Киносценарист Юрий Арабов: "Примитив стал еще примитивнее". О жалком положении российского кино
"Примитив стал еще примитивнее". О жалком положении российского кино
В российский прокат выходит "Охрана" — фильм Александра Прошкина по сценарию Юрия Арабова. "Огонек" поговорил с известным российским сценаристом и писателем о том, как уберечь культуру от "охранителей"
«Коммерсант, Огонёк»: — Героиня "Охраны" — представитель маргинальной профессии. С другой стороны — профессия знаковая для России в последние 15 лет. Почему вы такого героя выбрали?
Юрий Арабов: — Во-первых, профессия распространенная. Есть такое обывательское мнение — "одни наворовали, а другие охраняют наворованное". И охранник при вялой сырьевой экономике — чуть ли не самый востребованный персонаж нашей социальной жизни. Охранник и шофер. Учитель не востребован. Сценарист со своим взглядом — тоже. А охрана и шофер — да. Но в принципе, меня не интересует социальный тип, меня интересует тип душевный и духовный. Сценарий поначалу назывался "Клавдия" — о том, как девочка хочет родить. Мужа не хочет, поскольку это безнадежно. Мечтает лишь о биологическом мужчине на одну ночь. Но нет даже этого. Моногорода — это в основном города женщин. А те немногие мужчины, которые есть, они менеджеры и непонятно к какому биологическому типу принадлежат. И весь сценарий был о том, как девочка хочет забеременеть, но не может — нету мужчин. И, наконец, у нее случается беременность просто так.
— Чудо.
— Естественно, на медицинском языке это называется ложная беременность. Но девочка очень счастлива даже ложной беременности. Сценарий написан в 2009 году специально для Александра Прошкина. Он намучился с его пробиванием, так как сценариста обвиняли в пародии на непорочное зачатие. А я могу сказать прямо: в России в моногородах легче зачать непорочно, чем естественным путем. Еще сценарий обвиняли в том, что он "не зрительский", то есть нет мордобоя, секса и КВН-юмора... Что такое "зрительское кино"? Сейчас родился новый термин — "комедия для дальнобойщиков". Дальнобойщики тут ни при чем, а имеются в виду зрители, которые приходят в кино развлечься, снять стресс. Это вообще не мой зритель. А по поводу пародии... Все мои сценарии в какой-то степени можно обозвать пародиями. Потому что я работаю с мистериальным материалом. Когда я решил для себя 20 лет назад, что сценарии нужно писать не на заказ, я понял, что меня интересуют только мистерии или мифологемы, которые "просвечивают" через бытовую жизнь... Мне трудно существовать с этой темой в современном искусстве, потому что такого тренда вообще нет. В этом смысле я — человек без тренда.
— А почему вы выбрали этот мистериальный путь?
— Так я сформировался, скорее всего, в детстве. Реализм меня не интересует, критический тем более — для этого достаточно газетных статей. Хотя, если о каких-то творческих достижениях в русском кино можно говорить за последние 10-15 лет, это ряд фильмов как раз из разряда критического реализма. "Дурак", "Левиафан", "За Маркса". В "Дураке" и "Левиафане" даже сделана попытка соединить реальность с мифом. Но показ механизма власти все-таки здесь доминирует. Я сам такое кино делать не хочу. Я могу в разговоре на кухне посетовать на власть, на русскую жизнь, но я никогда не собирался уезжать куда-либо, хотя прекрасно осведомлен о наших национальных пороках. Трудности с пониманием у меня были всегда. Еще в конце 70-х я примкнул к школе метареализма, которая пыталась с помощью метафоры выйти за пределы "пузыря восприятия", выражаясь языком Кастанеды. И увидать вне "пузыря" духовный мир. В художественном смысле у нас кое-что получилось, но в социальном срезе мы потерпели поражение. Несколько критиков подхватило троих первых (по времени) в этой школе — Жданова, Парщикова, Еременко, но сейчас их книги продаются плохо. В Германии умер Парщиков. Жданов и Еременко живы, но они "забили" на поэтическую активность. Круг "метафизиков" постепенно истончился и распался.
— Вы с трагизмом описываете ситуацию. Но ведь вы, не побоюсь, главный, востребованный сценарист в России...
— Это ваши слова. А часть моих коллег, услышав такое, превратятся в штопор, которым открывают бутылки. Из их уст польется раскаленная лава, они скажут, что я — лузер, дутая величина, распиаренный авторитет и так далее. А я и соглашусь. Ребята, я лично — на обочине. Здесь мое место. А ваше место — на трибуне, чтобы хвалить партию и правительство.
— Культуролог Даниил Дондурей говорит, что в городах скоро не останется и ста человек, способных понять сложное кино.
— Возможно. Но мы уже сто лет живем внутри этой катастрофы, и некоторые даже богатеют на этом. Я долго уповал на всякие пиратские интернет-сайты, полагая, что это лучшая форма проката для сложного кино. Но те отзывы, которые я вижу даже там, меня настораживают. Примерно половина пользователей опять же не понимают, что им показали. Мне по поводу фильма "Орлеан" сказал один из критиков: знаете, Юра, это должны были делать американцы или в Европе, но как только в первых титрах стоит "Россия", никто всерьез это уже не воспримет. Если так, то можно смело закрывать русское кино. Большинство не заметит его отсутствия.
— Пусть помолчит до лучших времен — в этом смысле?
— Кино — это очень дорогостоящая игрушка. А делать его только для того, чтобы оно под подушкой лежало, это расточительство. Я лучше десяток стихотворений напишу, которые прочту сам себе, чем корячиться, писать сценарий, чтобы потом 7 лет он стоял на своих слабых ножках, потом вылился в картину, в связи с которой пожимают плечами и прячут глаза. Но мы, сценаристы, за столом делаем проекты. А режиссеры-то страдают больше. Они строят дом, который сценарист придумал. И большинство режиссеров получают после этого плевки в свой адрес: "Что вы строите? Лучше построили бы новую "Кавказскую пленницу"..." Почти все русское кино сегодня — это большой ремейк. Или американских картин, или того, что сделано при советской власти.
— Может быть, это потому, что в последние 25 лет утерян коллективный смысл жизни в России?
— Смысл жизни потерян потому, что обман бесследно не проходит. И после него нация должна реанимироваться десятилетиями. У нас произошел большой обман — вместо уничтожения государства (смотри "Государство и революция" В.И. Ленина) коммунисты предложили сверхнасилие и сверхгосударство. А вместо "свободного рынка" посткоммунисты строят капитализм для избранных, для "своих". Обман подкреплен сознательным снижением всякого рода критериев. Наша попса, например,— одна из худших в мире. В ней специально занижается эстетический уровень, и это объявляется нормой. Так клану легче производить продукцию. Их мало, и это стоило им определенных усилий — прикормить дерьмом потребителя. А когда к дерьму привыкли, клан объявил дерьмо пирожными. Опять же, почему у нас развалилось музыкальное пиратство? Не из-за того, что пришли налоговики....
— А почему?
— Я эту среду хорошо знаю. Поскольку я сам — меломан со стажем. Вот стоял какой-нибудь Алеша на ВДНХ. У него на лотке антология Beatles, Rolling Stones — последние издания, перепечатанные с оригиналов. А у него спрашивают Стаса Михайлова. Как писал Еременко, "так примитивно, но нужно еще примитивней!..". Оказывается, даже уровень примитивизма понизился. И вот Алеша по 20 рублей распродает дорогие пиратские издания и уходит разводить голубей. Это прибыльней и спокойней.
— В эпоху 1980-х, в перестройку мы вступили с огромным отрядом советской интеллигенции. Потенциальным потребителем всего того, о чем вы говорите. Куда он делся?
— Гайдару и его тимуровцам нужно было перед приватизацией разорить всех. И отрезать от реформ основную часть России. "Народный капитализм" не планировался. Собственность должна была отойти социально близким.
— Я не согласен, что это было сделано специально. Кроме того, настоящий интеллигент может обеднеть, но это не может изменить его сознания.
— У меня на лестничной площадке в 1990-е жили восемь человек. В основном техническая интеллигенция. Те, кого Солженицын назвал "образованщиной". За 4 года реформ умерло шестеро. У меня вымерла вся квартира. Мама — режиссер, тетя — жертва политических репрессий. Остался я один. Случайно? Не думаю. "Старики" инстинктивно понимали, что происходит нечто странное. Это не значит, что все было плохо. Если бы добра не существовало, Земли как планеты жизни не было бы вообще. Я о другом. Россия — страна инерционная. Здесь все хорошее имеет свою инерцию. И плохое — тоже. Мы росли в государстве вербальном. Слову придавалось первостепенное значение. Оттого и свободы слова не было. Хотя государство было атеистичным, слово имело мистическое измерение по силе воздействия. Почему Сталина трясло от слов, Хрущева и Брежнева?.. Потому что работала инерция Золотого и Серебряного века русской литературы. В России писатель, а не царь являлся главной фигурой. Хотя бы для образованного класса. Но эта инерция сверхвлияния слова закончилась — как раз в конце 1980-х, когда, казалось бы, слово властвовало безраздельно. И мы, молодые литераторы, это чувствовали. Интуиция говорила: все, крышка!.. Отмучились.
— А кино не кончилось?
— Нет. Более того, в мировом кино возник в последние годы весьма плодотворный процесс. Это усложнение телевизионного языка в американских и английских сериалах. Телевидение — это ведь нижний пласт аудиовизуального искусства... Но сейчас, с приходом мастеров на телевидение, эта планка повысилась...
— Вы про "революцию сценаристов". В "Да здравствует Цезарь" братьев Коэн мы видим американских сценаристов 1950-х, они все леваки. Маркузе призывал совершить "революцию изнутри". Получается, в 2010-х сценаристы и изменили мир изнутри, просто усложнив сценарии.
— Я думаю, что такую же революцию произвели рок-музыканты 1960-х годов... Посмотрите, что делается в первом сезоне "Реального детектива". История с маньяком довольно банальная, но она уходит на второй план перед историей сложных характеров и человеческих отношений. Чего вообще у нас на телевидении нет. И в большом кино тоже.
— Почему у них получилось это?
— Потому что есть индустрия. А индустрия требует нового. Кино всегда было заточено на старое. Но когда производится не 80 картин в год, как у нас, а больше тысячи, то всегда пробьет себе дорогу нечто свежее. Есть математический закон. Чтобы сделать один удачный фильм, нужно сделать 9 неудачных.
— То есть у нас нет индустрии. Почему у нас в 90-е годы кино не стало финансово независимым от государства?
— У нас был короткий период, когда люди, частники, вкладывающие деньги в культуру, освобождались от налогов. Этот период был противоречивым. В итоге всю эту практику сочли вредной, обвинили в тотальном "отмывании средств". Я в течение последних пяти лет говорю о том, что единственный выход для нашего кино — это частный бизнес, освобожденный от налогов. Только на этом пути кино может превратиться в индустрию. При этом государство может по-прежнему иметь в своих руках пакет заказных картин... И каков результат моих усилий? Нулевой. Все знают, что против такой модели категорически выступает, например, Минфин. И зря. Кино у нас приватизировано с 2008 года. Это была одна из последних приватизаций в России. Государственные средства под видом создания "зрительского кино" отошли к узкой группе лиц. Было объявлено, что теперь у нас кино продюсерское. Притом что продюсеров как класса у нас не существовало. Сегодня есть 5-7 организаторов производства, которые помогут тебе сделать фильм и прокатать. Спасибо вам, люди!.. Но большинство из продюсеров пришли в кино за госсредствами, при помощи которых можно неплохо жить, производя фильм лишь формально. Этим объясняется тот факт, что не найдется ни одного человека, кто назовет из 80 картин в год более 20... А где остальные? Это государственная тайна.
Я говорил с начала судьбоносной реформы, что фестивального кино у нас не будет. Меня никто не поддержал. Думали, что урвут себе что-то в новых обстоятельствах. Но большинство сидят на эфесе, ножки свеся... И ищут теперь козлов отпущения. Эврика! Виновники пустоты — сценаристы. Слава богу! А мы-то думали, что совсем другие персоны...
— Почему у нас в кино либо маргиналы, либо сверхбогатые? На экране нет среднего класса. А на самом деле — нормального человека.
— Есть две модели кино. Первая, назовем ее "Москва — европейский город". Много стеклянных витрин, автомобили. И очень много молодежи. Это понятно. Поскольку не молодежь не может обитать в европейском городе. Что делает молодежь? Она ковыряется друг в друге, ведь созидательной деятельностью (наукой, культурой) она заниматься не может. В центре этого ковыряния кинозвезда предпенсионного возраста, других нет.
— "Москва — европейский город" еще не худшая идея.
— Да. Но на "Москву — европейский город" нужно какое-то количество денег, нужно причесать натуру и интерьеры, чтобы не лезла азиатчина. А те киношники, кто пребывает в нищете (большинство), снимают грязные подъезды с тремя буквами на мобильный телефон, потому что на это не надо материальных вложений. А дяди с трибун удивляются, почему так не любят Россию. Ее любят. Иначе бы вообще ничего не снимали.
— То есть мы подошли к тому минимуму, когда за государственные деньги нельзя уже в принципе снять кино?
— Нет. Нельзя. В итоге на международных фестивалях ждут только двух человек из России. Когда это было, чтобы нечего отправить на Каннский фестиваль?
— Но ваш "Орлеан" же вышел...
— Это инерция. Инерция кино нулевых годов, при министре культуры Швыдком (Михаил Швыдкой, министр культуры РФ в 2000-2004 годах.— "О"), когда опомнились от дефолта и появились деньги. Но эта инерция сегодня тоже заканчивается. Дело даже не в бюджетах в конечном итоге. Расцвет нашего кино совпадает с определенными политическими изменениями. 1920- годы. Государство еще позволяет экспериментировать. Выходят картины, которые делают нас великой кинодержавой. 1930-е годы — первая ступень малокартинья, остаются комедийные и военно-государственные — "Свинарка и пастух", "Александр Невский"... Потом — эпоха малокартинья, вспомнить нечего... В оттепель — опять взлет: "Баллада о солдате", "Иваново детство", "Летят журавли" и чуть позднее — "Война и мир" завоевывают вселенную. Кстати, и перестроечное кино, когда Александр Сокуров и ваш покорный слуга были легализированы... это все плоды государственной политики. Нужна ли государству в принципе такая ответственность? Если да, то пусть принимает на себе упреки в сегодняшнем жалком положении отечественного кино.
***
Визитная карточка: Мастер человеческого
Юрий Арабов родился в 1954 году в Москве. В 1980 году окончил ВГИК (сценарный факультет), дебютировал как сценарист фильма "Одинокий голос человека (1978). Постоянный соавтор Александра Сокурова (сценарист 11 картин). Выпустил несколько поэтических сборников ("Автостоп", "Ненастоящая сага", "Простая жизнь", "Воздух")". Написал сценарии к более чем 20 фильмам. В 2008 году по сценарию Юрия Арабова режиссер Кирилл Серебренников поставил фильм "Юрьев день". Фильм Александра Прошкина "Чудо" по роману Арабова (2009) получил "Серебряного Георгия" на 31-м ММКФ. Автор романов "Биг-бит", "Флагелланты", "Чудо", "Столкновение с бабочкой". С 1994 года возглавляет кафедру кинодраматургии ВГИКа.