O причине, регулярно запускающей кризисный механизм в мировой экономикe

«Миру придется рискнуть еще раз»

Уже не вызывает сомнений, что мировая экономика вошла в рецессию. Экономисты спорят разве что о глубине начавшегося кризиса и о его возможных последствиях.

«Огонек» предлагает взгляд на ситуацию одного из ведущих российских специалистов в области анализа кризисных явлений в экономике, заведующего научно-исследовательской лабораторией cистемной динамики Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого, профессора Николая Диденко.

«Огонек»: — Николай Иванович, что будет с деньгами, когда всех выпустят с карантина?

Николай Диденко: — Цены вырастут. Если США включат печатный станок, а такой сценарий имеет почти 100-процентную вероятность, то цены вырастут повсеместно и весьма существенно. Нужно было еще в 1944 году прислушаться к предложениям Джона Кейнса о том, чтобы ввести единую мировую валюту, тем самым запретив отдельным странам осуществлять эмиссию денег. В эпоху начинавшейся холодной войны и существования двух враждебных систем такое предложение, конечно, не имело шансов на осуществление, тем горше плоды, которые мы пожинаем сегодня.

— Может, есть резервы для укрепления нацвалюты? Немало говорили о том, что рубль недооценен...

— Это говорили те, кто путает показатели двух курсов рубля — рыночного, зависящего от спроса и предложения на валютном рынке, и курса, равного паритету покупательной способности. Последний рассчитывается МВФ по специальной методике два раза в год по каждой стране в привязке к доллару США, и в нем учитываются такие показатели, как структура цены товаров по составляющим, производительность труда и другие экономические факторы (в 2005 году, к примеру, паритет покупательной способности рубля был равен 8,7, в 2016-м — 22,3). Есть и другой показатель — реальный эффективный обменный курс, который представляет собой средневзвешенное значение обменного курса рубля по отношению к корзине валют основных торговых партнеров России. Другими словами, курс, характеризующий внешнеторговые операции России. Так вот, «паритетный рубль» по экспертным оценкам стоит сегодня в районе 25 рублей за доллар. Рыночный же курс нацвалюты — в районе 75–76 рублей за доллар. Ни о какой недооцененности тут нет и речи. Весь вопрос в том, что последует дальше. Еще точнее: пойдут ли власти на девальвацию нацвалюты?

Пока все, что мы видим,— это скрытая, а не официальная девальвация. Разница — в признании властями стабильности низкого курса. Они этого не делают по многим причинам, но прежде всего из-за страха отпугнуть инвесторов, которые и так выходят из российских ОФЗ. Скрытая девальвация — тоже ничего хорошего: подешевевший рубль выводят из денежного оборота медленно и по возможности незаметно, пытаясь уменьшить вес сильно разросшегося денежного «навеса» над реальным сектором. Излюбленный способ добиться этой цели — стимулировать экспорт, но в этом случае возникнут проблемы с импортом, а, стало быть, рост цен будет еще значительнее.

— Так чего же ждать: власть включит печатный станок или попытается «вывести» рубли?

— Думаю, это тот самый вопрос, ответ на который сегодня ищут в Центробанке. Что они выберут, мне неведомо. Одно знаю точно: что бы ни выбрали, рост цен неизбежен. Он всегда сопровождает любые критические ситуации в экономике, будь то война или сравнимая с ней масштабная эпидемия. И ни один центробанк ни в одной стране мира не в состоянии справиться с этим ростом цен, который останавливается только тогда, когда ситуация становится контролируемой.

— Насколько критично то, что происходит сегодня на мировом рынке нефти?

— Существуют две формы торговли нефтью и нефтепродуктами: контрактная и спотовая. Первая подразумевает договор о поставке товара в течение определенного периода и часто по фиксированным ценам. Спотовая — это краткосрочные сделки, зачастую продажа одного танкера. По оценкам экспертов, в настоящее время примерно 50?55 процентов сделок, заключаемых на мировом рынке нефти и нефтепродуктов, совершается на спот-условиях, как правило, на Роттердамской товарной бирже или в Сингапуре. В любом случае детали контрактов и цены знают только продавцы и покупатели. А привычная нам «мировая цена на нефть» — это «продукт» Нью-Йоркской товарной биржи (NYMEX). Там обращаются многочисленные деривативы — форвардные и фьючерсные контракты, опционы. Это соглашения, которые позволяют трейдерам, инвесторам и производителям товаров спекулировать на будущей цене актива, то есть нефти. Вот цены на нефтяные фьючерсы мы и слышим в новостях. Львиная доля фьючерсов котируется в долларах США.

Сегодня большая часть сделок с фьючерсами носит спекулятивный характер, то есть участники рынка заинтересованы не в физической поставке товара, а только в извлечении дохода. Случилось так, что страны ОПЕК+ не согласовали свои интересы в марте, в Роттердаме и Сингапуре продали несколько танкеров по более низким ценам, чем ранее, а на NYMEX трейдеры запустили процесс продажи деривативов на нефть на понижение. В мире реальной нефти запущен процесс поиска решения, и нефть отыгрывает позиции. Уверен в запасе прочности у отечественных нефтеэкпортеров. И не только в нефти дело. Отрадно то, что российская экономика устойчива.

— А Китай?

— Китай — все еще бедная страна, по показателю «индекс человеческого развития» в рейтинге стран мира в 2019 году из 189 стран Китай занимает 85-ю строчку. Когда в Китае вырастет доля среднего класса, его экономика станет куда более устойчивой. Весь вопрос в том, когда это случится с учетом нынешней мировой рецессии. Эпидемия повлияет на мировой экономический уклад и способна привести к тому, что Китай скупит подешевевшие акции мировых компаний, в том числе и высокотехнологических. Но это вряд ли поможет ему стать могущественнее США. По крайней мере, не в ближайшем будущем. Проблема в том, что нацрезервы подавляющего большинства стран в изрядной степени состоят из облигаций правительства США, а золотовалютные резервы имеют долларовую составляющую. Пока такой расклад существует, мощь США подорвать трудно. По сделанным ранее прогнозам, Китай должен был бы догнать США по ряду важных параметров к 2025 году, создав альтернативный центр силы в финансовом мире, но получится ли к указанной дате, учитывая разразившийся кризис? Мое мнение: вряд ли.

— Так, может, правы те, кто призывает отвязаться от доллара?

— А есть кто-то, кто хочет отвязаться от доллара? Всерьез, а не на словах? По российскому закону «О валютном контроле...» отечественные компании вправе вписать в контракт любое средство платежа. И что вписывают наши нефтеэкспортеры? Доллар. Почему? Это позволяет переложить риски, отвязаться от проблемы с возможным падением курса рубля и даже выиграть на этом. Вспомните, чем закончилось создание российской нефтяной биржи... У здания на Васильевском острове якобы по требованию общественности снесли верхний этаж (мол, портил вид на Исаакиевский собор), где стояли машины, обсчитывающие биржевые операции — биржи де-факто нет, торговля нефтью за рубли и не начиналась. Хотя жаль, потому как рубль от этого стал бы устойчивее и его курс не ухал бы вниз с такой силой, как сейчас. Так что от доллара не уйдут, тем более сейчас. Да это и невозможно сделать в нынешних условиях.

— В чем проблема?

— Долларовая валютно-финансовая система не просто влиятельная, она еще и очень устойчивая. Часть причин я уже назвал выше, говоря о нацрезервах. Остается добавить, что у Штатов — большинство голосов в большинстве международных финансово-кредитных структур. К примеру, в МВФ у них 17 процентов, тогда как на Россию и Китай приходится по 3 процента. Американским гражданам и корпорациям принадлежат 50–55 процентов всех выпущенных в мире акций. Тех самых акций, чей ценовой рост изрядно пополняет «навес» над реальным сектором экономики и который регулярно обрушается, вызывая кризисы. К тому же США злоупотребляют своим монопольным положением, включая печатный станок и увеличивая долларовую массу, которую другие страны запасают в кризис с еще большим энтузиазмом (и Россия не исключение). Штаты — бесспорный стержень нынешней мировой финансовой системы.

— По-вашему, был бы масштабный кризис, не случись коронавируса?

— Думаю, да, по симптомам он приближался. Экономисты, как и медики, многое видят и определяют по симптомам. Весь вопрос в масштабах. Теперь уже рассуждать на тему осмысленности таких мер, как закрытие границ, прекращение авиасообщения, самоизоляция и т.д., смысла нет — процесс запущен и экономику ожидает рецессия. Что это значит? То, что будут зафиксированы темпы прироста суммарного мирового ВВП ниже 2–2,5 процента. Считают этот порог так: из суммарного ВВП интересующего года вычитается аналогичный показатель за предыдущий год, а полученная разница делится на ВВП предшествующего года. Так что цифры по 2020 году мы получим только в первом квартале 2021 года. Пока же можно только строить прогнозы на основании, например, данных за первый квартал, которые сейчас начинают поступать.

Например, согласно прогнозу Института международных финансов (Вашингтон), мировая экономика в 2020 году должна прирасти только на 0,4 процента. Замечу: этот прогноз был сделан до того, как начались проблемы с коронавирусом. То есть и без этого шока мир входил в рецессию, и ее начало уже фиксировали в экономиках США, еврозоны и Японии еще в прошлом году. Если проблемы с коронавирусом и ограничительные меры продлятся весь нынешний год, то снижение мирового ВВП, скорее всего, окажется сильнее, чем в 2008 году. А все потому, что не сделано ничего, чтобы ликвидировать причину, регулярно запускающую кризисный механизм.

— И в чем она?

— Есть такой термин — «перегрев экономики». Но что это значит? Возникает ситуация, когда капитал в финансовом секторе (банки, биржи, фондовые рынки.— «О») растет значительно быстрее, чем в реальном. Проанализируйте кризисы за последние полвека или чуть больше: все они начинались с паники в финансовом секторе — «сыпались» курсы валют, обесценивались акции, облигации и гособязательства, возникал кризис неплатежей по ипотеке и т.д. С 1857 года человечество пережило как минимум 20 глобальных экономических кризисов, а с 1997 года они участились настолько, что впору говорить о почти непрерывающейся череде кризисов. Рвется там, где тонко... Азиатский финансовый кризис 1997–1998 годов — девальвация валют ряда стран региона и России. 2000 год — разрыв «пузыря» доткомов (Dot-Com Bubble), когда вслед за пятилетним ростом цен на акции интернет-компаний последовало их одномоментное обрушение и началась волна банкротств. Кризис 2008 года, до сих пор вспоминаемый с содроганием что на Западе, что на Востоке, начался с ипотеки.

К 2020 году в мировой экономике надулся очередной монетарный пузырь: итоги прошлого года показали, что разрыв между капиталом в реальном и финансовом секторах вырос до критического. Вы посмотрите, что происходит с теми же нефтяными фьючерсами: гигантские объемы, скачущие цены, а в действительности за всем этим стоит продажа 2–3 процентов реально существующей нефти по фьючерсным контрактам. Капитал в реальном секторе растет крайне низкими темпами, тогда как в финансовом — в разы быстрее. Отчасти потому, что банки предпочитают делать деньги из денег, вкладываясь в ценные бумаги или активируя процесс кредитования, а не инвестировать в тот же реальный сектор. Реальному сектору столько денег, сколько сегодня вращается в финансовом мире, и не нужно, но, с другой стороны, ему и не дают того, что было бы необходимо, скажем, для технического переустройства мировой экономики. В прошлом году США, например, резко активизировали процесс выдачи кредитов, прежде всего студентам, и тем самым серьезно вздули финансовый «навес» над реальным сектором. И теперь либо война, которая «обнуляет» такого рода ситуации и запускает новый рост экономики, либо шок иного рода, коронавирус например.

— Можно ли сделать так, чтобы капиталы в финансовом и реальном секторе сравнялись?

— По моим данным, это никого не интересует. То есть была попытка после кризиса 1997 года: через пару лет создали G20 ровно для этих целей. Комиссия во главе с лауреатом Нобелевской премии Джозефом Стиглицем рекомендовала усилить систему банковского регулирования, поскольку банки не выполняют свою главную задачу — не инвестируют в развитие реального сектора, потом создали комитет по банковскому надзору, выработали стандарт «Базель-3» и... тишина. При всем усилении контроля как делали деньги на деньгах, так и делают. И даже с большим размахом. Это к вопросу об эффективности G20, основная цель создания которой — достижение глобальной экономической стабильности и устойчивого роста. Так что существующая финансовая модель мира остается, пока она выгодна власть имущим.

— Есть шанс, что она может перестать быть невыгодной?

— Только если исчезнет ставка на потребление. Но пока идет явно обратный процесс — потребление растет. И даже в африканских странах звучат призывы «жить, как средние американцы». Сложившаяся система целенаправленно выращивает людей, начиная с детского сада, которые должны стать идеальными потребителями, и все, что нас окружает, направлено на это. Новые технологии эту ситуацию не изменят, разве что искусственный интеллект возьмет на себя управление мировыми экономическими процессами. Если не менять природу человека, то выход один — вводить иной способ производства, некапиталистический. Мы помним о предыдущей неудачной попытке его внедрения в Советском Союзе. Уверен, что миру придется рискнуть еще раз, уже в планетарном масштабе. Его к этому вынудят условия: когда численность населения Земли достигнет отметки 14–15 млрд человек, останется простая альтернатива — либо цивилизация будет уничтожена пандемией или войной, либо появится модель другой экономики, способной решить проблему нехватки ресурсов.

— Что это за модель?

— Это одна из концепций общества будущего, если кратко, то создание новых принципов, на которых будет основываться взаимодействие общества с природой в условиях дефицита ресурсов.

— И что это за принципы?

— Ну, например, приведение в соответствие со сроком службы эксплуатации всего и вся: если срок жизни автомобиля по техническим условиям 10 лет, то он и может эксплуатироваться только 10 лет, после чего утилизируется в соответствии с положениями циркулярной экономики (направление теории и практики, как оберегать экологию.— «О»); если зданию отводится 50 или 100 лет по техническим условиям, оно и будет эксплуатироваться не больше положенного срока, а потом на его месте возводится новое, соответствующее новым техническим требованиям. Ликвидируется система наследования, за исключением небольших личных вещей. Тем самым вы подстегиваете производство и потребление, уравниваете спрос и предложение, попутно не создавая проблему социального неравенства… Отчасти напоминает реализацию идеи Роберта Оуэна о «Новой гармонии», созданной еще в начале XIX века на принципах уравнительного коммунизма, но, конечно, при новых техно- и информационных возможностях. Утопия? На данный момент — безусловно, но еще недавно и тотальный контроль за соблюдением карантина в той же Европе было невозможно себе представить.

Беседовала Светлана Сухова

https://www.kommersant.ru/doc/4314665

***

Приложение. Коронавирус чреват войной и коллапсом США и РФ

Разногласия лидеров США, России и Китая по широкому кругу вопросов после окончания пандемии коронавирусной инфекции могут привести к более активным попыткам этих стран зарегулировать целые регионы, к дестабилизации этих стран, а также, при самом негативном стечении обстоятельств, к их столкновению.

Последствия пандемии коронавирусной инфекции могут быть ужасными, вплоть до начала войны между крупными державами и развала отдельных стран. Такое развитие событий будет зависеть от одного — способности лидеров России, США и КНР договориться, пишет Ирвин Струдин в статье, опубликованной 27 апреля в South China Morning Post.

Автор отмечает, что, несмотря на самые его искренние надежды, велика вероятность того, что три мировые державы — США, Китай и Россия — не смогут найти общий язык для выхода из нынешнего кризиса. И связано это будет с идеологическими причинами и взаимным недоверием Вашингтона, Пекина и, в меньшей степени, Москвы. Возможно, лидеры Великобритании, Канады, Франции, Германии, Индии или Японии смогут вмешаться, чтобы спасти положение, но в лучшем случае их помощь будет носить лишь частичный характер, если учесть огромные различия в размерах и возможностях между этими вторичными державами и «большой тройкой».

Итак, каковы наихудшие сценарии, которые могут возникнуть, если Дональд Трамп, Си Цзиньпин и Владимир Путин, или их преемники, не смогут найти общего языка к концу этого года? По мнению автора, их три, и все они плохи сами по себе, но в комбинации друг с другом они просто ужасны.

Наиболее вероятным и ближайшим по времени последствием такого трехстороннего разногласия будет ускорение и углубление «паразитической регулятивной конкуренции» между коммерческими и торговыми пространствами США и Китая. Россия в этом противодействии, безусловно, выступает как самый слабый экономический игрок, все более склоняясь к китайскому пространству и пытаясь всё активнее осуществлять регуляторный контроль по меньшей мере над 12 из 15 постсоветских республик.

Регулятивный контроль над конкретной территорией становится сравнимым с победой и захватом территории, ее оккупацией или аннексией в обычной войне. По мнению Струдина, жертвой именно такого «регуляторного конфликта» между Россией и ЕС в 2014 году и стала Украина. Впоследствии обострению такого конфликта поспособствовали санкции и контрсанкции, создавшие по всему миру «узкие места». После же окончания пандемии эта конфронтация примет еще более острый характер.

Вопрос заключается в том, кто сможет установить экономические правила для Ближнего Востока и большей части Африки, пострадает ли или распадется совсем единое нормативное пространство ЕС под давлением. Кроме того, неясно, кому достанется «главный приз» — 600-миллионный рынок Юго-Восточной Азии. С большой долей вероятности можно ожидать, что исходом этого процесса станет мешанина регулирующих режимов и «информационных пространств», охватывающих разные страны и сектора, что крайне затруднит странам, компаниям и людям возможность перемещаться и заключать сделки через границы. Такая ситуация не способствует значительному глобальному росту.

Второй сценарий, на этот раз среднесрочный — катастрофический результат пандемии заключается во внутренней дестабилизации одной или нескольких великих держав. Основным кандидатом на такую дестабилизацию Струдин назвал Россию. И дело не только в отсутствии четких договоренностей о правопреемстве в Москве, но также из-за обвала цен на нефть и доходов, а также из-за растущего давления на бюджетные ресурсы страны ввиду необходимости стимулировать и без того ослабшую экономику. Любая глубокая дестабилизация России быстро отразится на Европе, на Ближнем Востоке и во всей Азии.

Вторым ведущим кандидатом на внутреннюю дестабилизацию стали США, в которых в ноябре должны пройти выборы президента. Могут ли США развалиться в течение следующего года или двух? Хотя это маловероятно, постоянно растущая радикализация между двумя основными политическими «племенами», а также между республиканскими и демократическими штатами внутри них самих может легко привести к росту политического насилия, активности боевиков и делегитимизации центральной власти и правительства. Слабые общественные институты в сочетании с растущим идеологическим радикализмом легко перетекут на соседние страны, такие как Канада, Мексика и страны Карибского бассейна. В случае с Китаем намного сложнее предсказать, что может стать причиной его дестабилизации. Тем не менее ясно одно: негативное воздействие дестабилизации в других странах, таких как КНДР, на КНР будет огромным.

Наконец, в рамках третьего сценария негативного развития событий, по мнению Струдина, велик риск начала войны — прямой или косвенной, преднамеренной или случайной, классической или гибридной. На сегодняшний день такое развитие событий наименее вероятно, но, несомненно, именно с ним и связаны наиболее катастрофические последствия.

Маловероятно, что США, Китай или Россия сознательно нанесут удар друг по другу в любой фронтальной форме, но это не должно исключаться в случае существующей политической угрозы любому из лидеров. Случайное втягивание в войну гораздо более вероятно либо в ложном ожидании нападения, либо в результате ошибки из-за и без того запутанного характера существующих конфликтов и напряженности в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в Южно-Китайском море.

Начало войны через посредников более вероятно, чем прямая конфронтация. Более того, вероятнее всего, стоит ожидать обострения кибервойны. Прямая война может быть тотальной войной, вызывая почти полное разрушение. Иными словами, у крупных держав все больше причин прилагать усилия для поиска общего языка и совместного решения проблем.

Автор: Максим Исаев

https://regnum.ru/news/polit/2930053.html