Франция: Протест как способ коммуникации
О роли генералов в политике страны
В нынешней французской президентской кампании сюрпризы, если можно так выразиться, запланированы. В этом смысле бунт генералов против истеблишмента — всего лишь один из них.
О том, что война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее только военным, Шарль Талейран, главный французский дипломат и интриган XIX столетия, догадался, как известно, еще при Наполеоне. Чуть больше века понадобилось, чтобы генерал, которому выпало раз за разом вытаскивать Францию из трясины кризисов, в которую ее весь XX век загоняли гражданские, сформулировал в сердцах и противоположную аксиому: политика — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее только политикам.
Генерала звали, разумеется, Шарль де Голль. А главный кризис, из которого он вытащил свою страну, назывался Четвертая республика — та самая, где вместо избирателя правили партии, которые, будучи не в силах подняться над текучкой политических дрязг, загоняли страну то в колониальные войны, то в кризисы, то в предпутчевое состояние. Для нас тот либерально-коррупционный сюрпляс, который царил во Франции 1950-х, вполне узнаваем: достаточно вспомнить эпоху "не так сели" и "загогулин", с помощью которых в России 90-х лечили дефолты и войны в Чечне. С той разве что поправкой, что амбиции наших политиков до системы партий так и не доросли. Впрочем, речь не о нас.
Цвета и обивка
Ни кризисы, ни панацеи — ничто не вечно. Вот уж которые президентские выборы подряд французские политики произносят прощальные речи над изголовьем Пятой республики — той самой, которую генерал де Голль 58 лет назад создавал, чтобы сосредоточить в фигуре главы государства всю волю нации для преодоления кризисов. Можно сколько угодно гадать, в чем тут изъян — в самой Конструкции, в ее износе под действием времени или во внешнем давлении, но в кулак никакая воля нации больше не собирается. Выборы президента во Франции больше не референдум (именно это и давало главе государства силы и полномочия противостоять внешнему и внутреннему давлению). Как проницательно заметил "Огоньку" Бернар Кассен, замглавного редактора Le Monde Diplomatique и основатель антиглобалистского движения ATTAC, "то, что выбирают избиратели Франции, да и Европы, это как максимум цвет и рисунок обивки мебели, сидя на которой, они будут обсуждать давно решенные за них вопросы внутренней и внешней политики".
Практически это выглядит так. Франция, которая изобрела и отработала на себе, кажется, все базовые постулаты политики (от разделения властей до деления на правых и левых, это не говоря уже о мировом рекорде по революциям), ударными темпами подгоняет свою политсистему под общепринятые образцы. Полномочия главы государства урезаны как по сроку, так и по содержанию, в результате правят все больше с оглядкой на соцопросы, а не на референдумы, меняясь под настроения, а не меняя страну. Ситуации, когда, добравшись до власти, левый политик забывает о социальных призывах и обещаниях, с помощью которых он выиграл выборы, а правый, наоборот, закладывает крутой левый вираж, не удивляют: они давно правило. Вероятно, поэтому в нынешних опросах (Odoxa) главным качеством претендента на высший пост ставят не "авторитет" (29 процентов) или "новые идеи" (43 процента), а "честность и искренность" — аж 71 процент.
Вот только вычислить такого кандидата французскому избирателю, при всем его политическом опыте и чутье, будет трудно: понять, между кем выбирать, он сможет после еще одного нововведения — серии праймериз в ведущих политических объединениях, которые обещают стране настоящий вальс политических этикеток. Так, члены левого центра, названного "Прекрасный народный альянс" (соцпартия, радикалы и "зеленые"), будут выбирать в январе (сами выборы — в апреле 2017-го) своего кандидата из полудюжины претендентов, к которым, скорее всего, в декабре, уже под занавес кампании, может присоединиться и Франсуа Олланд. Как действующий президент он в теории мог бы выдвинуть свою кандидатуру и без этой мучительной процедуры, но на праймериз его толкают в собственном лагере — мол, откуда иначе возьмется единство? А это очень похоже на западню: шансы на победу Олланда (самого непопулярного, судя по рейтингам, президента Пятой республики) невелики, отказать политкорректному прессингу трудно, остается попытка сыграть на ошибках соперников и дико тонкая настройка на левый электорат, который в последнее время объединяют не принципы, а риторика. (В этом смысле есть все основания полагать, что именно букет предвыборных интриг заставляет Олланда вибрировать в эти дни, что и похоронило, в частности, встречу с президентом РФ в Париже.)
Что касается сторонников правых (они теперь называются Республиканской партией), то они начали раньше — их праймериз, в которых участвует добрая дюжина претендентов, стартуют 20 ноября. Персональная рубка идет нешуточная, хотя в различиях между большинством претендентов отказываются разбираться даже политологи. Главной борьбы ждут между экс-премьером Аленом Жюппе (он фаворит) и экс-президентом Никола Саркози, который, как говорят, не прочь поохотиться на землях Национального фронта. Впрочем, чем больше кандидатов, тем меньше программ и времени на их обсуждение — эпоха, когда все это прорабатывалось на партийных съездах и на публику выносили уже плод компромисса, прошла. Цвет и, возможно, даже рисунок обивки теперь приходится обсуждать на виду.
Разведка бунтом
Впрочем, есть и те, кто не прочь поспорить о мебели, да и о повестке дня тоже. Неслучайно первой в эту кампанию шагнула Марин Ле Пен: на волне успеха Национального фронта на региональных выборах в конце 2015-го она выдвинула свою кандидатуру на пост президента и провозгласила новый политический раздел страны — на "глобалистов и патриотов". Само собой, одной из главных интриг кампании станет выступление ее партии — выйдет ли она из политического гетто, в котором ее держат последние десятилетия, сумеет ли закрепиться как третья, а то и вторая сила на руинах соцпартии?
Но это не единственная интрига, связанная с нарастающей антисистемной активностью, и тут стоит обратить внимание на то, что ряд провальных инициатив, принятых за пять лет правления президента Олланда, создали целую сеть из линий напряжения, которых до него не было. Так массовое движение протеста вызвала легализация однополых браков и предоставление этим парам прав по усыновлению детей, что уравняло их с традиционными семьями: удивительно, но этот шаг едва не впервые выплеснул на улицы протесты как традиционно настроенных католиков и протестантов, так и мусульманской общины, которая на выборах поддерживала Олланда против Саркози. Выводили на улицы и попытки форсированных неолиберальных реформ, к которым пришел президент после отмены 75-процентного налога на богатых. Было и массовое недовольство из-за срыва контракта на поставку в Россию "Мистралей" под давлением США — этому сопротивлялось национальное промышленное лобби и профсоюзы. Но главное, пожалуй,— это череда терактов, обрушившаяся на страну и выявляющая раз за разом неспособность властей и спецслужб защитить граждан и их образ жизни.
Все эти протестные движения породили лидеров, которые требуют примерно одного и того же — смены повестки дня: приостановки миграции, восстановления национального суверенитета и ценностей, самостоятельной внешней политики, что всегда было свойственно Франции. А то, что в первых рядах протестантов раз за разом оказываются военные, означает, что и в самой армии давно нелады — просто военные об этом стойко молчали, пока не пришли к выводу, что обстановка в стране после терактов все больше напоминает передовую. А поняв это, они на эту передовую пошли. Ну что делать, если в стране такая традиция, от Жанны д'Арк до де Голля?