мало озабочены ее наполнением.
  2. Увеличение формального и неформального давления на бизнес-элиты и население с целью наполнения тумбочки — для скупки лояльности силового сословия.
  3. Формирование промежуточной экономики, где конкурентоспособность определяется не эффективностью и качеством, а лояльностью. Укрепление сословия "бюрнеса" как симбиоза бюрократии и бизнеса с закономерным ростом коррупционной составляющей.
  4. В связи с этим сжатие экономических горизонтов, отток инвестиций, торможение экономического роста и очередной цикл системного отставания от более гибких и шустрых соседей — как плата за политическую стабильность.
  5. Возвращение к изоляционизму и идеологии осажденного лагеря, поиска внешних и внутренних врагов для объяснения постоянных временных трудностей.
  6. Выхолащивание механизмов легальной политической конкуренции (выборы, политические партии, независимая пресса) и их подмена более примитивной социокультурной матрицей.

Все бы ничего: как показывает опыт, такого рода иерархии очень даже устойчивы в политическом отношении. Но такие иерархии обречены накапливать системное отставание в экономическом и социальном плане. Поэтому потом обычно наступает смутное время революций и перестроек...

Автор - Дмитрий Орешкин

***

Механизм важнее личности: о приоритетах элитной перспективы-2024

Систему начинают готовить к переменам, но говорить о смене элит преждевременно.

Несмотря на большое число постоянно принимаемых кадровых решений, пока еще рано говорить о существенных качественных изменениях в российских элитах. Согласен, что кадровых перестановок, в том числе знаковых, было много, и сами по себе такие перемены всегда становятся объектом пристального внимания со стороны СМИ. Результатом такого внимания, как правило, оказываются ситуативные интерпретации происходящего и даже легенды (например, о "молодых силовиках" или "молодых технократах"). Но на деле даже о действительно масштабных кадровых переменах говорить пока не приходится, как нельзя утверждать, что какая-либо из специфических социально-профессиональных групп находится сейчас у рычагов власти или имеет преимущественные перспективы.

Тем не менее в связи с прошедшими за последние 2-3 года кадровыми рокировками я бы выделил две тенденции. Первая — уход части представителей старой гвардии без занятия ими каких-либо крупных государственных постов, что, собственно, и служит основанием для рассуждений о смене элит и их поколений. Вторая — более частое использование жесткого сценария при отставках с заведением уголовных дел, которые в первую очередь ударили по губернаторскому корпусу, но также и по правительству, если вспомнить дело Алексея Улюкаева.

Объясняются обе тенденции, на мой взгляд, тем, что у Владимира Путина растет заинтересованность в формировании не только нового, но и более простого механизма ротации чиновников. Простота этого механизма должна сводиться к тому, что президент де-факто минимизирует свои неформальные обязательства в отношении элиты, причем как в отношении новичков, которым тоже не следует обольщаться, так и к своему прежнему окружению. Это позволит ему увереннее проводить перестановки, не беспокоясь по поводу дальнейшего трудоустройства тех, кто выпадет из властной обоймы, особенно если уходящий замешан в скандале.

Раньше президент был в большей степени обременен обязательствами перед своим окружением (а в начале правления — перед элитами 1990-х годов), и последнее играло более существенную политическую роль. Сегодня усиливаются вертикальные отношения внутри элиты, когда Владимир Путин все больше доминирует не только в повестке дня, но и в принятии решений. Но пока говорить о сломе механизма рано: среди старой гвардии остается немало тех, кто даже упрочил свои позиции в последние годы.

Как я уже сказал, говорить о смене элит преждевременно. Перед президентом на данном этапе вообще не стоит такой задачи. Все кадровые перестановки последних лет носят временный характер, не исключено, что многие недавние назначенцы могут потерять свои посты и поменять место работы после 2018 года. Для Владимира Путина важнее не персоналии, а необходимость довести до конца то, что он начал еще в нулевые,— отладить механизм внутриэлитных балансов и управления этими балансами. Так что все последние назначения — это очередная перенастройка этого баланса, но без явной стратегической перспективы, если подразумевать под ней формирование определенных новых групп элиты. И явно не последняя такая перенастройка — конфигурация еще поменяется, и не раз. Но в логике развития этой системы каждая новая волна отставок станет отличаться от предыдущей тем, что проведение кадровых решений будет даваться президенту все легче.

Что касается смены элит, то этот процесс занимает всю постсоветскую историю. Даже не так просто выделить в нем какие-то этапы, когда перемены были, например, самыми резкими. Важно, что Владимир Путин стремится управлять процессом трансформации элит, насколько это возможно. Этим объясняется и тот факт, что нынешние элиты России представляют собой причудливую смесь: тут и старая питерская гвардия, и новички из числа карьерных чиновников (в том числе те, кого называют молодыми технократами), и представители силовых структур, и бывшие бизнесмены-олигархи самого разного происхождения, и профессиональные политики, притом из разных партийных групп, и общественные деятели с разными целевыми аудиториями.

Отдельно стоит упомянуть региональные элиты и губернаторов. Несмотря на большое число скандальных отставок в среде последних и возвращение прямых выборов, система не изменилась радикально: президент продолжает формировать губернаторский корпус в режиме ручного управления и, в частности, назначать "варягов". В результате главы регионов по-прежнему проявляют большую лояльность Кремлю, чем местным элитам. Конечно, это создает проблемы внутри самих регионов: между губернатором и региональной элитой, как правило, возникают трения, но в Кремле давно научились разрешать такого рода споры. Иное дело, что остается без ответа вопрос, кого же действительно следует считать перспективным региональным управленцем. Власть до сих пор проводит разной степени успешности эксперименты с выходцами из различных сегментов элиты, но результата, то есть образа идеального губернатора, пока так и не получила.

Впрочем, такое разнообразие элит может быть на руку Кремлю, которому проще отстраивать систему сдержек и противовесов. Главное, с точки зрения внутриэлитных балансов,— не допускать, чтобы появлялись явно доминирующие группы элиты и тем более отдельные игроки. Чтобы элита была управляемой, она должна быть сложносоставной и желательно даже внутренне конфликтной. При таком подходе конфликтностью нужно уметь управлять и в случае повышения ее градуса нейтрализовывать. И в такой системе первому лицу, если оно держит в своих руках все основные рычаги, легче проводить любые кадровые ротации. Власть проводит разной степени успешности эксперименты с выходцами из различных сегментов элиты, но образа идеального губернатора пока так и не получила.

Главное, что произошло в отношениях президента и элиты всех видов и уровней,— это корректировка их настройки и, как следствие, усиление вертикальных связей взамен существовавших долгие годы горизонтальных. То, что Владимир Путин — доминирующий игрок, признается всеми. Не хватает еще понимания со стороны элиты того, что время обмена политической и личной лояльности элиты на невмешательство в ее внутренние и не всегда благовидные дела прошло. На мой взгляд, важным сигналом, который был дан губернаторскому корпусу, а через него и остальным элитам, как раз и стали громкие посадки региональных лидеров, продемонстрировавшие, что Кремлю одной лишь лояльности или, например, высокого уровня поддержки "Единой России" в регионе мало. Чиновники только начинают понимать, что риск вылететь из властной обоймы навсегда и без выходного пособия реально существует и растет.

Что же будет нужно Кремлю помимо лояльности? Его задача — максимально усилить роль президента при принятии кадровых и иных системных решений. Связано это с тем, что на горизонте замаячила необходимость передачи власти в 2024 году, и поэтому важно избежать ситуации, при которой те или иные группы влияния будут договариваться по поводу механизма передачи власти и по кадровым решениям. Неудивительно, что уже сейчас, а тем более после 2018 года, президент будет делать выбор в пользу более молодых представителей элиты. Однако дело тут не в возрасте, а в отсутствии явной ангажированности со стороны каких-либо групп влияния, имеющих к тому же чрезмерные аппетиты. Инициировав такую трансформацию практически с начала нынешнего президентского срока, Владимир Путин расширяет свое пространство для маневра на следующий срок. Это необходимо для того, чтобы после 2018 года максимально упрочить позиции главы государства при принятии любых ключевых решений (не только кадровых).

На мой взгляд, окончательно точки над "i" в этом процессе можно будет расставить только после президентской кампании, поскольку именно тогда начнет формироваться новая элитная конфигурация, которая наверняка еще не раз трансформируется к 2024 году в связи с необходимостью не просто решить вопрос о преемнике, но и подготовить элиты к бесконфликтному переходу власти. Для этого должны произойти изменения не только на персональном, но и на системном уровне, чтобы при любом раскладе и изменениях система оставалась замкнутой на президента. Если президентский контроль станет еще более мощным, то элита примет любого, кого назовет Владимир Путин, и, наоборот, не сможет инициировать и навязать свои интриги. Ведь дело тут не в личности преемника, а в согласии элиты на пакет кадровых решений, который может коснуться каждого. Неудивительно, что Владимир Путин занят сегодня не столько реформированием элит, сколько созданием максимального пространства для маневра с целью последующей управляемой перенастройки внутриэлитных балансов в том виде, как это ему представляется необходимым.

Автор - Ростислав Туровский, вице-президент Центра политических технологий


Об авторе
[-]

Автор: Светлана Сухова, Дмитрий Орешкин, Ростислав Туровский

Источник: kommersant.ru

Добавил:   venjamin.tolstonog


Дата публикации: 12.08.2017. Просмотров: 621

zagluwka
advanced
Отправить
На главную
Beta