"Две Европы должны договориться". Экономист Александр Аузан представил свой вариант умиротворения украинского конфликта
"Две Европы должны договориться"
На симпозиуме "Пути России" декан экономического факультета МГУ Александр Аузан представил свой вариант умиротворения украинского конфликта — с помощью экономики. "Огонек" узнал детали.
"Огонек", Москва:— Вы заметили, что война на востоке Украины имеет помимо политических причин еще и экономические, суть которых важно понять, чтобы предотвращать такие конфликты в дальнейшем. О чем речь?
Александр Аузан: — Я не специалист по международным отношениям, я институциональный экономист, поэтому сужу именно с этих позиций. Уже пару лет назад мне стало ясно, что эпоха глобализации в экономике заканчивается, верх берут деглобализационные процессы, идет образование региональных блоков. Все довольно просто: если мировые правила игры слишком слабенькие для того, чтобы держать глобализированную экономику, начинается откат на старые позиции — к локальным объединениям, которые еще могут регулироваться местными правилами. Десять лет назад ЕС не стал бы вводить такое жесткое финансовое законодательство, какое вводит сейчас, еще в 2008 году Евразийский экономический блок был просто красивой фразой, а теперь у этого союза есть реальные контуры — на наших глазах происходит переформатирование всей мировой экономики, создание отдельных центров. Украина оказалась и географически, и исторически на границе двух формирующихся блоков, соответственно стала первой жертвой начавшейся волны деглобализации.
— Пока кажется, что это больше о геополитике, чем об экономике...
— Дело в том, что деглобализация — это не следствие чьей-то злой или, наоборот, доброй воли. Она объясняется как раз экономически. Если мы обратим внимание на кризис 2008-2009 годов — а вести отсчет именно с этой точки правильно во многих отношениях и для многих стран,— то увидим, что он обнажил тяжелую диспропорцию между степенью связанности стран (хотя бы через единый электронный биржевой оборот, который стал круглосуточным), и степенью их дискоординации. Я всегда говорю: организм, в котором легкие воюют с печенью, будет чувствовать себя не очень хорошо, а у нас финансовые центры воюют с промышленными — можно ли так долго жить? Итогом встречи G20 в 2009 году как раз и стало признание этой проблемы, тогда же был намечен путь выхода из кризиса — усилить международную регуляцию. Это логично. А теперь зададимся вопросом: далеко ли мы прошли по этому пути за последние пять-шесть лет? По-моему, не сделали ни шага. Такого рода координация требует довольно широкого консенсуса, которого сегодня, очевидно, нет и не предвидится. То есть добиться того, чтобы мировые регуляторы соответствовали мировой экономике, не получилось, остается сделать обратное: экономику опустить на уровень, доступный современным регуляторам, а значит, поделить ее на "региональные блоки".
— И эти блоки будут бороться за сферы влияния, ресурсы, Украину — так?
— Они будут бороться за рынки. Я расскажу о двух эпизодах своего общения с украинскими коллегами, которые, возможно, прояснят мою мысль о логике деглобализации. В 2007 году в Ялте проходила крупная конференция с участием российских, европейских и украинских экономистов. На ней Гжегож Колодко, дважды министр финансов Польши, архитектор польских экономических реформ, обращаясь к украинским коллегам, сказал: "Украинцы, не рассчитывайте на европейскую помощь, ваша страна слишком большая для того, чтобы Европа могла нести ее на своих плечах. Нам хотя бы справиться с Болгарией и Румынией, а вы уж постарайтесь договориться с русскими". Это была отправная точка всей дискуссии, некая общая мысль. Потом, в декабре 2013 года, в период мирного Майдана, я снова оказался на Украине, теперь уже в Киеве, общался со своими коллегами и обнаружил, что "общие мысли" поменялись. Мне предложили выступить перед Майданом, я отказался, потому что считаю, в такие переломные моменты истории для нации должен наступать час тишины, вмешательство иностранцев недопустимо. Однако моя позиция встретила мало понимания, мне ответили: "А что такого, вот поляки и литовцы с удовольствием выступают..." И действительно, они выступали, причем не с тех позиций, на которых стояли в 2007 году. Раньше ЕС рассматривал Украину как объект помощи в институциональных реформах, руководствуясь глобальной концепцией экспорта демократии, и рассуждал так: чем больше страна — тем больше нужно помощи, поэтому стремительное объединение опасно. А теперь, когда у Европы гораздо меньше денег, чем было в 2007 году, она вдруг стала заинтересована в сближении с Украиной. Почему? Поменялась оптика: теперь на Украину смотрят не как на объект реформ, а как на рынок. В этом случае действует обратная логика: большая страна — это хорошая страна, потому что рынок большой.
— Картина, которую вы рисуете, представляется мрачной, хотя бы потому, что похожая конкуренция региональных блоков в начале ХХ века уже приводила к мировой войне. Параллели уместны?
— Я все-таки далек от таланта Босха, чтобы вас как следует напугать, но опасность тотальной войны всегда остается. Об этом не я сказал, а президент Франции Франсуа Олланд, как раз накануне минских переговоров. А еще раньше о похожем предупреждал Томас Гоббс, автор знаменитого "Левиафана": война — это как раз естественное состояние людей и, чтобы ее развязать, не нужно никаких усилий, усилия требуются для поддержания мира. Экономистам, может, даже в большей степени, чем всем прочим, свойственны иллюзии. В начале ХХ века что Кестлер, что Каутский, что другие прославленные авторы искренне считали, что война просто невозможна: такая связанность мира, такое общее видение... А потом грянуло. Еще накануне 1914-го никто толком и воевать-то не собирался, а когда за несколько месяцев перемололи 2 млн человек — опомнились в ужасе: что случилось-то? Проблема в том, что мы все хорошо изучали историю Второй мировой войны и очень плохо знаем историю Первой. А они разные; войны не всегда начинаются осознанно и по чьей-то воле, не всегда идут "ради жизни на земле", не всегда ведутся против очевидного противника. Бывают комбинации сложнее. Сегодня мы имеем дело как раз с такой сложной комбинацией. По всей видимости, процессы, которые в начале ХХ века назывались интернационализацией, а в начале XXI века глобализацией: свободное перемещение людей и капиталов, международное общение, открытость границ,— носят волнообразный характер. Мир не идет от малой открытости к еще большей открытости, иногда случается и обратное движение. И здесь главная опасность — просмотреть момент, когда глобальные силы меняют направление.
— С каким багажом Россия вступает в новый этап? Собираемся бороться за рынки?
— Мы не очень хорошо подготовлены. После кризиса 2008-2009 годов Россия не восстановила устойчивый экономический рост, потому что произошло исчерпание прежней экономической модели. Это признали авторы "Стратегии-2020". И дело не только в том, что сырьевые цены уже вряд ли серьезно поднимутся, но и в том, что мы полностью отжали внутренний спрос — сейчас наше население закредитовано. С 2015 года кредитный рынок начнет сокращаться, потому что выплаты по прежним займам превысят объем средств, который люди в состоянии заимствовать. Этот ресурс мы выработали, и дальше двигаться некуда, мотор инвестиций заглох — кстати, еще до введения всяких санкций. Способов спасения, по-хорошему, два: структурные либеральные реформы, направленные на привлечение частных иностранных инвестиций, или вброс государственных денег в стагнирующую экономику. И то, и другое поможет запустить мотор, но сопряжено с некоторыми условиями. Либеральные реформы, за которые, кстати, стоит почти все наше правительство и Центральный банк, дадут хоть какой-то эффект, если прекратится война на Украине, иначе риски для инвесторов слишком велики. Что касается второго сценария — вброса государственных денег (а где-то 7-9 трлн рублей в запасах у правительства еще осталось), то он, конечно, не так трудоемок и кропотлив. Мы на экономфаке МГУ в компании с Олегом Буклемишевым, Сергеем Дубининым, Андреем Клепачем и другими экспертами подсчитывали, какого эффекта можно добиться, пустив все госсредства на "стимуляцию сердца" нашей экономики. Получилось, что где-то 2-3 процента роста ВВП можно достичь. Это немного и нескоро, но к 2018 году (когда нас ждут очередные выборы) эффект даст о себе знать. Однако здесь тоже есть условие: придется по периметру перекрыть экономику валютными ограничениями, иначе все государственные инвестиции растворятся в мировом рынке с чмокающим звуком. Это мера непопулярная, подрывающая доверие оставшихся инвесторов. Поэтому выбор путей развития нашей экономики в первом приближении выглядит так: что проще на данный момент — прекратить войну или ввести валютные ограничения? Плюс, конечно, у нас всегда остается еще третий путь — ничего не делать, но с учетом тающих денег он уже не так привлекателен, как раньше.
— Можно ли в таком случае говорить, что Россия со странами-соседями создаст какой-то свой, дееспособный экономический блок? Хватит ли вообще сил?
— Так или иначе блок уже создается. Дело в том, что разделение Европы — это не просто географическая метка, а некая социокультурная реальность. И здесь я согласен с Михаилом Горбачевым, который в свое время сказал, что европейский дом нужно строить с двух сторон, иначе он точно обвалится. Не так давно я делал доклад перед украинским европейски ориентированным бизнесом, где рассказывал о роли неформальных институтов в развитии экономик разных стран. В частности, согласно многочисленным исследованиям у Украины есть серьезные отличия от костяка стран ЕС, которые роднят ее с Болгарией, Румынией, Грецией и, конечно, с Россией: во всех этих странах люди не любят платить налоги и считают приличным скрывать свои средства от государства. Причем они могут уже соглашаться с тем, что это их родное правительство, демократически избранное, и все же не вкладываться в "общее дело". Так сказываются на сегодняшнем дне длинные культурные волны, уходящие вглубь истории. Есть Европа латинского происхождения, есть Европа византийского происхождения, попытки стереть между ними отличия обречены на провал, а единая Европа вообще возможна только в случае их союза и кооперации. Ярослав Грицак, прекрасный историк из Украинского католического университета во Львове, который даже по-русски плохо говорит, соглашался со мной в том, что одной политической волей невозможно изменить культурный код страны, это просто наивно. Всякая трансформация должна учитывать роль неформальных институтов.
— Вы надеетесь на кооперацию "двух Европ", а ведь региональные войны уже начались, какая может быть кооперация?
— На симпозиуме "Пути России" я как раз говорил, что конфликт на Украине нас разобщил, а его преодоление может объединить. Я верю, что тотальной войны не хочет никто, в том числе США, теряющие в таком случае всю мировую экономику. Европа и Россия, кроме того, не хотят гуманитарной катастрофы у себя под боком, которая случится, если Украину бросят на произвол судьбы. Дело в том, что за громом боев и мирных переговоров как-то ушло в тень очевидное обстоятельство: Украина находится на грани дефолта и банкротства. Строго говоря, она уже банкрот, просто никто из кредиторов не предъявил достаточно жестких претензий стране, чтобы это было признано международными институтами. Тем, кто с вожделением ждет краха Украины, хочу заметить: если обрушится она, плохо будет всем, а нам особенно. Даже сейчас мы с трудом перевариваем потоки беженцев, вызванные войной на востоке страны, а когда рухнет вся украинская экономика, прекратятся дотации и субсидии из центра, кто будет принимать миллионы переселенцев? ЕС, в котором рецессия? Россия, в которой кризис? Кроме того, Украина — крупнейший транзитер, причем не только газа, а вообще всего, что нас связывает с Европой. Вполне очевидно, что эту страну надо спасать, однако ни у нас, ни у европейских коллег на это по отдельности не хватит средств. В 2013 году подсчитали, что Украине ежегодно нужно около 50 млрд долларов помощи (кстати, меньше, чем Греции), вот их и можно было бы собрать всем "европейским домом". Это не снимет напряжений, связанных с деглобализацией и борьбой региональных блоков за рынки сбыта, однако чуть отрезвит участников конфликта, вернет их спор в более цивилизованное русло. Отметив 100-летие с начала Первой мировой войны, странно было бы наступать на те же грабли и враждовать до последнего. Существуют и другие садовые инструменты, которые можно использовать с большей пользой для всех.