О противостоянии христианского западного мира и радикального исламизма
Хуже, чем грабли: когда лекарство опасней болезни...
Трагедия в Париже вызвала ожидаемый громкий и эмоциональный отклик в странах европейской цивилизации. Ведь это Париж. Это обычные граждане. Это источник террора, уже зарекомендовавший себя открытым и запредельно жестоким противостоянием нашей цивилизации.
Незамедлительно последовал политический отклик.
На следующий день после теракта в Париже о необходимости объединения усилий «всего мирового сообщества» заявил Владимир Путин. Ему вторила Хиллари Клинтон во время дебатов в Айове. Синхронно последовала «интеллектуальная» поддержка из Англии с электронных страниц BBC, снаряженная научным сотрудником из Оксфорда Владимиром Пастуховым.
Все они дружно иллюстрируют старый тезис: «Генералы всегда готовятся к вчерашней войне». Банально, когда мы видим это в исполнении истершихся (в лучшем случае) политических генералов. Но опаснее «интеллектуальная» поддержка. Небольшой цикл, который открывает эта статья, был задуман мной 14-го ноября. Но прочтение текста Владимира Пастухова вынуждает меня начать с него.
Текст открывается вопиющим противоречием. С одной стороны: «Парижская трагедия — не повод для паники, но, безусловно, повод для размышлений. Я не хотел бы недооценивать значение этого теракта, но не стал бы его и переоценивать». Это достойная заявка на беспристрастное научное хладнокровие. Но с другой стороны: «Мир давно живет в состоянии войны нового типа — без линий фронта и списка воюющих сторон, существующей как бы вне времени и пространства». Причина войны автору очевидна: глобализация. И нет нужды замечать, что этот диагноз произнесен давно, но не породил ни одного конструктивного следствия. Гораздо занятнее рецепт, прописываемый автором: необходимы объединение и централизация усилий Запада и России для победы в давно идущей войне.
Как объективный исследователь, Владимир Пастухов демонстрирует деликатное сомнение в качестве нынешней России как потенциального партнера западных стран. Но тут же напоминает, что, мол, удалось же объединиться перед лицом фашистской угрозы. Тут, впрочем, есть два нюанса. Первый: большевистский проект, а позднее проект сталинской милитаристской индустриализации «любой ценой», был модернизационным проектом, заимствованным с Запада и в идеологической, и в технологической составляющих. Его трагические издержки имеют два корня: общие непреднамеренные последствия эпохи модерна, о которых я буду писать позже, и тот факт, что мобилизационная модернизация осуществлялась на цивилизационной периферии европейской культуры, на неподготовленной историко-культурной почве. Но дело не в том, что Путин – не Сталин, как об этом объективно напоминает автор. Дело в том, что путинская Россия – это контрмодернизационный «проект», точнее даже – контрцивилизационный. Это зафиксировано не сегодня, и не политическими спекуляциями, а научными исследованиями.
С этим связан второй нюанс: если сравнивать ИГИЛ и нынешнюю Россию, то вторая является источником гораздо большей угрозы для западной цивилизации. Естественно, надо сравнивать не по состоянию на данный момент, а по двум другим характеристикам. Первая: потенциал необратимой военной угрозы. Таковым обладает России, но не располагает (пока, во всяком случае) ИГИЛ. Вторая: темпы нарастания антизападных и антицивилизационных тенденций. Россия и ИГИЛ сначала двигались синхронно. В 2006 году под названием «Исламское государства Ирака» заявил о себе будущий террористический анклав; в феврале 2007 года была произнесена знаменитая мюнхенская речь Путина, а в августе следующего года началась маленькая победоносная война с Грузией. Летом 2014 года началось масштабное наступление ИГИЛ в Ираке и Сирии, перенесенное нынче в Европу. В феврале того же года по распоряжению Путина началась спецоперация по присоединению Крыма к России, и с этого момента масштаб использования российских Вооруженных сил за пределами России нарастал стремительно. Одновременно внутренняя социально-политическая природа путинского режима менялась катастрофически быстро.
Можно предположить, что рекомендация Владимира Пастухова звучала бы уместнее осенью 2001 года, когда отношения между Россией и Западом находились в романтической фазе. Но это не так, о чем мне приходилось писать и тогда. Суть в том, что современный международный терроризм – явление принципиально сетевое, в этом его сила и его неуязвимость, когда против него применяются методы ведения мировых войн между централизованными государствами или союзами государств. Не хочу повторять и аргументировать все это, ставшее сейчас банальным.
В своих рекомендациях Владимир Пастухов отождествляет международный терроризм и ИГИЛ. Последний – некая временная мутация первого, своеобразный подарок Западу, которым тот не смог воспользоваться. Территориальная локализация терроризма и создание его квазигосударственных форм предельно облегчают борьбу с ним. Но беззубый и недальновидный Запад, ведомый лауреатом Нобелевской премии мира Бараком Обамой, этим не воспользовался, породив для себя множество проблем, которые он начинает пожинать только в этом году. Победа над ИГИЛ как квазигосударственным образованием не является большой проблемой для Запада. Для этого ему не нужны ни Россия, ни Китай, ни Индия. Просто нужны соответствующие лидеры, шансы появления которых повышаются после перенесения террора ИГИЛом за пределы Ближнего Востока. Но решение этой проблемы не есть решение проблемы международного терроризма.
Несложно представить себе не очень отдаленные последствия принятия рекомендаций Владимира Пастухова. Прежде всего, вдохновленная им нынешняя оппозиция Путину внутри России объявит мораторий на политическую активность до появления «следующих поколений». Это развяжет руки правящей коалиции на окончательный грабеж страны; при этом отмена санкций со стороны союзников не решит экономических проблем России, что породит новых недовольных. Я не говорю еще о волне недовольства, которая пойдет по стране вслед за волной терактов, начало которой мы видели сейчас над Синаем. В свою очередь, это породит новые, уже массовые репрессии со стороны властей, что пройдет мимо внимания Запада, у которого возникнут свои проблемы. А они будут вызваны тем, что большего подарка международному терроризму, чем централизация «контроля» и военной силы, придумать трудно. И штабы «широкой антитеррористической коалиции» будут уничтожены с помощью второсортных дронов, закупленных в России или Китае.
***
Мы все такие странные...
Давайте попробуем перечислить, что сейчас отличает две противостоящие стороны: международный терроризм, выросший на почве ислама, и христианский западный мир. Я не буду учитывать тот банальный факт, упомянутый ранее, что вторая из этих сторон является, как считается, источником глобализации, а первая потребляет ее плоды и одновременно ненавидит и сопротивляется. Я не буду также учитывать разницу в религиях. Она слишком стара. Кроме того, эта разница сама по себе не предопределяет смертельного столкновения. Достаточно вспомнить историю Иберийского полуострова с VIII по XIII века, богатую примерами веротерпимого совместного проживания мавров, иудеев и христиан, как под исламским, так и под христианским владычеством. Причем именно тогда и в тех местах развивались культура и экономика. Если все эти противоестественные факты исключить, то сегодня получается примерно следующее:
- Социальная организация. Запад – централизованный союз стран с централизованными органами управления. Терроризм – децентрализованная сетевая структура.
- Насилие. Запад – является прерогативой государств и их союзов; граждане освобождены от этой необходимости; насилие со стороны граждан ненаказуемо только в исключительных ситуациях, оговоренных законом. Во многих западных странах владение оружием гражданами весьма ограничено. Терроризм – насилие распределено по всем, включая отдельных индивидов; оружие есть у всех.
- Обеспечение безопасности населения. Запад – лежит на плечах государства. Терроризм – не очень озабочен этой функцией как социальной; каждый отвечает за себя.
- Цена жизни. Запад – очень высока и эта ценность поддерживается государством. Терроризм – не очень понимает, что это такое.
- Готовность пожертвовать жизнью ради общей цели. Запад – считается неразумной. Терроризм – общепринятая доблесть.
- Военная и технологическая мощь. Запад – очень высокая. Терроризм – весьма ограниченная.
Теперь пройдемся по этим пунктам, связав их с обсуждаемыми проблемами.
Государство (европейское) в его современном понимании начало появляться только лет триста назад, а сформировалось окончательно лишь после Второй мировой войны. Но за эти триста лет европейцы начали очень четко делить всех на комбатантов и нонкомбатантов. А последние стали привыкать к тому, что на их налоги государство держит армию, полицию и прочее, чтобы защищать их от разнообразных угроз. А иначе зачем оно нужно, это государство? Такие централизованные политические системы демонстрировали свою жизнеспособность, поскольку высвобождали, например, сферу экономической активности, защищая ее и делая более эффективной. И были два типа угроз – внешний враг и внутренняя преступность. Внешний враг – это другое государство, устроенное сходным централизованным образом. На этом строилась вся стратегия организации и обеспечения вооруженных сил. Преступностью занимались «гражданские» силовые ведомства, полиция, например. Все триста лет не было международного терроризма в его нынешнем виде. Случались лишь отдельные теракты, но их жертвами становились прямые враги террористов – цари, сановники, сатрапы; подвергнуть опасности нонкомбатантов считалось непристойным, хотя не трагичным. Власть, что вполне естественно, искала способы защиты себя в личном качестве.
Параллельно шел технологический прогресс, его обеспечение зависело от большого числа очень квалифицированных профессионалов. Их подготовка обходилась обществу недешево. Все вместе повышало цену жизни не только в силу соображений морали, но и в силу необходимости обеспечивать нарастающие темпы технологического прогресса. Со временем это влияло на военные технологии, превращая войну в разновидность онлайновой игры.
Период 70-80-х годов минувшего века был характерен зарождением сомнений в том, что государство модерна – это финальное наилучшее изобретение «прогресса». А дальше с каждым следующим десятилетием стали замечать и осознавать, что это государство не просто меняется, но растворяется. Его главное свойство – суверенитет в ключевых областях – жизни постепенно исчезал. Государства отказывались от суверенного права печатать свои деньги; решать военные задачи, входя в блоки и союзы. Оказалось, что задачи безопасности граждан можно эффективнее решать не с помощью государственной полиции, а нанимая частные структуры и т.п. Неэффективность государства становилась очевидной в условиях инновационной экономики знаний, развитию которой оно могло скорее мешать, чем помогать. И с еще большими затруднениями оно столкнулось в противостоянии с сетевым международным терроризмом. Максимум, что оно смогло продемонстрировать – это отмстить какому-либо особо знаменитому террористу, затратив колоссальные усилия. Или заплатить еще большую цену за тотальный контроль несколько снизить риски. Сам же терроризм никуда не девался.
Ничего удивительного в кризисе государства модерна нет. В природе не бывает монотонных процессов и окончательных эволюционных побед. И на смену государству будут приходить новые формы политической власти, включая забытые. Но вот что для меня очевидно: международный терроризм станет катализатором кризиса государства. Я не удивлюсь, что увижу это при своей жизни. Но подробнее об этом в последней статье. И чтобы подготовить ее, мне важно сказать еще об одном.
Социальность человека – штука довольно гибкая. И сталкиваясь с новыми вызовами, люди меняют не только институты, но и самих себя, свою психологию и социальные отношения с окружающими. Любой, кто жил последние тридцать лет в России, был свидетелем удивительных и стремительных изменений такого рода, я бы даже сказал — шараханий. Такой гибкости способствует то, что европейская цивилизация в своем развитии претерпевала разные метаморфозы, пробуя на вкус все те черты, которые в приведенном выше списке приписываются международному терроризму. Судите сами.
- Децентрализованная сетевая структура была свойственна гибким союзам независимых городов, будь то Ганзейский союз или города домонгольской Руси.
- Военное насилие было децентрализовано в феодальной Европе вплоть до начала зарождения современного государства.
- Обеспечение безопасности граждан как централизованная полицейская функция тоже появилось вместе с современным государством.
- Высокая цена жизни – еще более позднее, совсем недавнее изобретение.
- Готовность пожертвовать собой считалась, например, в рыцарском сословии вполне естественной.
Короче говоря, приписывая международному терроризму некие качества, контрастирующие с нашим пониманием самих себя, мы чаще всего не замечаем того, что видим в этих качествах различные грани самих себя в разные периоды своей истории, либо затемняем главное. А самое главное, что международный терроризм – абсолютно новое явление, которое могло возникнуть только в конце XX века. Но как это сопрягается с теми его качествами, которые мы легко усматриваем, мы обсудим в последней статье.
***
И ЧТО ЖЕ?
Я приношу извинения перед читателями за то, что задержал окончание моего миницикла. Причина очевидна — инцидент между Россией и Турцией, произошедший в начале прошлой недели. Ведь у многих были опасения, что во весь рост перед нами встает проблема более серьезная и актуальная.
Теперь возвращаюсь к основной теме и попытаюсь ответить на очевидный вопрос: так что же делать? Не имею права на роль непогрешимого эксперта в такой сложной сфере, но полагаю, что есть стороны проблемы, требующие скорее последовательного взгляда, чем исчерпывающего экспертного знания. Тем более что до меня людьми более сведущими сказано немало разумного. Следовательно, я не ставлю перед собой задачу изложения окончательного ответа. Я попытаюсь лишь показать, что решения нужно искать в более широком диапазоне.
Прежде всего, как отмечалось в первой статье, мы должны различать две проблемы. Первая — ИГИЛ; вторая — международный терроризм в его исходно децентрализованной форме. Вторая проблема в свою очередь делится на две, что в совокупности порождает три стоящих перед Западом задачи. Я включаю нашу страну в этот обобщенный Запад, поскольку не свожу нашу страну к нынешнему временному режиму. Итак, вот эти три задачи:
- решение проблемы ИГИЛ;
- снижение уровня угроз со стороны международного терроризма;
- противодействие условиям, способствующим существованию международного терроризма.
Начну с пары тезисов, касающихся решения всех трех задач.
Тезис 1. Первым шагом, который вызовет доверие общества и будет свидетельствовать об искренности антитеррористических усилий западных стран, станет открытое признание того, что терроризм использовался некоторыми западными странами, находящимися по разные стороны различных линий размежевания, как инструмент для решения своих политических задач. Это сопровождалось усилиями по обучению террористов, снабжением их финансами и оружием и науськиванием на врагов. Примеры приводить не буду — они известны, так же как примеры того, как выпестованные и выросшие ячейки терроризма поворачивали оружие против бывших «воспитателей и спонсоров».
Это признание должно быть закреплено в международном праве, а такая государственная практика должны быть квалифицирована как преступная, а лидеры стран, санкционирующие такую практику, должны впредь признаваться как международные преступники, подпадающие под юрисдикцию Гаагского трибунала. Если этого не будет сделано, то у отдельных участников тактической антитеррористической коалиции сохранится соблазн подкидывать дровишки в костер международного терроризма для решения сиюминутных задач.
Тезис 2 связан с первым. Террористические организации не могут делиться руководствами стран на «своих» и «чужих». Преступной должна быть признана любая террористическая практика, от кого бы она ни исходила и какие бы цели ни преследовала. Насилие против мирных граждан как инструмент политического действия должно быть под международным запретом и контролем.
Теперь о решении первой задачи — противодействие ИГИЛ. Начну с того, чего делать не следует. Сейчас отдельные ограниченные военные усилия различных стран решают для их лидеров больше внутренние задачи, а не те, которые официально декларируются. Бомбежки ИГИЛ, рекламируемые по телевидению, помогают этим лидерам демонстрировать свою решительность в борьбе с терроризмом и завоевывать очки внутри страны. В результате тратятся средства налогоплательщиков на рекламную кампанию ИГИЛ, результатом которой становится нарастающее пополнение рядов боевиков террористического квазигосударства.
Между тем, первая и наиболее важная задача, которую должна решать любая коалиция — это изоляция ИГИЛ: от финансовых потоков, от поставок оружия, от средств связи и пропаганды. Необходимо перекрыть возможности пополнения ИГИЛ новыми энтузиастами и покупки не принадлежащей ей нефти. Не говорите, что это нерешаемая задача. Лучше подумайте, почему она не решается до сих пор. Я имею в виду не декларации и отдельные демонстративные усилия, а скоординированные и последовательные действия по всем направлениям.
Тут вот еще что забавно: решение такой задачи быстрее, чем бомбардировки, выявит истинные намерения властей различных стран, заявляющих о своем стремлении бороться против ИГИЛ. Я даже не исключаю, что результатом может стать пересмотр некоторых коалиционных и союзных соглашений. Либо всем придется работать всерьез. Только решив задачу изоляции, можно будет осмысленно переходить к военному решению задачи в той мере и теми средствами, которые проявят свою актуальность по результатам изоляции.
Снижение угроз международного терроризма. Я не претендую на описание решения задачи, но мне представляется, что его поиск будет происходить естественным путем. Напомню, что мишенями атак международного терроризма обычно являются локальные мирные цели: гражданские самолеты, здания мирного назначения, скопления людей на рынках или площадях и т.п. Последнее время эти террористические атаки еще больше локализуются; жертвами могут становится отдельные люди или группы, не намечаемые заранее. Это проявляется в Израиле и проявилось в Париже.
Ответ довольно очевиден: локализация и диверсификация отпора и предотвращения атак. Возможный путь указывает такое новое явление, возникшее независимо от терроризма, как «со-общественная полиция» (community policing). Оно развивается там, где муниципальные органы полиции достаточно автономны, и заключается в планировании и осуществлении функции обеспечения общественной безопасности в условиях тесного сотрудничества полиции и местных сообществ. Опыт показывает, что этот подход много эффективнее традиционного. Одна из причин — резкий рост взаимного доверия между полицией и гражданами и вовлечение последних в решение задач безопасности. Параллельно начнется изменение социальной психологии членов местных сообществ. Например, резко вырастет внутренний взаимный социальный контроль, который сейчас дефицитен в индивидуализированном обществе, но который был весьма присущ раньше европейской культуре. Появится и сфера применения носителям «гена альтруизма», которым сейчас неуютно в западной культуре, и им не обязательно будет искать себя «на стороне». Это все не отменяет усилий государства, но критически важно дополняет их. И государство должно быть готово поддержать подобную деятельность местных сообществ.
Проблема условий, порождающих международный терроризм. С подобной проблемой Запад начал сталкиваться к концу XIX века, когда стремительный рост капитализма привел к огромной имущественной дифференциации, чреватой социальными потрясениями. Поиск ответов на этот вызов велся по разным направлениям. Например, в скандинавских странах формировалась культура, в которой демонстрация богатства считалась этически неприемлемой. На уровне государств социалистические партии были вовлечены в политическую конкуренцию. Наконец, возник такой феномен, как социальная ответственность бизнеса. Она заключалась не только в благотворительности, но и в том, что бизнес решал социальные проблемы вместе с местными сообществами. Все это резко снизило и имущественное расслоение, и, что более важно, цивилизационный контраст, проявлявшийся между разными социальными группами внутри западных стран.
Я разделяю точку зрения тех, кто считает международный терроризм современным ответом на новый цивилизационный контраст между государствами, выросший и ставший унизительно ощутимым в ходе глобализации. Я считаю также, что здесь допустима аналогия с той проблемой западных стран, о которой я говорил чуть выше. А потому возможны и решения. Я не буду развивать эту мысль, тут есть простор для фантазии.
Глобализм опасен сам по себе и попыткой культурной и политической унификации. Здесь типичный случай путаницы между целями и средствами. Политическое устройство западных стран — лишь средство. Когда же его навязывают как стандарт, оно превращается в цель. А цели реальные всегда иные, например — общая безопасность. Это все от интеллектуальной лени.
И несомненно, мы видим в международном терроризме явное религиозное столкновение. Нередко религиозные различия используются здесь как доступное средство пропаганды и мобилизации сторонников. Есть три вещи, которые точно сохранятся ближайшую тысячу лет. Это анекдоты, ложь и религии. С первыми бороться не нужно, со второй — утомительно, а с третьей бессмысленно. Ведь дело не в религиозных различиях как таковых, а в способе их использования. Вызов человечеству не религии, а агрессивная религиозная ненависть. Поиск лекарства от нее — общая задача интеллектуалов разных религий и культур. И не говорите, что это невозможно. Просто вспомните, что на Иберийском полуострове в течение нескольких веков мирно и плодотворно сожительствовали мусульмане, христиане и иудеи. И там, где это происходило, расцветали культура и экономика.
Вот и все. В том смысле, что я и не собирался давать окончательного ответа. И не мог это сделать. Я только о том, что поиск решения сложной задачи требует более широкого взгляда на себя и других.