O становлении в России гражданского общества

Содержание
[-]

Россия: Сварливая немота

Почему российское общество боится говорить и не умеет договариваться.

Оптимистичные разговоры о ярких перспективах становления в России гражданского общества, популярные в передовых отрядах среднего класса на старте нулевых, в последнее время сменились унылой констатацией: перспективы туманные, граждане в общество не складываются, раздражение растет, взаимопонимание не наступает.

Что случилось? Дежурное объяснение — во всем виновата власть — частично справедливо, но исчерпывающим его признать трудно. Социологи предлагают нестандартный ответ: страна страдает от "публичной немоты" и коммуникативных поломок. "Огонек" разбирался в природе выявленного недуга

Центр независимых социологических исследований диагностировал у россиян неведомое прежде качество — "публичную немоту". На этой неделе результаты исследования будут обсуждаться в Европейском университете в Санкт-Петербурге. "Огонек" обратился к автору работы социологу Борису Гладареву за разъяснениями: что это за общественный недуг такой и как так вышло, что мы не умеем друг с другом нормально разговаривать.

"Огонек": — Страной глухих нас уже называли. "Страной немых" — впервые. Как вы обнаружили в россиянах неразвитость речи?

Борис Гладарев: — Специальной исследовательской задачи у меня не было. В ЦНСИ я работал над темой современных общественных движений, соответственно с 2007 года наблюдал за десятками городских инициативных групп, гражданских коалиций в Петербурге. Накопилось множество опытов включенного наблюдения, полевых дневников, где они фиксировались. И когда я стал их систематически анализировать, не мог пройти мимо очевидного: помимо характеристик развитости-неразвитости гражданского сознания, степени оппозиционности того или иного сообщества у каждого из них есть очень, если хотите, конкретная характеристика — умение или неумение договариваться. Вроде бы очевидно: чтобы представлять собой некую общность, договариваться нужно. Но парадокс в том, что большинство российских объединений почти лишены такого минимального, абсолютно необходимого навыка. Даже на локальном уровне люди не умеют правильно построить разговор, чтобы выработать общее и полезное для всех решение. Как правило, люди настроены на агрессивное оппонирование. Иногда доходит до абсурда: в доме выключили воду, нужно понять, что произошло с коммуникациями, а все жильцы ищут виноватых, ссорятся друг с другом. Будто цель всего разговора — победить в споре, а не добиться включения воды.

Значит, людям не хватает навыков публичного общения? Как вы думаете, почему?

— Важно понять вот что: собранный материал позволяет со всей уверенностью говорить, что мы наблюдаем факт коммуникативных поломок, то есть практически любое общественное собрание в России не умеет разговаривать и договариваться. Но что по-настоящему явилось причиной этих поломок — уже спекулятивный вопрос. Филологи вам скажут одно, историки — другое, для этого мы и собираемся издавать книгу о "синдроме публичной немоты" и проводим серию семинаров на эту тему в Европейском университете. Проблема в том, что исследования этого феномена только начинаются, до этого социологи предпочитали говорить о неразвитости у нас гражданского общества вообще, о прогрессирующем безразличии и апатии, по-научному именуемой аномией. Сейчас мы пытаемся уйти от абстракций и понять на практическом уровне, что реально мешает возникновению в стране гражданского общества.

— Историки скорее всего вспомнят "эффект колеи" — ведь навыку публичной дискуссии просто неоткуда было взяться...

— Да, это очевидно. В конце концов история российских дебатов насчитывает всего несколько десятилетий, да и то разбитых по разным периодам. Это хорошо известное общественное оживление после реформ Александра II, потом короткий период после Февральской революции и, наконец, 10 лет вокруг перестройки — с 1986 по 1996 год. Последний временной отрезок можно закончить даже раньше: в ХХ веке дебаты, по-видимому, прекратились вместе с гайдаровской реформой — людям стало не до них, лишь бы выжить. Как и после 1917-го, кстати. Коллеги-культурологи иногда углубляют эту гипотезу, замечая, что отечественная культура как таковая не заточена под схоластический спор, под публичное выяснение истины. В Европе люди спорят, чтобы найти что-то третье между двумя несовпадающими мнениями, добиться в конце концов того, чтобы точки зрения сошлись на компромиссе. А у нас принято говорить, что "есть всего две позиции — одна моя, а вторая неправильная" или что "у каждого свое мнение" и вообще, о вкусах не спорят. В нашей культуре компромисс обычно воспринимается как частный проигрыш, а не общий выигрыш. И это касается представителей всего политического и идеологического спектра.

— Вспоминается классик с его миниатюрой: "Какое у вас мнение?" — "Да уж не такое, как у вас". Неумение вести дискуссию всегда связано с неуважением к другим?

— Жванецкого, кстати, часто цитируют в связи с "публичной немотой" — он записал десятки ее проявлений: можно сверяться как по справочнику. Я бы сказал, что здесь речь не столько об уважении, сколько о доверии. Не секрет, что наше общество уже много лет испытывает дефицит доверия, бизнес, например, ощущает его очень конкретно, так как несет реальные финансовые издержки. Мы не доверяем оппонентам и не собираемся всерьез их слушать. Но можно обратить внимание и на более простое измерение публичной немоты — это такое состояние общества, когда его члены просто не освоили публичный язык. С социологической точки зрения существует несколько регистров общения. Есть официальный регистр: это язык больших партсобраний, заседаний правительства — чего угодно еще в этом роде. Есть приватный регистр: язык "кухонных разговоров", кулуарных пересудов и прочего. И есть, наконец, публичный регистр. Он предполагает разговор с "другими", равными тебе незнакомыми людьми. Так вот, в ходе последних исследований выяснилось, что у наших сограждан ощущается дефицит публичного языка. Если некое объединение людей хочет делать "все по форме", оно скатывается в официоз, а если пытается "расслабить" собрание — получается чересчур приватный вариант.

— Вы выделили в исследовании три наиболее характерных сценария "поломок" дискуссии: "соседский сход", "тусовка" и "состязание" (или "авторитарный сценарий"). В чем особенность каждого?

— Предложенная мной классификация, возможно, неполная и спорная, но она основана на наблюдениях за сотнями реальных дискуссий, большинство из которых закончились ничем. Это, так сказать, попытка упорядочить все неудачи. "Тусовка" — пример того, когда и как собравшиеся злоупотребляли приватным регистром. С виду все вроде бы хорошо и современно: несколько инициативных людей встречаются в кафе, чтобы обсудить, например, вопрос о совместных действиях по защите каких-то конкретных культурных памятников от угрозы скорого их уничтожения девелопером. Они говорят разумные вещи, даже соглашаются друг с другом, но проблема вот в чем: приватная дружеская беседа не предполагает обязательного результата, друзья общаются, чтобы общаться, а не чтобы что-то конкретное сделать. А значит, "тусовка" может собраться, поговорить и разойтись. Ей сложно и даже несвойственно назначать ответственных за что-то и прорабатывать шаги конкретных действий. Итог таких посиделок соответственно нулевой. "Соседский сход" — еще более примитивная форма взаимодействия. Здесь люди мало знают друг друга и объединяются, как правило, ввиду общей опасности. Приватный регистр не выстраивается, официальный тоже. Что же остается? Искать врагов, виноватых в общей беде, на которых можно свалить всю ответственность. На подобных сходах нередко наблюдается настоящая какофония взаимных упреков, которую с полным правом можно описать как "коммуникативный ступор". Третий сценарий возможен тогда, когда в "тусовке" или даже среди участников "схода" появляется авторитетный лидер, чаще один, реже два. Когда авторитетный лидер один, регистр дискуссии тяготеет к официальному: лидер пришел, проинформировал, выслушал, распределил задачи среди участников собрания, которые, как правило, молчат. Когда лидеров два, мы говорим не просто об "авторитетном", а о "состязательном" сценарии обсуждения. Тогда, к сожалению, дискуссия нередко заканчивается переходом на личности, каким-то публичным скандалом, причем никакого общего мнения в итоге не формулируется. Люди предпочитают конфликт компромиссу.

— В своей статье вы заметили, что был в вашей практике едва ли не единственный случай, когда люди собрались для решения конкретной проблемы и правда ее решили. Учитывая распространенность "поломок", что особенного они сделали?

— Конечно, это не единственный, но весьма показательный случай эффективного компромисса. Речь идет о собрании восьми человек — пяти собственников квартир и троих активистов — в ресторане, принадлежащем одному из них, с весьма непростой целью: разработать стратегию сопротивления планам по сносу их дома как аварийного. Эти люди смогли в ограниченное время, без лишних эмоций и с полным уважением друг к другу найти общий подход и отстоять свой дом. Я размышлял над тем, в чем здесь секрет. Во-первых, это, конечно, очень небольшое собрание: хотя бы технически удалось выслушать каждого. А во-вторых, что важнее, половина собравшихся были представители делового мира. И успешность их дискуссии скорее всего связана с их бизнес-опытом. Это был разговор людей самостоятельных, ответственных, берегущих свое и чужое время, для которых практика переговоров — не просто красивая идея, а способ достигать целей. Как мне кажется, как раз этот слой, а вовсе не гуманитарии-теоретики, сегодня мог бы привить обществу новые стратегии публичного общения. Возможно, они единственные, кто умеет эффективно вести переговоры. Здесь нет большого парадокса, если учесть, что достижение компромисса — это не теория, а практика. Можно прочесть всего Хабермаса, изучить мою работу и сотни подобных и при этом остаться "публично немым". Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, требуется постоянная вовлеченность в публичную сферу, постоянный разговор по делу с "другими равными". В современной России далеко не все это могут себе позволить, не исключено, что успешные предприниматели здесь выделяются на общем фоне.

— Но бытует мнение, что и предприниматели в России предпочитают, используя вашу терминологию, "приватный регистр": заключать сделки в бане, подписывать контракты в караоке-барах...

— Такие практики остались в 1990-х. ЦНСИ отдельно исследовал бизнес-среду, и вот вывод: более успешными оказываются те, кто перенял международные стандарты, может общаться с зарубежными партнерами и клиентами. Это значит, что эволюция налицо. Я считаю, что похожая эволюция рано или поздно постигнет и наши общественные движения: когда накопится определенный опыт неудач, а также насущная потребность в решении застоявшихся проблем, дискуссия будет востребована. Это не наивная вера в лучшее — а естественный процесс. "Публичная немота" не хроническая болезнь, даже не диагноз. Это что-то вроде невежества, которое, как известно, устранимо: было бы желание.

— Выше исследование основано на многолетних наблюдениях — с 2007 по 2012 год. Вы заметили какую-то эволюцию сообществ и организаций, с которыми сталкивались?

— В этот конкретный период нет. Но это не противоречит тому, что я сказал выше: просто культурные практики меняются очень медленно, куда медленнее, чем политические. Здесь многое зависит от элементарных навыков, о существовании которых наши люди иногда даже не догадываются. Например, из всех собраний, которые я посетил, протоколировались только три-четыре. По-хорошему, это нонсенс. Но люди, выросшие в Советском Союзе, помнят протоколы как что-то формальное и бессмысленное, а молодежь о них ничего не знает, не понимает, что их аккуратное ведение — одно из золотых правил публичных обсуждений. В США с XIX века издаются специальные карманные справочники, в которых по пунктам изложено, как правильно провести собрание, чтобы все были довольны его результатом и воспринимали итог как общее мнение. У нас такого справочника, разумеется, нет, потому что никто не ставил перед собой цели его написать. Российская проблема скорее в том, что мы недооценили сложность организации публичной сферы. Перестройка потонула в "разноголосице": уже тогда следовало бы понять, что общественная дискуссия — это не просто гласность, а механизм со своими правилами, требующий точной настройки. С другой стороны, если хотя бы сейчас мы это поймем, может быть, лет через пять увидим перемены.

***

Что мы такое: Прямая речь

Академик И.П. Павлов о русском массовом уме*

Мне кажется, мы не наклонны к сосредоточенности, не любим ее, мы даже к ней отрицательно относимся. Возьмем наши споры. Они характеризуются чрезвычайной расплывчатостью, мы очень скоро уходим от основной темы. Это наша черта. Возьмем наши заседания. У нас теперь так много всяких заседаний, комиссий. До чего эти заседания длинны, многоречивы и в большинстве случаев безрезультатны и противоречивы! Мы проводим многие часы в бесплодных, ни к чему не ведущих разговорах. Ставится на обсуждение тема, и сначала обыкновенно и благодаря тому, что задача сложная, охотников говорить нет. Но вот выступает один голос, и после этого уже все хотят говорить, говорить без всякого толку, не подумав хорошенько о теме, не уясняя себе, осложняется ли этим решение вопроса или ускоряется. Подаются бесконечные реплики, на которые тратится больше времени, чем на основной предмет, и наши разговоры растут как снежный ком. И в конце концов вместо решения получается запутывание вопроса.

Мне в одной коллегии пришлось заседать вместе со знакомым, который состоял раньше членом одной из западноевропейских коллегий. И он не мог надивиться продолжительности и бесплодности наших заседаний. Он удивлялся: "Почему вы так много говорите, а результатов ваших разговоров не видать?"

...Русская мысль совершенно не применяет критики метода, т.е. нисколько не проверяет смысла слов, не идет за кулисы слова, не любит смотреть на подлинную действительность. Мы занимаемся коллекционированием слов, а не изучением жизни. Возьмите вы русскую публику, бывающую на прениях. Это обычная вещь, что одинаково страстно хлопают и говорящему "за", и говорящему "против". Разве это говорит о понимании? Ведь истина одна, ведь действительность не может быть в одно и то же время и белой, и черной... Что же вы одобряете и в том и в другом случае? Красивую словесную гимнастику, фейерверк слов...

Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-либо против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом. Но это бывает у нас не только в молодые годы. Разве наши представители в Государственной Думе не враги друг другу? Они не политические противники, а именно враги. Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т.д. Какая же это свобода? Мы всегда в восторге повторяли слово "свобода", и когда доходит до действительности, то получается полное третирование свободы...

Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей, условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта...

Возьмем другой животрепещущий пример, нашу социал-демократию. Она содержит известную правду, конечно, не полную правду, ибо никто не может претендовать на правду абсолютную. Что сделали из этого мы? Мы загнали эту идею до диктатуры пролетариата. Мозг, голову поставили вниз, а ноги вверх. То, что составляет культуру, умственную силу нации, то обесценено, а то, что пока является еще грубой силой, которую можно заменить и машиной, то выдвинули на первый план. И все это, конечно, обречено на гибель как слепое отрицание действительности.

У нас есть пословица: "Что русскому здорово, то немцу — смерть", пословица, в которой чуть ли не заключается похвальба своей дикостью. Но я думаю, что гораздо справедливее было бы сказать наоборот: "То, что здорово немцу, то русскому — смерть"... Мы из-за нашей русской социал-демократии, быть может, кончим наше политическое существование...

Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все...

Вообще у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному. Я помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: "Гениально!" А один энтузиаст прямо кричал: "Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!" Как будто туманность и есть гениальность. Как это произошло? Откуда взялось такое отношение ко всему непонятному?..

Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк... Для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо сознавать, что мы такое.

*Выдержки из цикла лекций, прочитанных в апреле — мае 1918 года, объединяемых под общим условным названием "Об уме вообще, о русском уме в частности".

***

Лексикон: Научным языком

Чтобы понять современную Россию, социологам иногда не хватает привычных терминов и приходится предлагать новые

"Публичная немота" — социологическая метафора, позволяющая описать одно из самых больших ограничений общественной жизни в России сегодня — фатальную неспособность достигать общего мнения, неумение совместно, публично и рационально обсуждать социально значимые вопросы. Схожим образом можно говорить, что отсутствие "публичного языка" (немота) провоцирует "дискурсивный паралич", который ряд исследователей также называет "афазией".

"Коммуникативные поломки" — формы проявления публичной немоты.

Публичная сфера — пространство, развивающееся через коммуникативную практику участия граждан в публичных дискуссиях по поводу общезначимых проблем. Соответственно в условиях "немоты" не развивается или развивается с ограничениями. Ее основное оружие — убедительный аргумент, ее нормативная модель — делиберативная демократия — опирается на идеал сообщества свободных и равных индивидов, которые образуют публику и в процессе коммуникации определяют формы своей совместной жизни.

Источник: Гладарев Б.С. "Опыты преодоления публичной немоты", Центр независимых социологических исследований.

***

Оригинал


Об авторе
[-]

Автор: Ольга Филина

Источник: kommersant.ru

Добавил:   venjamin.tolstonog


Дата публикации: 09.10.2014. Просмотров: 507

zagluwka
advanced
Отправить
На главную
Beta