Дважды раненный защитник Донецкого аэропорта, доброволец Владимир Компаниченко: «Я горжусь этим прозвищем — «киборг»

Доброволец  Владимир Компаниченко: «Я горжусь этим прозвищем — «киборг»

Дважды раненный защитник Донецкого аэропорта рассказал о «Правом секторе», шпионах из ОБСЕ, боях в Донбассе и тыловой Одессе, где гремят теракты.

На Майдане, вернувшись из Сирии, где идёт гражданская война, он был в балаклаве и противостоял беспощадному милицейскому спецназу из «Беркута». Украинское восстание против власти «Партии регионов» закончилось интервенцией российских силовиков на восток Украины. На смену гари от покрышек и стрельбе МВД на поражение пришли погромы боевиков «Антимайдана» и засады пророссийских сепаратистов.

И тогда херсонец Владимир Компаниченко ушёл в добровольцы, чтобы отбивать у «русского мира» города и сёла Донбасса. На фронте он был дважды ранен и вернулся с шевроном защитника Донецкого аэропорта — «Киборг». Там его позывной был «Колпак». Сегодня он волонтёр в Одессе, неспокойном городе.

Изданиe „ Sensusnovus“, Украина: — Чем ты мотивируешь свою гражданскую позицию?

Владимир Компаниченко: — Я говорю на русском, я украинец из Херсона. Закончил русскую школу. Потом, когда грянула Оранжевая Революция в 2004 году, окунулся в украинский национализм. Начал тесно общаться с активистами организаций УНА-УНСО, «Трезубец имени Степана Бандеры» и другими националистами, которые болеют за Украину. Украина мне не безразлична, это моя страна, где будут жить мои дети, семья. Украина — это сорок процентов мирового чернозёма; у нас богатая страна, которая может много дать и жить достойно. Но из-за того, что у нас такое правительство, мы не развиваемся как надо.

— До «Революции достоинства» и войны в Донбассе у тебя был опыт участия в военных конфликтах?

В апреле 2013 года я попал в Сирию как христианский волонтёр, помогал мирному населению — раздавал медикаменты. Я харизмат и окончил библейскую школу; два двоюродных брата — пасторы, один в Канаде, второй — в Херсоне.

Пробыв пару месяцев на Ближнем Востоке, я познакомился с ребятами из буферной миротворческой миссии, что защищали народ, как от Свободной сирийской армии (Автор: исламисты, поддерживаемые НАТО), так и от Вооружённых сил Сирии. Нелегально, под эгидой Красного Креста. Как в Украине «нет» российских войск, так и в Сирии не было нас. Мы действовали на юге, на границе с Иорданией. Русских тоже в Сирии много, но на стороне правительственных войск. Для Асада Путин не пожалел выделить военных.

— Как ты охарактеризуешь сирийскую войну? Чем она отличается от донбасской?

— Она искусственная. Изначально всё пошло на базе вероисповеданий: Свободная армия не хочет правительства из алавитов. Но когда вникаешь, то понимаешь, что это кому-то выгодно: войну специально раздувают. Не дают вспыхнуть пожару полностью, но и не дают затухнуть.

Ещё в Сирии намного жестче было, чем на Донбассе. Слава богу, что у нас не применяют газовое оружие, как в Сирии, где так убиты тысячи людей. Я видел умирающих малолетних детей, у которых кожа сходит, и ничем им уже не поможешь. Госпитали, где людей набито, как рыб в банках шпрот...

Говорят, в Донецком аэропорту на нас были газовые атаки. Хотя, возможно, это слухи, из-за того, что там постоянно что-то горело и люди дышали копотью от резины до состояния дезориентации. Противное ощущение.

— Как ты попал в «Правый Сектор» на Евромайдане? Что для тебя Майдан?

— Вернулся из Сирии в октябре 2013 года, накануне Майдана, благодаря которому моя страна сплотилась, стала единым целым. Он помог нам понять, кто мы есть и что Украину не сломить. Майдан образовался очень быстро, как только кинули информацию, что он собирается. Никто не ожидал такого, а мы встали и пошли.

Я стоял на Грушевского, оборонял баррикады на правой стороне. Что организацию назвали «Правый сектор», это символизм: не только из-за правых идей, но и потому, что мы находились с правой стороны на баррикадах. Там я познакомился с Дмитрием Ярошем. Он герой, не жалеет себя: дождь, вьюга, слякоть — всегда находится на передовой, со своими людьми. Он отдавал себя Майдану, как и обычные бойцы самообороны, и не убегал сломя голову куда-то, в тёплую квартиру. Этим и привлёк к себе людей. Меня это впечатлило.

— Когда антимайдановцы и российский чекист Гиркин захватили донбасские города, как ты поступил?

— Сразу на Донбасс я не попал. Поехал в учебный центр «Добровольческого украинского корпуса Правый сектор», был инструктором — тренировал молодёжь. Передавал свой опыт, ведь большинство новичков, которые приходили, элементарно не держали в руках оружие. Некоторые, отслужив в армии, всего восемь патронов отстреляли. Они не умеют даже разобрать автомат. Человека нельзя пустить на передовую как кусок мяса. Как потом родителям в глаза смотреть, если привезёшь им труп сына?

Я ушёл на фронт в штурмовую роту ДУК, когда появились люди с опытом локальных конфликтов. Один инструктор был русский. В своё время он горел в танке, командовал в Российской армии далеко не ротой и не батальоном. Он готовил у нас спецгруппы.

— Ещё русские у вас были?

— Русских Украины у нас хватает. Кто-то приходит, видя Яроша политическим лидером, кто-то потому, что ему не безразлична Украина. У каждого свои мотивы.

Русских из России часто встречал на фронте. Это люди от 19 до 45 лет, из разных слоев общества. Многие из них приехали, бросив всё, и являются, нелегалами на Украине. Они не могут продлить миграционку и одновременно понимают, что подписали себе смертный приговор в России, воюя за Украину. Но им всё равно. Я знаю одного человека из Питера: был бизнес, но он всё продал. Приехал к нам, снарядил боевую группу, воюет. Зачем? Ему не нравится, как поступает Россия. Да, она его страна, и он, если не загладит её вину, то хоть что-то сделает для Украины. Показывает, что не все русские за Путина.

У нас воевал парень; мало того, что из России, так ещё и левый. Как у вас любят называть, "шавка«(Автор: так русские наци называют левых и антифашистов). Он около футбола крутился дома. Я никогда не мог подумать, что русские националисты пойдут за ДНР и ЛНР, а левый русский — за Украину. Ну, видишь: не думал, не гадал, а вышло так.

Украинские националисты часто высказывались агрессивно о русских юго-восточных регионов. Требовали отменить автономию Крыма и передать регион татарским исламистам, а боевики УНА-УНСО устраивали драки.

Это не мнение всего движения. Да, было сделано много ошибок. Этим, конечно, воспользовались в пропагандистских целях, чтобы устроить нам ДНР и ЛНР. Но нам надо двигаться вперёд, спасать страну от сепаратистов. А то, что здесь есть притеснения по языку, это всё надуманно, высосанная из пальца тема. Я с детства разговариваю на русском языке, мне так удобней. И в ВСУ в основном используется русский язык.

"Нас там стояла горсть, и мы были абсолютно безбашенными. Армейцы не хотели возвращаться после ротации, а мы раз за разом шли в аэропорт". На фото Владимир Компаниченко с товарищами "киборгами".

«Нас там стояла горсть, и мы были абсолютно безбашенными. Армейцы не хотели возвращаться после ротации, а мы раз за разом шли в аэропорт». На фото Владимир Компаниченко с товарищами «киборгами».

— Жители двуязычной центральной и восточной Украины чаще попадают на войну, чем другие?

— Это не так, призыв одинаково идёт из всех регионов: центральной Украины, западной и восточной. И отовсюду идут добровольцы.

— Бойцы ДУК появились на передовой позже всех украинских добровольцев?

— «Правый сектор» пришли на фронт позже других из-за палок в колеса от властей. Но первоочередная причина «опоздания» — Ярош не давал распоряжения отправлять на фронт неподготовленных добровольцев. Он ценит людей. В ДУК попадают на передовую, только когда есть уверенность, что человек не подставится под пули.

— Как произошло твоё боевое крещение?

— Моя первая встреча с фронтом в конце июля была не очень. Мы только приехали, базировались в подвале частного дома. На чердаке находиться нельзя — любая мина похоронила бы. Ночь: хлопцы стоят в секрете. Вылазим с товарищем через окошко: посмотреть как у них дела; отошли метра на три от дома, и вдруг еле слышный свист мин. Чем тише мина, тем ближе она ляжет.

Понимаем, что упадёт на нас. Десантируюсь обратно в дом с мыслью, что если бы друг был в бронежилете, то остался бы во дворе трупом: окно-то тесное, а он полный. Взрыв, и у нас истерика. Осознание, что смерть прошла рядом. Сильный был обстрел со стороны сепаратистов.

— Чем тебе запомнилось лето прошлого года на востоке Украины?

— Ещё не было Иловайска. Мы шли до самого Донецка. Сильно продвигались. Первый блокпост сепаратистов взяли с охотничьими ружьями и учебными автоматами. Последнее, не огнестрел, не стреляет даже, просто выглядит как оружие. У нас получалось освобождать нашу землю, вооружалась трофейным оружием. И так продолжалось, пока не дошли до Песок. Правительство отдало приказ силам АТО остановиться. С тех пор у Песок ни бэ, ни мэ. Если бы нам летом дали отмашку, технику и артиллерийское прикрытие, ДНР и ЛНР не стало бы за две-три недели. Сепаратистов мы могли раздавить.

— Как реагировали мирные жители Донбасса на вас?

— Мы как раз зашли в Пески. Выходит женщина, падает перед нами на колени и плачет. «Мать, что случилось? Мы свои», — говорю. Отвечает, что им сепаратисты обещали совершенно другое, чем показали. Когда днровцы пришли в Пески, они выламывали двери, всё, что понравилось, забирали. Мародёры. И вот женщина просит у нас прощение за то, что была за них, поддерживала сепаратистов и просит нас не уходить.

— С армейскими командирами, какие складываются отношения?

— Когда мы осенью стояли в Донецком аэропорту, я и три бойца ДУК были в «Дьюти фри» в старом терминале и с нами было трое ВСУ-шников. «Азимут», позывной начальника армейцев, приказал соблюдать режим тишины из-за Минского соглашения. А мы видим, как по новому терминалу работает огневая точка. Говорим, что можем подавить гранатомёт сепаратистов.

Отвечают: «наблюдайте». Но «Правому сектору» до этого параллельно. И мы открываем ответный огонь. Ко мне подбежал «Азимут» и орёт, что я не исполняю его приказ. Я ответил, что мне на него, мягко говоря, положить, и у меня есть командир «Подолянин», который дал добро вести огонь по надобности. «Азимут» пожаловался «Подолянину» и услышал то же. После этого вояки (ВСУ), когда отстреливались, говорили, что это всё «Правый сектор», а не они. Вот так.

— Во что для тебя обошлись бои под Донецком?

— Меня дважды ранило. Первый раз, когда вражеский танк нагло выехал на взлётную полосу аэропорта. Мы его подбили. Я выбежал с РПГ (реактивный противотанковый гранатомёт), дал залп и отбежал перезарядиться. Второй раз решил выстрелить из-за БТР, но добежать до него не успел. Танкисты опередили, и если бы не было того БТР, я бы с тобой не разговаривал. Контузия, лицо залило кровью. Что было потом, я не помню. Хлопцы привезли в больницу мою каску — вся в дырках.

Второе ранение я получил в поселке Пески; в конце ноября ДУК ПС провёл последнюю ротацию в аэропорту, и я занимался артиллерией, нам дали наконец-то пушки. Шёл сильный обстрел, меня ранило тремя осколками; два достали, но один остался в лобной части. Врачи боятся трогать. Поэтому четвёртый месяц я не на передовой. Домой приехал 31 декабря 2014 года. До этого в посёлке ранило мою девушку, она волонтёр.

— Вас называют «киборги». Как тебе это?

— Я горжусь этим прозвищем. Нам его дали сепаратисты, потому что не могли с нами ничего сделать: это не люди, а киборги какие-то. Так и было. Нас там стояла горсть, и мы были абсолютно безбашенными. Армейцы не хотели возвращаться после ротации, а мы раз за разом шли в аэропорт. Видишь, у меня шеврон? Ношу с гордостью, и буду носить всегда.

— Что ты ощущаешь в отношении воюющих против вас ДНР-овцев? Как оцениваешь Гиви (Михаила Толстых) и Моторолу (Арсения Павлова).

— Сочувствую им. Я понимаю — им обещали одно, а они видят совершенно другое от ДНР. Но пути назад у них нет. Никаких вариантов повернуть всё вспять. Только вперёд.

Моторола и Гиви — красивые обёртки, которые показывают по российскому телевизору. Никто из них не участвовал в боях. Сидят где-то там и умеют говорить, что им скажут. Участвуют в постановочных видео. Как Моторола выходил на «бой» в ангаре «Ахмед»? Куча камер: он за полкилометра стреляет с РПГ в сторону нашей позиции и орёт: «Бах, попал, будем штурмовать!». РПГ бьет на триста метров, полкилометра он не возьмёт.

Есть ещё «Оплот» и «Восток»; они, как бойцы, никакие. Были инциденты, когда они друг с другом воевали. Одни находились в гостинице аэропорта, другие — в церкви, у них там позиция была. И вдруг сепы стреляют друг в друга. Мы не понимаем: что такое? Потом выяснили, что у них день расчёта был (Автор: бойцы сепаратистов часто находятся официально на контрактной основе), и чтобы не платить зарплату, часть перестреляли.

— В середине января над аэропортом подняли флаг ДНР. Ты ожидал такой финал?

— Нет, не мог такое представить. Но если бы аэропорт не развалился..., а его разбили в пух и прах: там негде спрятаться и поставить позиции; и команда от нашего начальства: просто наблюдать. Я понимаю, почему из аэропорта уводили людей, — там всё сыпалось и рушилось. Если бы генералы дали приказ продвинуться со старого терминала дальше, ближе к Спартаку, то аэропорт был бы нашим. Мы выстояли. Не выстоял аэропорт.

— Кто ответственен за поражение в Дебальцево? Украинские солдаты или штаб?

— Вина украинских генералов. Солдаты были готовы в любой момент пойти в наступление. Даже когда была Дебальцевская дуга, оставалась одна тропинка «Дорога жизни». Наши, по одному только разрешению, именно разрешению, а не приказу, сделали бы контратаку. И провели бы они её достойно, не задумываясь о смерти, до конца.

— После всего ДУК ПС будет иметь наконец-то легитимный статус?

— Вроде отношение власти к нам изменилось. Но правительство предлагает нам легальный статус на условиях, которых хочет оно, а не мы. «Правый сектор» не соглашается на роль тупого исполнителя приказов. Если бы приказы поступали нормальные — то не вопрос.

Но бессмысленно идти на смерть? Никто не собирается положить свою жизнь по глупости генералов. Не боимся погибнуть, но только с пользой и для дела. Мы одни «незаконные» остались. Вот полк «Азов» давно легитимизирован, а ДУК — нет. Хотя и там и там такие же добровольцы. Воюют и мы и они. Но снаряжение у «Азова» лучше.

— После фронта ты живешь в Одессе. Это неспокойный город?

— В Одессе постоянно предпринимаются попытки устроить теракты, приходится на корню пресекать сепаратизм. Стараемся быстро реагировать на любые всплески, не допустить повторения донбасского варианта. Должен сказать, что не украинцы этим занимаются, а специально подосланные люди.

Одесса — порт, она нужна России. Помимо Крыма Путину хочется такие города, как Одесса, Херсон, Николаев, Запорожье. Без них ему всё, что он уже взял, не прибыльно, а дотационно. Вода и электричество на Крым идут с Херсона. Путин не остановится на убыточном Крыму и Донбассе.

— 2 мая 2014 года в одесском Доме профсоюзов был уничтожен актив местного Антимайдана. Это решило участь готовящейся «Одесской народной республики»?

— Да. Благодаря этому в Одессе не произошло того, что случилось на Донбассе. Но перетирать эту тему я не желаю. Это всё-таки тоже люди, их выбор, и после драки кулаками не машут. Болезненная тема. Но хорошо, что в Одессе такого нет, как в Донбассе.

— Одесса стала-таки больше украинским городом, чем до Майдана?

— Сейчас намного больше патриотизма, чем в прошлом году. Люди перестают бояться надевать на себя украинскую символику. Ездят машины с украинскими флагами. В домах появляются наши флаги. Если раньше одесситы вроде бы и поддерживали Украину, но по каким-то причинам не показывали этого, то теперь открыто заявляют: «Мы украинцы».

— В чём ты нашёл себя после фронта?

— Познакомился с Максимом Ярощуком, главой «Сектора Объединение», он предложил мне заняться волонтёрской деятельностью. Мы помогаем АТО, тем, кто испытывает нужду, ищем пропавших военных, делаем ремонты в детских домах и заботимся о пенсионерах. Открыли патриотический магазинчик. Люди делают своими руками шкатулочки, бисер, игрушки, и приносят в магазин.

— Война в Донбассе после очередного минского перемирия возобновится?

— Зима прошла. Зимой воевать не сильно хорошо — холодно, голодно, ты напряжённее. Когда устоится потепление, сепаратисты активизируются. Появится «зелёнка», где людей не так легко разглядеть. Благодаря нашим генералам и правительству фактически вся тяжелая техника ВСУ отведена с передовой, а сепаратисты свою оставили.

— А как же контроль ОБСЕ?

— К нам на позицию приезжали сотрудники ОБСЕ, а потом они отправлялись к сепаратистам, после чего по нам нереально прицельно стреляли. Россияне в миссии. ОБСЕ — это ая-яй и оё-ёй, такие вот подарочки получали после их визитов! Сами были в шоке: как так может быть? ОБСЕ же вроде нейтральная сторона.

— Есть прогнозы, что сепаратисты этим летом пойдут на Мариуполь. Возможно?

— Мариуполь географически находится в таком положении, что его нереально взять нахрапом, как, например, Дебальцево. Мариуполь на возвышенности, все тылы там наши, а путь на город один для них — с востока. Дойти до Мариуполя они не смогут, их расстреляют на подходе. Воевать с высоты всегда легче, чем снизу. Особенно защищаться от атаки. При обороне разменка один к пяти. Один обороняющийся стоит пятерых наступающих. Столько людей и техники у сепаратистов нет.

— Киев поднимал в ООН вопрос использования миротворцев.

— Я только за введение миротворцев на Донбасс, чтобы закрыть границу. Украина сама разберётся с тем, что происходит у неё внутри, и не надо, чтобы кто-то лез снаружи. Какое бы ни было говно — это наше говно. Но если ввести войска ООН на линию фронта, не знаю, что получится. Только на российско-украинскую границу.

— Вариант конца войны, который хочешь ты?

— Правительство наконец-то решится и даст нам разрешение идти в наступление на сепаратистов. И еще: война закончится, если полностью закроется граница с Россией. Тогда ДНР и ЛНР потихоньку завянут без российского снабжения, и всё разрешится.

— Если силы ДЛНР разгромят, останутся ожесточившиеся и идейные сепаратисты. Некоторые украинцы считают, что проще отгородиться от «Донбабве».

— Для таких подпольщиков и террористов существуют тюрьмы. Да, смута на Донбассе будет продолжаться не один год. Но никто не считает, что надо отгородиться от региона. Это наша земля, там наши люди, нам не надо от них отгораживаться. Это всё наше, и отдавать наше мы не собираемся, а на чужое не заримся. Я часто бывал в Донецке до войны. Любил вечерами приезжать на машине на холмы и смотреть на освещенный электричеством город. Это Украина.

— После войны отношения между русскими и украинцами возможны? Ведь русские, в основном, оказались не братьями, а соседями-мародёрами.

— Возможно, наши дети смогут нормально общаться. Но сейчас? Даже если война кончится, Донбасс вернётся в Украину, между нашими странами будут только минимальные отношения. Необходимые для экономики. Слишком много плохого произошло. Знаешь, я никогда не думал, что Россия вторгнется на Украину, во всяком случае, так, как это произошло. Да, я предполагал, что война между Украиной и Россией будет, но не раньше 2020-х годов.

Но война пока не кончается, и уже обе стороны обвиняют друг друга в жестокостях. Потому что война сидит в печёнках и всем уже надоела.