Генри Резник - легенда российской адвокатуры
Генри Резник - легенда российской адвокатуры
Обаяние, эрудиция, ум, энергия и немного мужской самовлюбленности… Заслуженный юрист России и президент Адвокатской палаты Москвы когда-то работал следователем по особо важным делам, изучал причины преступности в НИИ, защитил кандидатскую диссертацию «Оценка доказательств по внутреннему убеждению в советском уголовном процессе», руководил научно-исследовательской лабораторией усовершенствования работников юстиции. В 1985 году в 47 лет получил статус адвоката. Среди доверителей адвоката Резника были Борис Ельцин, Егор Гайдар, Григорий Пасько, Александр Шохин, Анатолий Чубайс, Юрий Лужков, Борис Березовский, Леонид Невзлин, Валерия Новодворская, Владимир Гусинский…
С Генри Марковичем Резником беседует об адвокатах, прокурорах и судьях корреспондент «Новой газеты» Елена Масюк.
«Считается, что я корифей всех наук, это не так»
— Процитирую Валерию Новодворскую: «У Генри Марковича есть убеждения либеральные, он их не скрывает. Мало помню случаев, чтобы он защищал откровенных негодяев. Я думаю, Путина он тоже защищать не будет». А вы в интервью говорили, что «право на защиту универсально. И что не только Путина, я бы и Саддама Хусейна защищал. У меня профессия такая. Если адвокат говорит о том, что он не будет защищать таких-то и таких-то, это непрофессионально». Но у вас есть и другое высказывание: «Пекущихся о своих гражданских правах лиц с антидемократическими взглядами адвоката Резника прошу не беспокоить».
— А это про гражданские дела. Право на защиту универсально по уголовным делам. Я веду очень узкую категорию гражданских дел. Считается, что я корифей всех наук, это не так. Я не цивилист и не проводил никакие жилищные, наследственные, семейные дела. Веду я категорию дел, которая составляет предмет моего не только профессионального, но и научного интереса. У меня книжка есть — «Честь, достоинство и деловая репутация». Еще я читаю лекции в Европейском суде по ст. 10 «Право на свободу выражения» Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Вы знаете, недавно, кстати, я «трахнул» Родину в Европейском суде. Вам известно?
— Как вы «трахали» Родину — нет.
— Да вы что? «Генри Резник против России». В свое время, в 2003 году, была обыскана адвокат Ходорковского (по первому делу) Оля Артюхова. Изъяли ее записи, ее рукой сделанные. А это вообще неприкосновенно! Пришли мужики и изъяли в следственном изоляторе, и выдали за записку Ходорковского, что якобы Ходорковский через нее передал. И это обоснование необходимости его ареста. Состряпали представление о прекращении статуса Артюховой якобы за измену профессиональному долгу и проч. Я (тогда можно было) вышел в открытый эфир, вызвал начальника управления юстиции города Буксмана на клинч, и я сказал о том, что это было полное беззаконие, что не имели права обыскивать женщину, и что это произвол. Ко мне был предъявлен иск о защите чести и достоинства по той причине, что я опорочил изолятор. Предъявил иск следственный изолятор. Оказывается, у нас следственный изолятор обладает деловой репутацией. Вот я все думаю, какая деловая репутация может быть у следственного изолятора «Матросская Тишина»? Ну что, туда не будут направлять людей, что ли? Мол, Резник опорочил… И двое тюремщиков, которые проводили обыск Артюховой, тоже подали иски. Я назвал это обыском. Юридически это называется «досмотр». Но это почти как синонимы.
— Если бы вы сказали «досмотр», тогда не было бы иска?
— Я сказал так: что они шарили по телу адвоката. Они сами записали, что они досматривали одежду Оли. Одежда где? На теле. Оля говорила, что она прижимала этот листок с записями к телу, а они отбирали. И она сказала: «Ну как можно отбирать, не коснувшись тела?!»
Дело это рассматривалось в Черемушкинском суде. Районный суд выносит решение в мою пользу. Мосгорсуд внаглую отменяет. Я сказал: я не успокоюсь, пока не выиграю это дело. И подал в Европейский суд. Прошло всего 8 лет.
Тогда при обыске-досмотре адвоката Артюховой присутствовал майор Литвинович. А вообще мужчинам проводить досмотр женщины нельзя. Ну нельзя по той причине, что так написано. И майор Литвинович при рассмотрении дела в Европейском суде у нас превратился в женщину. В делах гражданских бывает — привирают стороны. Но правительство? В Европейском суде?!
— То есть наше правительство в Европейском суде говорило о том, что Литвинович — это женщина?
— Женщина. И Европейский суд изящно написал: «Что касается заявления о том, что Литвинович женщина, такое заявление является, по всей видимости, предположительным, потому что эта женщина нигде не обнаружена, тогда как майор Литвинович был в суде допрошен, давал показания…» Шикарно!
Это дела гражданские. Поэтому я говорю: я возьмусь представлять человека, который в моих глазах обладает репутацией, у которого есть действительно честь, достоинство, как я полагаю, и репутация. Я считаю, у людей недемократических убеждений, я так мягко выразился, — у шовинистов, у юдофобов, такой репутации нет. И поэтому я прошу их ко мне по гражданским делам не обращаться. А по уголовным делам я готов защищать. Я не могу сказать, что я такого-то по уголовному делу не смогу защищать. Это непрофессионально.
Чисто по-мужски
— «Чисто по-мужски», вы сказали, жалеете, что в жизни не совершили «того поступка, которым можно было бы гордиться как фактом биографии. Например, не вышел на улицу, на площадь с протестом против кровавого разбоя в Чехословакии». А на митинги оппозиции, которые были в последние два года, вы ходили?
— Нет, и не буду ходить никогда. Потому что моя профессия накладывает абсолютные ограничения. Я не могу быть в политике. Отвечая на ваш вопрос, я могу вам сказать чисто по-мужски: помните, я говорил вам, что судьи, у которых есть совесть, они гадко себя чувствуют, когда… И я гадко себя чувствовал, когда в институте собирали собрание и надо было голосовать за введение войск в Чехословакию. Единственное, что ваш покорный слуга сказал, что это драма, это трагедия, когда одно социалистическое государство вводит войска на территорию другого социалистического государства и что по этому поводу можно скорбеть. Но, как сами понимаете, «современник Галилея…», как говорится… Я только что женился, только что родился сын Андрюша и прочее. Но ощущение это чисто мужское — понимаете, да? — когда ты наблюдаешь какую-то мерзопакостность и когда открыто не выходишь и не совершаешь нечто глуповато-романтическое, но тем не менее ты отстаиваешь свои взгляды.
«Красавец Александр»
— Вы знаете, у меня было дело Лебедев—Полонский?
— Лебедев сейчас по решению суда обустраивает детскую площадку в Тульской области.
— Красавец Александр. Это одно из тех дел, которым я очень доволен. У нас же истекал срок давности привлечения к ответственности. К чему дело-то и вел адвокат. Резник находился в двухнедельном отпуске, Мосгорсуд пытался провести дело без меня. Но я связался с ними и сказал — с каких это пор нахождение адвоката в двухнедельном отпуске не считается уважительной причиной? А мне сказали: там, наверное, давностные сроки.
Я говорю: «А с каких это пор суд заботится о давностных сроках? Сроки идут, и что? Есть определенные каноны и правила. Извините, заранее запланированный отпуск, президент Адвокатской палаты…»
А мне до этого Александр говорил, что он как-то неуютно себя чувствует: получается, что бегает от правосудия и прочее. Я ему сказал: «От какого правосудия ты бегаешь? Но вы принимаете решение…»
За четыре дня до судебного заседания истошным голосом меня зовет моя либерастка жена к телевизору, где Александр постановочно под камерой подметает улицу и рассуждает, что вообще это не зазорно, что каждый уважающий себя человек должен по собственному желанию участвовать в общественно-полезном труде…
И мы выходим в процесс, и вот завершающие слова адвоката Резника после того, как я разбил обвинение: суд, безусловно, знает, что срок давности привлечения Лебедева к уголовной ответственности истекает завтра, и сознает, что защите не потребовалось бы особых трудов, чтобы съесть эти полтора суток. Но помимо чисто прагматической, утилитарной выгоды есть и другие ценности — честь, чувство собственного достоинства, благородство, если угодно. Не скрою, мне приятно, что я могу здесь в суде говорить, что эти качества отнюдь не чужды моему подзащитному.
Красиво, да? Наша доля адвокатская — мы защищаем позицию обвиняемого. Лебедев принял такое решение. Я бы на щелчок, извините меня, это дело…
— Так и хочется сказать — вот дурак!
— Нет, взрыв в интернете — какой мужик!
— И это стоит того, чтобы получить судимость?
— А вот он так посчитал. Мы на каждом шагу сталкиваемся с противоречиями интересов и ценностей. Я считаю, с его стороны это было правильно. Потому что немножко, по три-четыре часа в день, на воздухе поработает… Но это импульс. Мало ли, времена меняются. Александр молод, хорош собой, с харизмой. Может, каким мэром будет.
«Я абсолютно русский по культуре человек»
— Генри Маркович, а у вас никогда не было желания уехать?
— Это мучительный был выбор. 1972 год. Что вам сказать? Мысли такие были… Но я по замесу значительно более русский, чем вся вот эта шантрапа, которая ходит с хоругвями или заседает в Думе. Я абсолютно русский по культуре человек. Видимо, гены хорошие, и я, извините меня, вообще мог принять на грудь две бутылки и…
— И в процесс пойти?
— Нет, ну что вы, в какой процесс. В процесс — стакан, не больше. Ну я ушибленный, я ушибленный русской культурой человек.
Я не мог от этого всего уехать: от этой страны, от науки, от приятелей, от водки, от женщин… Здесь у меня все. Меня сильно звали в политику: я умею складно говорить, и голос у меня такой зычный. Но я все время говорю: адвокат, если ты профессионал, ты не можешь открыто политизироваться. Я вообще член Хельсинкской группы, как вам известно. И мы Хельсинкскую группу воссоздали еще в 1979 году при Софье Власьевне (при Советской власти. — Е. М.). В 1987 году я, кстати, представлял интересы Льва Тимофеева (Лев Тимофеев, журналист, писатель, осужден в 1985 году по ст. 70 УК РСФСР, антисоветская агитация и пропаганда, на 11 лет. В 1987-м был помилован. — Е. М.). Мы «трахнули» «Социндустрию» («Социалистическая индустрия», орган ЦК КПСС, годы выпуска: 1969—1989. — Е. М.), мы «трахнули» КГБ, потому что КГБ инспирировал уголовную статью в отношении Тимофеева. А он только что освободился… А до этого я много лет работал старшим научным сотрудником в Институте по изучению причин и разработки мер предупреждения преступности Прокуратуры СССР. Если пошутить, сокращенно было ВНИПИПИ. Но это был серьезный институт. Криминология была наукой для служебного пользования, но я проводил интересные исследования, я даже вынимал фигу из кармана: в работах для служебного пользования правду-матку мы писали о преступности. И это, кстати, абсолютная лажа, что в Советском Союзе низкая преступность была.
Преступность стала расти с 1965 года, и непрерывно росла все годы советской власти. Она до 1980 года выросла на 20%. Но все было засекречено.
«Я не могу быть говорящей головой»
— А свои речи вы репетируете перед судом?
— К 70-летию мне сделали подарок — издали книжку «Генри Маркович Резник» — пять моих речей: в защиту Леры Новодворской, в защиту Вадика Поэгли «Паша-Мерседес», в защиту Гриши Пасько, в защиту Сергея Пашина, и дело Каданева (М. Каданев, ныне осужденный по делу об убийстве депутата ГД С. Юшенкова. — Е. М.) — тяжелейшее дело, в котором защита проиграла.
Я очень легкомысленный человек, поверьте, но я очень серьезно отношусь к своей профессии. Я президент Адвокатской палаты, я могу пока делать то, чего не умеют или вообще делать, или делают значительно хуже лучшие представители профессии. По этой причине стараюсь себя блюсти. Поверьте, я предъявляю к себе очень высокие требования. Я не могу быть говорящей головой даже по делу, в котором работу выполняют мои более младшие товарищи, а я только выхожу в суд и там обличаю. Вот по делу Лебедева я работал. Все основные документы писал сам.
Что касается речей. Речь я никогда не пишу, но есть развернутые тезисы. Есть тезисы неразвернутые, а есть тезисы, которые у меня в башке.
Например, корифей русской адвокатуры Владимир Спасович устраивал целый спектакль: садились домашние, он разыгрывал действо перед потешными присяжными и смотрел в зеркало…
- А вы смотритесь в зеркало, когда репетируете?
— Нет. Я никогда не репетирую.
— А перед женой?
— Нет. Ну жена меня уничтожит, она адвокат с большим стажем. Нет, бывает, я хожу и проговариваю речь. Сейчас это уже как-то немодно, считается, что это уже не нужно. Но я твердо могу вам сказать, что были дела, по которым мои речи поворачивали дело (дело Новодворской, в значительной степени дело Пашина). Были речи, когда я просто завершал свою работу в процессе. А я, извините меня, привык, что когда говорю, чтобы меня слушали. И меня слушают. Отчасти потому, что спать нельзя, у меня голос такой… Отчасти эти речи мне нужны были для того, чтобы их выплеснуть в публичное пространство, и это придавало делу необходимый резонанс и помогало мне затем в вышестоящих судах отменять неправосудный приговор. Поэтому я в данном случае весьма старомоден. У меня своя школа, свое направление произнесения речей. Я ставлю речь такую, чтобы от первого моего слова до последнего у судьи не было никакой возможности расслабиться и потерять интерес.
На посошок
Генри Резник и Елена Масюк беседуют в адвокатском бюро «Резник, Гагарин и Партнеры»
— Профессия у нас такая, сволочная, но интересная. Жива еще русская интеллигенция. Мы ходим друг к другу, друг друга поздравляем. Мы весело живем. Грустно, Лена, что всему есть начало и конец, и пропускная способность адвоката Резника на 76-м году жизни, конечно, не та, что была 20 лет назад… Вы знаете хит всех времен и народов по делу Ходорковского?
— Нет.
— Ну что вы, Лена? Давайте я вам напою, хотите?
— Давайте.
— Ну это известная вещь такая. Я немного не в голосе сегодня… Вы знаете, мотив такой — «В городском саду играет духовой оркестр»?
В городском суде бывали Падва, Каганэ,
Резник, Львова и Тарасов и, конечно, Дрель.
Выступают все в защиту бизнеса в стране,
Не осталось адвокатов, кто был бы в стороне.
Проехали полмира мы,
каких судов не видели.
Но думать не додумались,
что есть Басманный суд.
Это потом на долгие годы стало рефреном, этот припев. И последнее, чтобы вы поняли, что нам необходима самоирония:
В городском суде опять обжалуют арест,
Ни для граждан, ни для прессы нет свободных мест.
Дело «ЮКОС» прогремело громко на весь свет,
Но до выборов, похоже, перспективы нет.
Ходорковский и Пичугин — это не предел,
Невзлин, Лебедев и Дубов — много разных дел.
Ни в Матросской, ни в Бутырке нет свободных мест,
Не останется без хлеба адвокатский трест…