Неореализм и современные международные отношения или Почему Кеннет Волтц был прав (лишь частично)

Неореализм и современные международные отношения

или Почему Кеннет Волтц был прав (лишь частично)

По окончании Холодной войны все школы международно-политических исследований должны были ответить на вопрос: какими будут международные отношения после окончания биполярной конфронтации? Собственно, предугадывание логики дальнейшего развития событий и есть одна из задач науки, и Теория международных отношений (ТМО) — не исключение. Главное место в ТМО занимает школа неореализма, или как ее еще называют — структурного реализма.

Это направление политического реализма называется структурным, потому что в основу трактовки логики развития международных отношений представители этой школы ставят именно конфигурацию сил в этой системе (количество полюсов), которые формируют ее структуру. Кроме того, неореалисты считают, что лишь уровень системы международных отношений может определяющим образом влиять на ведущих актеров системы — больших государств — и сформировать их поведение. Именно поэтому можно утверждать, что к изучению проблемы возможной эволюции международных отношений после 1991 года школа структурного реализма подошла методологически и концептуально подготовленной. Поэтому не удивительно, что уже в 1993 году корифей школы неореализма — Кеннет Волтц — предложил свое виденье того, как вскоре, опираясь на основные постулаты этой школы, будут развиваться международные отношения.

Свои идеи Кеннет Волтц изложил в статье “The Emerging Structure of International Politics” (International Security, Vol. 18, No.2, autumn 1993, pp. 44-79). Как и всякий представитель реалистичной парадигмы, он концентрирует свое внимание на больших государствах, которые могут потенциально конкурировать с США за доминирование в системе международных отношений. Среди них автор выделяет три такие потенциальные конкуренты — ФРГ (или Западная Европа как потенциально единое государство), Япония и КНР. При этом Кеннет Волтц сосредоточивается на тенденциях экономического и политического развития Японии, и в меньшей степени — ФРГ. Интересно, что уже тогда в будущем статусе Российской Федерации, как большого государства, Кеннет Волтц усомнился. Ведь не принимая во внимание её достаточно большой военный потенциал (и в 1993 году, и сегодня РФ — это единственная в мире страна, которая может физически уничтожить США), РФ просто не будет успевать за быстрым прогрессом технологий. Поэтому можно утверждать, что анализ перспектив РФ в системе международных отношений оказался достаточно точным. Действительно, лишь в период правления Владимира Путина часть продукции с высокой добавленной стоимостью в экспорте РФ упала с 10 % до 4 %, при этом произошло фактическое закрепление России в качестве сырьевого придатка к развитым странам Западной Европы, а в недалекой перспективе — и Восточной Азии.

***

Анализируя рост экономического могущества этих стран (Японии и ФРГ), автор делает вывод, что они попытаются конвертировать его в военно-политическое доминирование в своих регионах. Ведь в прошлом именно по такой траектории развивались другие претенденты на статус большого государства. Вот что пишет об этом Кеннет Волтц в своей статье: «Страны всегда вели между собой борьбу за богатство и безопасность, и это часто выливалось в конфликты. Тогда почему будущее должно отличаться от прошлого? Принимая во внимание возможность конфликта и необходимость отстаивать собственные интересы, можно лишь удивляться, почему экономически мощное государство может отказываться от обладания оружием, которое так замечательно проявило себя в качестве инструмента сдерживания». Однако основными факторами, которые будут поощрять ФРГ или Японию к этому, будут факторы системные, главным из которых является доминирование США. Вот как об этом пишет Кеннет Волтц: «С ослаблением могущества СССР теперь США не сдерживает никакая другая страна или их объединение. Как писал Герберт Батерфилд, Франсуа Фенелон (французский теолог и советник по политическим вопросам, умерший в 1715 году) был первым человеком, который понял, что баланс сил является повторяемым явлением, а не каким-то особенным и эфемерным условием. Он утверждал, что от страны, имеющей непреодолимую силу, нельзя ожидать сдержанного поведения в течение длительного периода времени. Выходя из постулатов теории баланса сил, можно предусмотреть, что другие страны, отдельно или в союзе, будут пытаться сбалансировать могущество США». Теперь попытаемся сравнить эти выводы с тем, как эволюционировали международные отношения в течение последних 25 лет. Ведь, как известно, практика является наилучшим мерилом истинности той или иной теоретической концепции.

Определенной реализацией идей Кеннета Волтца в отношении реакции других стран на могущество США в форме разных коалиций и объединений можно считать возникновение феномена «мягкого балансирования» (soft balancing). Это понятие означает координацию поведения других государств для того, чтобы увеличить расходы для государства-гегемона, исповедующего активную внешнюю политику. Однако мягкое балансирование происходит без применения или угрозы силой, без мобилизации материальных ресурсов, а в основном путем голосования в соответствующих международных организациях. Оно, в первую очередь, связано с желанием лишить внешнюю политику государства-гегемона легитимности. Легитимность же дает возможность государству-гегемону проводить внешнюю политику со значительно меньшими расходами. Классическим примером мягкого балансирования считается отказ в 2002-2003 годах ФРГ, Франции и РФ в рамках СБ ООН легитимизировать войну США против Ирака. При этом факт, что действия США по отношению к Ираку не составляли по различным причинам прямой угрозы для безопасности ни одной из вышеперечисленных стран, стал определяющим в том, что это мягкое балансирование так и не превратилось в союз Париж-Берлин-Москва, как того опасались в Вашингтоне, и предполагали в Москве.

***

Как по мне, склонность ФРГ и Франции к мягкому балансированию в случае с Ираком лучше объясняет концепция «либеральной гегемонии США», предложенная Джоном Айкенберри в книге “Liberal Leviathan: The Origins, Crisis, and Transformation of the American World Order”. Желание официальных Парижа и Берлина в 2003 году вступить в ситуативную коалицию с Кремлем для того, чтобы противодействовать официальному Вашингтону, Джон Айкенберри объясняет фактическим нарушением Соединенными Штатами неформальной договоренности с Западной Европой, имеющейся с 1945 года. ФРГ и Францию в 2003 году напугало не столько военное могущество США, сколько желание Вашингтона применять его в одностороннем порядке, не обращая внимания на предостережение союзников по НАТО. Это, собственно, и является так называемым примером «парадокса американского могущества», как его сформировал Джозеф Най-младший: угрозу создает не сама сила как таковая, а то, как ее применяют, особенно в государстве с таким демократическим устройством, как США.

В завершение ознакомления с ситуацией 2003 года следует отметить, что у Японии совсем противоположная позиция, которая должна была быть по логике Кеннета Волтца. Войну США против Ирака поддержало тогдашнее правительство Японии во главе с премьер-министром Дзюнитиро Коидзуми. Япония была не только едва ли не единственным развитым государством, непосредственно поддержавшим агрессию США против Ирака, но и направившим туда 600 военных. Это было впервые после поражения во Второй Мировой войне, когда официальный Токио согласился на отправку своих солдат за границу. Поэтому такое усиление внешнеполитической активности Токио стало следствием позитивной, а не негативной, как считал Кеннет Волтц, реакции Японии на внешнюю политику США в условиях однополярности.

***

Подъем КНР можно считать едва ли не самым лучшим примером реализации предположений Кеннета Волтца образца 1993 года о том, что страны пытаются конвертировать свои экономические успехи в военно-политическое доминирование в своем регионе. Однако и в данном случае все не так однозначно. Действительно, наращивание Китаем военной компоненты национального могущества можно рассматривать как реакцию на доминирование США. Как утверждает в своей книге “The Hundred-Year Marathon: China's Secret Strategy to Replace America as the Global Superpower” Майкл Пилсбури (Michael Pillsbury), создание и количественное наращивание асимметричных средств ведения войны является следствием опасения официального Пекина по поводу возможной превентивной войны, при помощи которой официальный Вашингтон попытается положить конец реализации «Китайской мечты», означающей на практике возобновление доминирования Китая в Азии, а, следовательно, и опосредствованно — в мире. Интересно, что китайцы в таком поведении руководствуются не постулатами западных школ международно-политических исследований, а своей тысячелетней историей, особенно уроками так называемого «Периода воюющих царств». Однако, с другой стороны, Майкл Пилсбури утверждает, что военному могуществу, по сравнению с экономической мощью, в стратегии КНР касательно победы в столетнем марафоне отводится второстепенная роль. Это стало уроком, который китайцы позаимствовали у СССР. Ведь страну Советов, как известно, от внутреннего развала не спасли первоклассные вооруженные силы.

Можно ли в таком случае утверждать, что неореализм в целом слабо справился с заданием предвидения логики эволюции развития международных отношений и внешнеполитического поведения отдельных государств? Вывод, опять же, не однозначен, если обратить внимание на изменения в поведении на внешнеполитической арене тех государств — Японии и ФРГ, — которые Кеннет Волтц считал самыми лучшими претендентами для ведения активной самостоятельной внешней политики.

***

Так, приход к власти в Японии в конце 2012 года Кабинета министров во главе с Синдзо Абе стал поворотным моментом в эволюции внешней политики этой страны после 1945 года. В своей основополагающей статье по поводу проблем внешней политики Японии глава ее правительства поставил задачу создать «Азиатский демократический бриллиант». Под этим метафорическим словосочетанием подразумевается идея широкого объединения демократических государств Индийско-Тихоокеанского региона с целью поддержать порядок, базирующийся на соблюдении принципов международного права, в первую очередь — морского права. На практике это означает противодействие политике КНР для смены status quo в свою пользу в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях и установление полного контроля над их акваториями. Фактически это бы значило, что официальный Пекин может навязывать свою волю таким странам как Япония, что, как островное государство, критически зависит от импорта сырья и экспорта готовой продукции. В своей внешнеполитической революции, которую Синдзо Абе так любит сравнивать с Революцией Мейдзи, премьер-министр Японии пытается фактически нивелировать 9 статью Конституции 1947 года. Таким образом, Страна восходящего солнца вернет себе право на коллективную самооборону, усиливающую ее позиции в противостоянии с КНР.

Исходя из предварительного заключения, причиной отказа руководства Японии от упомянутой модели поведения стали факторы из системного уровня международных отношений, однако они вовсе не связаны с могуществом США. Проблемы гарантирования национальной безопасности Японии четко определили Эндрю Натан и Эндрю Скобелль: «Геостратегическая позиция Японии делает ее наиболее незащищенной страной из всех современных ведущих государств. Ее четыре главных острова, длинные, узкие, плотно заселенные, растянулись на 1400 миль параллельно с материковой Азией. Они расположены на расстоянии всего лишь 200 миль от РФ, 155 миль от Корейского полуострова и 500 миль от КНР. Этого оказалось достаточно в примодерных условиях, чтобы защитить Японию и материковую Азию одну от другой, за исключением случая, когда монголы в XIII веке в течение недолгого времени пытались завоевать Японию. Однако после того, как две страны (Япония и КНР) создали паровые ВМФ, их интересы в области безопасности начали пересекаться и взаимно исключать друг друга».

Поэтому переход от реактивной к практической внешней политике стал реакцией Японии на подъем КНР, и никоим образом не на могущество США. Следует признать, что Кеннет Волтц в своей статье предусматривал такое развитие событий именно в отношениях между КНР и Японией. Он писал: «Укрепление вооруженных сил СССР на Дальнем Востоке в конце 1970-х привело к переоценке Японией советской угрозы. Сейчас обеспокоенность вызывает увеличение военного бюджета КНР почти вдвое в течение 1988-1993 годов. Китайская трехмиллионная армия, пребывающая в процессе модернизации, и увеличение морского и военно-воздушного могущества для проектирования силы, обостряет ощущение страха у всех соседей КНР, и усиливает ощущение нестабильности в регионе, богатом на неурегулированные территориальные конфликты». Однако в таком случае четко проявляется определенная противоречивость взглядов известного теоретика-неореалиста. Сначала Кеннет Волтц полагает, что движущей силой во внешнеполитическом поведении других больших стран будет именно могущество США, а потом все же допускает, что на внешнюю политику может существенно влиять и региональный баланс сил. Это, в свою очередь, больше напоминает постулаты концепции «баланса угроз» (“balance of threat”), разработанную другим известным представителем школы неореализма — Стивеном Волтом. Эта концепция базируется на предположении, что государства в своем внешнем поведении руководствуются оценкой того, как изменяется в большинстве случаев именно региональный, а не глобальный баланс сил.

***

Похожая ситуация наблюдается и во внешней политике ФРГ, сегодня играющей ведущую роль в попытках мирным путем остановить войну РФ против Украины. Эта война является нынче главным вызовом для ЕС и ФРГ в сфере безопасности. Как отмечает в своей статье эксперт европейской ячейки Центра Карнеги за международный мир Урлих Шпек, агрессия РФ против Украины стала таким первым международным кризисом, где ФРГ исполняет ведущую роль среди государств Запада, стремящихся найти политическое решение. Такая смена роли и места ФРГ в вопросе решения европейских проблем безопасности была вызвана тем, что официальный Берлин четко осознал опасность, возникающую вследствие действий РФ. Вот мысль об этом Урлиха Шпека: «После 1990 года ФРГ перестала быть передовым краем обороны Запада, а стала страной, окруженной со всех сторон друзьями. Если Россия попытается измениться и вернуться к политике империализма, бросив тем самым вызов нынешнему, достигнутому по окончанию Холодной войны status quo, то вся геополитическая конфигурация к Востоку от ФРГ будет рискованной». Собственно, все только что упомянутое уже произошло, так как война РФ против Украины является лишь частью расширенного плана Кремля по подрыву всей архитектуры Евроатлантической безопасности, образовавшейся после 1989-1991 гг. Поэтому и официальный Берлин перешел от реакции на раздражители международно-политической среды к активному формированию этой среды. И опять же, как и в случае с Японией, основной причиной перехода ФРГ к активной внешней политике стало не могущество США, а реваншистская политика соседнего государства. В данном случае — РФ.

При этом следует отметить, что ФРГ и Японию объединяют также еще две другие важные черты. Первая заключается в том, что на разработку и ведение внешней политики влияет общая настроенность населения. Жители и ФРГ, и Японии, исходя из социологических опросов, очень часто выступают как против активной внешней политики, так и той внешней политики, основу которой составляет военное могущество. Так, по итогам опроса Фонда Кёрбера, опубликованным в мае 2014 года, 60 % немцев выступают против увеличения активности политики ФРГ на мировой арене. В то же время проведенные в феврале 2015 года исследования Pew Research Center показали, что 68 % японцев не желают увеличения роли военного компонента во внешней политике своей страны, и только 23 % — «за». Иначе говоря, при разработке соответствующей внешней политики и Берлину, и Токио необходимо будет учитывать не только влияние международно-политической среды, на сегодня требующей более активной политики, но и настроение населения. Таким образом такая позиция неореалистов, что уровень системы международных отношений является определяющим при разработке и реализации внешней политики страны, не находит (на примере ФРГ и Японии) эмпирического подтверждения. Более того, нежелание вышеупомянутых стран усиливать военный компонент при реализации внешней политики под воздействием внутриполитических рассуждений говорит о том, что эти страны не могут перейти к полностью автономной от США внешней политике, как это предусматривал Кеннет Волтц. Исходя из этого, союз ФРГ и США в рамках НАТО, и соглашение Япония-США 1960 года и в дальнейшем будут играть основополагающую роль в деле гарантирования безопасности соответственно ФРГ и Японии.

***

Во-вторых, у реакции ФРГ и Японии на международно-политическую среду имеется важная общая черта: к активной внешней политике их подтолкнуло нежелание США играть первоочередную роль в поддержании status quo в Евроатлантическом регионе и Восточной Азии соответственно. Ведь администрация Барака Обамы реализует так называемую стратегему «Leading from behind», означающую, что за безопасность в регионе отвечают ведущие региональные государства. То есть, в этом случае можно сказать, что более точным в своих предвидениях был Вильям Волферс, который в статье «Stability of a Unipolar World» (International Security, Vol. 24, No.1, summer 1999, pp. 5-41) предположил, что именно нежелание официального Вашингтона играть ведущую роль в деле поддержания стабильности международной системы закончится ее кризисом и трансформацией. Вот что он об этом писал: «Главная критика Pax Americana не в том, что Вашингтон проводит слишком интервенционистскую политику. Нельзя обвинять государство в том, что оно отвечает на позитивные импульсы системного уровня международных отношений. Проблемой является нежелание Вашингтона нести все финансово-экономические расходы, связанные с активной внешней политикой». Поэтому в данном случае можно сказать, что неореалисты ошиблись, утверждая, что именно активная внешняя политика США оживит международно-политическую активность ФРГ и Японии. Как показывает практика, в случае с американскими союзниками именно отказ Вашингтона играть первую скрипку в противодействии агрессивной политике является стимулом для проактивной внешней политики.

Вывод

Как можно понять из только что отмеченного, предположение неореалистов, в том числе Кеннета Волтца, о том, как будет развиваться система международных отношений, оказалось достаточно неоднозначным из-за призмы событий последних 25 лет.

Период однополярности действительно вызывал противодействие у больших государств. Однако это были не так называемые долговременные альянсы, а ситуативные союзы наподобие объединения Франции, ФРГ и РФ в 2003 году, которые занимались мягким балансированием американской мощи. Хотя и либеральная парадигма трактовки международных отношений смогла предложить собственную непротиворечивую концепцию по поводу причины возникновения феномена мягкого балансирования.

Уровень системы международных отношений ощутимо сказывается на поведении ведущих государств, однако на выработку соответствующей внешнеполитической стратегии влияет целый комплекс факторов, в том числе и внутриполитических, таких как настрой населения.

На смену поведения больших государств, таких как Япония или ФРГ, главным образом влияет, в большинстве случаев, не динамика глобального баланса сил, а именно динамика регионального баланса сил.

Внешнеполитическая активность Японии и ФРГ увеличилась вследствие неактивной политики официального Вашингтона в отношении стремления таких государств как КНР или РФ изменить региональный status quо.