O рекомендациях Совета по правам человека России по снижению числа осужденных за экстремизм

Поправки в законодательство

Начиная с 2012 года в России постоянно растет количество осужденных на реальные тюремные сроки за репосты мемов, карикатур, роликов, чужих высказываний в социальных сетях.

Совет по правам человека подготовил поправки в законодательство, чтобы исправить эту ситуацию. 7 вопросов Михаилу Федотову, главе Совета по правам человека.

«Эксперт»: - Чем более широкое толкование дается понятию «экстремизм», тем больше людей оказывается экстремистами. Где границы этого толкования?

Михаил Федотов: - Провести границу можно. И нужно. Это насилие. Призыв к насилию. Оправдание насилия. И угроза насилия, но угроза реальная и наличная. Потому что когда мама говорит сыну: «Ешь кашу, иначе я тебе голову оторву!» — это же не угроза насилия. Понимаете? А законодательство этого не различает. И правоприменители не различают.

- Если вкратце, в чем состоят рекомендации Совета по правам человека?

- Главное заключается в том, чтобы уточнить понятие экстремизма, увязав его именно с насилием или угрозой насилия, но опять-таки — угрозой реальной и наличной. Я вам приведу пример. Можно кричать «Пожар!» в переполненном театре с целью вызвать панику? Конечно, нет. Потому что люди кинутся к дверям, возникнет давка, и могут быть жертвы. А можно ли в переполненном театре кричать «Браво»? Да. А кричать «Позор»? Тоже можно. А дома можно кричать «Пожар!», чтобы обратить внимание жены на подгорающую сковороду? Тоже можно. Потому что ни от того, ни от другого, ни от третьего жертв не будет. Иными словами, если высказывание может реально породить жертвы, — это экстремизм.

- А если может оскорбить чувства? Как вы относитесь к историям, когда оскорбляются чьи-то чувства?

- Покажите мне человека, который хочет быть оскорбленным, — и, будьте уверены, он найдет повод оскорбиться. Чем угодно. Нужно помнить, что оскорбление — это всегда умышленное правонарушение. Действия оскорбителя направлены на конкретное лицо. Возьмем, к примеру, серию карикатур о сотворении мира французского классика карикатуры, замечательного художника Жана Эффеля. Какой-нибудь религиозный фанатик может сказать: «Меня оскорбляют эти картинки, потому что на них Бог-Отец изображается в виде уморительного бородатого старичка с нимбом!» Но вот вопрос: Жан Эффель хотел кого-то оскорбить? Нет! Или, может быть, тот, кто издал книгу с его рисунками, хотел кого-то оскорбить? Тоже нет. А вот если вы вручили эту книгу человеку, который наверняка сочтет ее оскорбительной, — тогда здесь есть оскорбление. Оскорбление всегда имеет умысел — оно направлено на того, кого вы намеренно хотите задеть.

- Как вы думаете, действительно ли студентки РАНХиГС из Барнаула, написавшие донос, оскорбились, случайно увидев публикации на чужой страничке ВКонтакте?

- А это очень легко проверить. Задайте им вопросы: часто ли они совершают религиозные обряды? Не грешили ли они с кем-нибудь до свадьбы? Соблюдают ли они посты и когда был предыдущий пост? Вот тогда станет ясно, действительно ли эти девушки являются глубоко религиозными людьми или ими двигали другие мотивы. В последнем случае налицо ложный донос. А это уже уголовное преступление.

- Виновато ли только дурное законодательство, или гипертрофированное самолюбие, чванство, тщеславие тоже несут угрозу?

- Конечно, несут угрозу. Но и законодатель тоже должен следить за тем, чтобы его нормы били точно в цель. Хороший закон подобен высокоточному оружию. Это как ракета, которая попадает в форточку и ликвидирует террориста. Но при этом она совершенно не мешает его соседу, законопослушному гражданину, пить чай со своей семьей. А плохой закон подобен оружию массового поражения. Для него нет ни правых, ни виноватых — в кого он попадет, тот и виноват. К сожалению, у нас нередко законы пишутся как произведения «законодательного импрессионизма». То есть они выражают экспрессию, но не дают правил, которые люди обязаны соблюдать. А закон должен содержать правила. И насколько точно они сформулированы, настолько точно человек может их соблюдать. Когда правовая норма сформулирована так, что не поймешь, чего нельзя, — это называется правовая неопределенность. Если в правовой норме существует правовая неопределенность, это прямой путь к произволу.

- Как вы считаете, будет ли достаточно этих поправок, чтобы остановить негативные тенденции в обществе и в правоохранительных органах?

- Я считаю, что у нас даже небольшие изменения, в том числе в законодательстве, могут многое значить. К сожалению, в правоприменительной практике изменения могут проходить, только если меняется сам закон. Если, например, издается постановление Пленума Верховного Суда РФ, которое является руководящим документом для всех судов, то судебная практика меняется далеко не всегда. Потому что если, скажем, председатель областного суда смотрит на проблему иначе, чем Верховный Суд, то судье гораздо труднее следовать правовой позиции высшей судебной инстанции. Поэтому наиболее эффективно практику менять путем изменения закона. И если он хорошо написан, то он будет хорошо работать. А вот если он написан плохо, то он и работать будет плохо. В этом суть проблемы. Так что нужно тщательно разрабатывать законы. Законотворчество не терпит суеты.

- Наказания за репосты, применение методов провокации в других делах — все это порой выглядит так, будто органы следствия наперегонки бросились в погоню за звездочками. Говорит ли это о уровне подготовки и профессионализма следователей?

- Это говорит о том, что нам очень важно при приеме на службу в органы внутренних дел, прокуратуры и следствия проверять моральный облик человека. Даже не в том плане, изменяет он жене или нет, а в том плане, понимает ли он, что его функция — прежде всего защита прав человека. Так написано в нашей Конституции. Человек, его права и свободы — это высшая ценность. Если кто-то попирает эту высшую ценность ради того, чтобы получить звездочки, премии или повышение по службе, значит, ему не место в правоохранительной системе, потому что он работает против государства. Он работает против конституционных ценностей.