Исследования изменений в современной капиталистической системе. Часть 2. Экономика

Содержание
[-]

***

Почему крупные банки несовместимы с ростом экономики

К началу ХХ века капитализм перешёл в новый этап, империализм — господство крупных банков. Сегодня их роль не только не уменьшилась, она достигла своего пика и начала приобретать новое качество, отныне несовместимое с развитием реальной экономики. Почему банки перестали быть «кровеносной системой» экономики и стали паразитами — рассказывает профессор Цюрихского университета Шенэ.

Исследовав изменения капиталистической системы, ряд западных экономистов 100 лет назад возвестили о пришествии качественно новой эпохи: империализма, когда все сферы экономики и политики оказываются подчинены крупным международным финансовым капиталом. Между ними и коммунистами (в первую очередь, Лениным) завязалась дискуссия: является ли этот поворот случайным, временным, или он логичен и неизбежен? А чуть позже (уже во времена Георгия Димитрова) — как связан империализм и поворот Запада к авторитаризму и фашизму?

Сегодня хочется сказать, что век финансов так или иначе закончился, и мы входим в эпоху высоких технологий. Однако в реальности финансисты находятся на пике своей власти (показательно, что последний мировой кризис произошёл именно по их вине). И новизна XXI века связана с трансформацией уже самого финансового капитала: если раньше он управлял заводами и фермами, то теперь он всё больше уходит в сферу чистых спекуляций. Спекуляций, ведущихся не просто «где-то там», «между собой», а прямо затрагивающих материальный мир.

Роль крупного финансового капитала в функционировании современной экономики и политики анализирует профессор финансов Цюрихского университета Марк Шенэ в своей книге «Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии». Шенэ доказывает, что, хотя финансисты и занимаются игрой с как бы «выдуманными» бумажками и раздутыми до абсурда цифрами, их махинации напрямую воздействуют на безработицу, голод, социалку, производство и другие сферы жизни. Профессор также разбирает принцип работы основных спекулятивных инструментов: кредитных свопов, структурированных продуктов и т.д., — а также контролирующее их законодательство.

Если капитализм по своей природе нацелен на получение прибыли, на абстрактный прирост капитала, денег, даже в ущерб реальным потребностям людей — то рынок финансов довёл этот принцип до крайности. В 2015 году стоимость производных инструментов (деривативов и т.д.) у одного только банка Credit Suisse составила 33,6 тыс млрд франков, что в 52 раза больше годового ВВП Швейцарии, и равнялась 46% мирового ВВП. Стоимость же всех деривативов в 8 раз превышает мировой ВВП.

В 2007 году исследование Федеральной политехнической школы Цюриха установило, что 40% мировой экономики находится под контролем 147 компаний. Среди 50 самых крупных из них 49 относилось к финансовому сектору.

Сращивание финансистов с государством также поражает. По примерным оценкам, с 1998 по 2008 год финансовый сектор вложил порядка 1,7 млрд долларов в избирательные кампании и ещё 3,4 млрд в лоббирование. Ведущие финансисты становятся членами правительств, а члены правительств получают тёплые места в банках. Например, банкиры-руководители Goldman Sachs Роберт Рубин и Генри Полсон стали министрами финансов США при Клинтоне и Обаме, а председатель Европейской комиссии Жозе Баррозу занял в Goldman Sachs место директора (без права подписи) и советника. Подобные перестановки, которые раньше считались бы проявлением коррупции, ныне оправдываются идеей «технократии», власти «нейтральных» экспертов — на деле проводящих интересы крупного финансового капитала.

Но влияние финансов не ограничивается назначениями конкретных людей. Их роль системна. В рыночной экономике банк как бы заведует системой кровообращения, выдает кредиты на развитие «реального сектора» и направляет инвестиции. Империализм связан с монополиями: так, вместо многих конкурирующих банков в национальной экономике выделяется один, «системный», который замыкает всё «кровообращение» на себе (в свою очередь, он может зависеть от наднационального банка). С одной стороны, от банковских кредитов начинает зависеть и весь частный бизнес, и госкомпании — то есть его спасение (в случае краха) становится государственной задачей (читай — ложится на плечи народа). С другой, банк выкупает акции и государственные облигации и фактически берёт бизнес и бюджет под свой контроль.

Так, центробанк Японии к 2016 году входил в пятёрку важнейших акционеров как минимум трети крупнейших компаний страны (и потому влиял на ключевой биржевой индекс Nikkei 225), а к 2018 году приобрёл до половины государственных облигаций.

Поэтому во время краха Греции лишь 10% из 252 млрд евро международной помощи досталось самой стране. Большая же часть денег пошла на покрытие кредитов немецких и французских банков, взятых греками до 2008 года. В 2009 году долг Греции составлял 300 млрд евро, ⅔ из которого приходилось на финансовый сектор. К 2015 году, в результате мировой помощи, доля этого сектора в долге уменьшилась до 12%. Впрочем, сыграла свою роль и скупка финансистами обесценившихся гособлигаций, в расчете на будущую прибыль.

Как обычно, даже такая помощь предоставлялась не безвозмездно: от Греции потребовали ввести режим жёсткой экономии, — конечно, не на баснословных зарплатах и премиях финансистам, а на «социалке» и «низах» (с ростом нищеты и безработицы). Попытки провести по этому поводу референдумы были грубо пресечены — рейтинговые агентства грозились занизить греческие рейтинги, а президент Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер и вовсе заявил: «Не может быть демократического выбора против европейских договоров». То есть решающим в национальной политике становится не голос граждан Греции, а мнение технократов из международных финансовых кругов.

Шенэ отмечает характерную деталь. Когда греческое правительство захотело уменьшить оборонный бюджет за счёт сокращения военных закупок, ему пригрозили немцы и французы: по их мнению, урезать нужно персонал, а не вооружения. Дело в том, что Греция закупает у Германии подводные лодки (которые вдобавок оказываются нерабочими), а у Франции — вертолеты.

Наконец, из-за интересов банков Греция долгое время не могла даже признать собственное банкротство. Например, дефолт ставил под угрозу Deutsche Bank, вложившийся в греческие деривативы (читай — «поставивший» деньги на то, что Греция не разорится). Отметим, что общая стоимость деривативов у банка тогда достигала 42 тыс. млрд евро, что соответствовало 14 германским ВВП или ⅔ мирового ВВП, и была вопиюще несоразмерна собственному капиталу банка.

Это приводит нас к главной проблеме (предельно актуальной и у нас, в России): вместо того, чтобы вбрасывать деньги обратно в реальную экономику, банки «высасывают» из неё все соки и пускают полученные средства на виртуальные спекуляции. В 2012 году во Франции, Германии и Британии только от 12 до 18% кредитов приходилось на нефинансовые компании. Уже в следующем году эта доля в среднем по Еврозоне упала на 3,9%.

Характерный пример: с 2015 года Бразилия страдает от нехватки воды. В её финансовом центре, Сан-Паулу, это во многом связано с катастрофическим состоянием водопровода и, как следствие, уходом выпадающей дождевой воды в сток. Дело в том, что отвечающая за водоснабжение компания Sabesp пускает все деньги не на ремонт и развитие инфраструктуры, а на дивиденды акционерам. С 2007 по 2014 годы доходы компании составили 3,2 млрд евро (она — одна из самых рентабельных в стране!), но треть из них досталась держателям акций. Бонусы директорам рассчитываются там на основе цифр полученной прибыли, а не из эффективности собственно водоснабжения. Утечка воды представляет для Sabesp лишь маргинальные затраты!

Биржа, которая должна помогать компаниям находить финансирование, этой задачи также больше не выполняет: во Франции в 2011 году компании финансировали через биржу только 5,4% своих нужд (в 2001 — 27%!). Если в 1940 году в США средняя продолжительность держания акции в одних руках равнялась примерно пяти годам, то сейчас она составляет несколько минут (и стремится уже к секундам): акции стали преимущественно объектом спекуляций.

Получается замкнутый круг: все деньги уходят в финансовый сектор, в ущерб реальному; рост экономики становится связан с успехами спекуляций; чтобы обеспечить этот успех, финансистов приглашают на ключевые государственные должности; новые правители начинают ещё больше ориентироваться на финансовый сектор. И так далее. Причём спекулянты знают, что, из-за центральной роли банков, в случае неудачи в спекуляциях им на выручку придут все силы государства и народа: банки стали слишком большими, чтобы дать им рухнуть! Даже им лично ничего не угрожает. Так, бывший глава Credit Suisse Брэди Дуган заработал 160 млн швейцарских франков в то время, как сам банк получил от США рекордный штраф — 2,8 млрд долларов (часть этой суммы оказалась списана с налогов банка!), а его акции упали на 70%.

При этом финансовые махинации становятся всё дальше от реальной экономики. Шенэ говорит уже о «казино-финансах»: деривативы давно не представляют собой страховку каких-то контрактов и операций между двумя компаниями (по аналогии с машинами: водитель страхует автомобиль на случай аварии). Они больше не зависят от заключаемых договоров и представляют собой ставки, как в казино: например, разорится та или иная компания в ближайшие 3 года или нет (как если бы мы ставили деньги на то, разобьётся ли машина Пети Иванова или нет).

Сфера эта искусственно усложняется: рядовой гражданин не должен понимать, что на самом деле происходит. Шенэ указывает, что даже регулирующие финансовые спекуляции документы становятся слишком длинны и практически неприменимы: соглашение «Базель III» занимает 600 страниц, в то время как «Базель I» и «Базель II» составляли 30 и 300 страниц соответственно. Популярные теперь как объект инвестиций деривативы, «структурированные финансовые продукты», зависят от целых наборов других деривативов. Разбираться в этом должны специальные рейтинговые агентства, но они оказываются аффилированы с крупнейшими банками и уже многократно были уличены в политической нечистоплотности и даже в прямом вымогательстве (заключите с нами контракт, иначе мы занизим вам оценку).

Конечно, все преступления сходят крупнейшим банкам с рук: швейцарский UBS в 2013 году должен был выплатить Еврокомиссии 2,5 млрд евро штрафов (ранее — 1,4 млрд евро регулирующим органам США, Британии и Швейцарии), однако эту сумму ему «простили» за чистосердечное признание. В худшем случае подобные ситуации заканчиваются изъятием полученных обманом денег: как если бы вор, когда его поймали, просто оказывался вынужден вернуть государству награбленное им добро. Конечно, вора нужно ещё поймать: европейский Центробанк отказался обнародовать имеющуюся у него информацию о махинациях Goldman Sachs в Греции, во многом приведших к кризису.

В общем, по мнению Шенэ, сложившаяся чудовищная ситуация требует радикальных решений. Основой для них станет сама специфика современного финансового сектора — его отрыв от реальной экономики, уход в разбухшую, но всё-таки отдельную сферу финансовых спекуляций. Иными словами, банки-монополисты так мало занимаются реальным сектором, что их ликвидация не приведёт к такой катастрофе, как кажется.

Профессор подчёркивает, что здесь нужно избежать либерального искушения вернуть власть рынкам: за мифическими «рынками» сегодня скрывается воля монополистов, в первую очередь — финансового капитала (хотя в её тени скрывается капитал энергетический, военный и IT), и угодить можно только себе во вред. Шенэ, в принципе, приходит к социалистическим требованиям: контроля со стороны гражданского общества над экономикой, замены капиталистических критериев прибыльности на прямое удовлетворение потребностей человечества.

Правда, при перечислении конкретных мер пыл профессора пропадает: предлагается ввести налог на все виртуальные операции (делающий спекуляции невыгодным) или ограничить зарплаты трейдерам… 1 млн долларов! Якобы такой она была в «золотые» годы после Второй мировой войны. Хотя Шенэ отвергает иллюзии либерализма, он всё же жаждет отыграть развитие капитализма назад, к государству всеобщего благосостояния и «максимальной стабильности системы», обусловленной в первую очередь находящейся под боком коммунистической угрозой.

Фигурой умолчания для профессора становится необходимость революции: финансовый капитал настолько «врос» во все сферы жизни (вплоть до культуры), что вариант мягкого реформирования, без острого противостояния, кажется уже невозможным. Наиболее угнетёнными классами, по Шенэ, оказываются наёмные работники и мелкий бизнес. Именно от их организации и борьбы зависит, в конечном счёте, будущее мировой экономики.

Автор: Дмитрий Буянов

Источник - https://regnum.ru/news/economy/2655054.html

***

В среде богатейших людей планеты назревает мировая революция

Среди обладателей миллиардных и многомиллионных состояний назревает мировая революция — там, в этой среде, скоро возникнут другие люди и переместят деньги во что-то новое. И оно, это новое, изменит судьбы человечества. Тут нет преувеличений: на кону 15,4 трлн долларов.

Так выглядит логика людей из особой отрасли бизнеса, профессионально занятой «сохранением богатства» (и приумножением его же). Таких компаний в мире много — одни занимаются изучением больших состояний, другие (заказчики первых) берутся управлять чьими-то безразмерными активами. Иногда эти люди превращаются — как в данном случае — в стервятников, терпеливо ожидающих неминуемого перехода миллиардов долларов от кого-то к наследникам: в каждом таком случае движение денег и прочих активов будет существенное, и управляющие зарабатывают на этом свой скромный процент так же, как банки — на транзакциях.

То есть кому-то, может быть, хочется жить еще долго, пересадив себе (как Дэвид Рокфеллер) еще пару сердец, но «в среднестатистическом плане» исследовательская компания Wealth-X предсказывает, что до 2030 года в мире в целом одно поколение передаст другому 15,4 трлн (!) долларов. Это примерно как три четверти того, что производят в год целиком США или Китай.

От этого процесса зависит будущее всех нас, и как минимум наблюдение за ним показывает, каким это будущее может оказаться. Достаточно посмотреть, как деньги будут гулять географически — это вечный вопрос того, куда они потекут, на восток или на запад. И еще есть проблема того, во что они будут вложены.

Тут, как и во всем прочем, наиболее интересны наблюдения за соответствующими назревающими процессами в Китае. Но сначала пара фактов на тему «кто владеет миром» и сколько этих владельцев.

Их 2,6 млн человек — если речь о тех, чье состояние превышает 5 млн долларов. Все вместе они располагают 57 трлн — почти три Америки. Но еще есть категория «выше 100 млн», и вот этих всего 18 тысяч 840 человек, еле наберется на городскую площадь средних размеров. Давайте не будем предаваться бесполезным размышлениям о том, справедливо это или нет, и бывает ли вообще жизнь справедливой. Главное — что эта почти 19-тысячная команда, как от нее ожидается, скоро передаст кому-то 63 процента тех богатств, которые статистически должны поменять владельца до 2030 года.

Речь о 5,6 трлн долларов в Северной Америке, 3,2 трлн в Европе и скромных 1,88 трлн в Азии. Но последние наиболее интересны.

Дело в том, что в западной группе стран речь о наследовании кем-то денег очень хорошо поживших персонажей (все они наперечет, стервятники сидят и ждут). А в Азии, прежде всего в Китае и Индии, разговор немного иной. Он — об уже объявленном будущем постепенном переходе состояний от вполне дееспособных людей, которым пока что за 60, просто первое поколение миллиардеров начало вести разговоры о том, кто получит их деньги, когда и почему.

Ключевое отличие китайских миллиардеров от западных собратьев в том, что первые — люди примерно одного возраста (треть владельцев крупнейших 2000 компаний старше 55 лет), а вторые (западники) бывают возраста какого угодно.

В первом случае речь о тех, кому было за 20-40 лет назад, когда Китай начал строить капитализм. Они выросли все одновременно, создали компании, по которым теперь мир знает Китай как процветающую современную державу. И, как это бывает с первым поколением, они владеют этими компаниями и реально контролируют их, в отличие от западных собратьев, чьи активы состоят из постоянно обновляемых пакетов самых разных ценных бумаг.

Из семи известных китайских миллиардеров (включая создателя знаменитой ныне Huawei Жэнь Чжэнфэя) шесть что-то успели сказать о будущем переходе управления и владения в руки следующего поколения, а седьмой, не менее знаменитый Ма Юнь (Alibaba), заявил, что передаст власть профессиональным управленцам. Но неожиданно оказалось, что, несмотря на эти разговоры, в целом новый китайский бизнес резко отличается от того, что сложился у соотечественников за пределами Китая. В Сингапуре, Малайзии, Таиланде и тому подобных местах переход владения и контроля от отца к сыну или дочери — норма, а вот в Китае в целом такие намерения высказывают только 42 процента очень богатых. А по миру в целом — 57 процентов.

В Китае модна другая ситуация — сыновья и дочери заводят какой-то свой бизнес, не обязательно большой, чтобы доказать себе и людям, что они тоже могут и хотят быть предпринимателями. А уже потом они будут решать, брать ли на себя все, чем владеют сегодня предки.

Но это из серии этнографии, а вот что по-настоящему интересно: нынешние миллиардеры начинали с недвижимости и производства, а дети их почти всегда выбирают какой-то хайтек. Это то, что лично им интересно. Точнее, речь о букете из банков, финансов и высоких технологий с опорой на финансовые возможности. Так или иначе, следующее поколение инвесторов вполне может сделать Китай еще менее фабрично-заводским и еще более высокотехнологичным.

Это полностью совпадает с планами правительства поменять сущность китайской экономики. Напомним, разговоры о том, что пора отказываться от роли «производственного цеха планеты», ведутся в Китае уже лет 15, причем разговоры сопровождаются делом. И еще: если когда-то бедный Китай делал ставку на то, что его продукцию будут покупать другие (и это работало), то уже не первый год мы слышим, что будущее — за экономикой, ориентированной на собственного, домашнего потребителя.

Так вот, это уже не будущее. Если бы начавшаяся в прошлом году якобы только торговая война с США стартовала хотя бы лет на пять раньше, за Китай можно было бы поволноваться. А сейчас подсчитано, что при 6,6 процента роста ВВП в прошлом году 5 процентов дал внутренний рынок.

Внутренний рынок не сильно зависит от вкусов долларовых миллиардеров или обычных, скромных миллионеров. Главный мотор роста страны — люди с годовым доходом примерно в 22 тысячи долларов в год и возрастом до 35 лет. Так вот, их потребительские настроения подняли с начала года фондовые индексы на 15 процентов. Они говорят, что в нынешнем году тратят деньги так же, как и в прошлом (торговая война? какая война?). И приоритетами считают прежде всего путешествия, автомобили (то есть движение) и еще красивую одежду.

Итого получается, что богатая горстка из следующего поколения выбирает новую экономику на смену прежней модели и ее же выбирают не настолько безобразно богатые люди из среднего класса. Все сходится, портрет возможного будущего получается неплохой.

Но мы забыли про компании, профессионально занятые сохранением и переходом богатства в мировом масштабе. А у них можно узнать еще кое-что интересное — мы ведь говорили, что ожидается неслабый переход этого богатства и в среде западных мультимиллионеров? Так вот, все стерв… то есть обеспечивающие переход богатства считают сейчас необходимым открыть хотя бы филиал в Гонконге или Сингапуре. Есть хороший шанс, что не только китайским, но и западным деньгам в ближайшее время будет интересно в Азии, а торговые войны не так страшны, как кому-то хотелось бы.

Автор: Дмитрий Косырев

https://www.kommersant.ru/doc/4018197


Об авторе
[-]

Автор: Дмитрий Буянов, Дмитрий Косырев

Источник: regnum.ru

Добавил:   venjamin.tolstonog


Дата публикации: 17.07.2019. Просмотров: 231

zagluwka
advanced
Отправить
На главную
Beta