Что мешает России и Японии укреплять экономическое сотрудничество

«Многие проекты предполагают более глубокое доверие, чем сейчас»

Профессор Ниигатского университета менеджмента Иван Целищев рассказывает, в чем состоят сильные стороны японских технологий, что мешает России и Японии укреплять экономическое сотрудничество и каковы возможные точки роста в отношениях двух стран

«Эксперт»:  — Почему в Японии сейчас так много разговоров о цифровой экономике? «Общество 5.0», экспорт решений для автоматизации, интернет вещей…

Иван Целищев: — Идет глобальная трансформация, и Япония пытается встроиться и не отстать от лидеров. Все это придумано не в Японии. И США, и Германия более продвинуты в цифровизации. Япония попыталась сформулировать идею цифрового общества — получилось «Общество 5.0».

— Как вы оцениваете эту идею?

— Много красивых слов. Но в то же время видна попытка японцев обозначить свою индивидуальность. Попытка найти решение основных социальных проблем через новые, цифровые, технологии, интернет вещей, искусственный интеллект. Особенно в связи со старением населения.

— Давайте ближе к экономике. Какие-то результаты есть?

— Да, есть прогресс в области интернета вещей. Появляются кондиционеры, которыми можно управлять через смартфон, находясь где угодно. Или, например, Komatsu (японский производитель дорожно-строительной техники. — «Эксперт») использует оборудование, которое соединено с Сетью и может на расстоянии передавать информацию о своем состоянии и о том, как объезжать строительную площадку. В Японии интернет вещей используют уже где-то 20 процентов компаний. Но в Америке таких компаний уже 40 процентов.

— Чему можно поучиться у Японии в сфере высоких технологий?

— С точки зрения цифровой революции, концепций, подходов учиться следует не у Японии. Но в некоторых технологиях она лидирует. Это, например, промышленные, медицинские роботы. По экспорту роботов Япония занимает первое место в мире. А в экспорте станков с числовым программным управлением, решений для автоматизации производства лидирует вместе с Германией.

Япония фактически главный поставщик ключевых электронных компонентов. По поставкам высокоочищенного кремния для чипов с японцами никто не может соперничать. Возьмите материалы вроде углеродного волокна для самолетостроения — в них тоже доминируют японские компании, такие как Toray. У Японии очень сильная позиция по материалам и компонентам. Поэтому и Китаю, и Тайваню, и Америке японские электронные компоненты необходимы. И конечно, японское оборудование.

— В чем причина успеха?

— Даже после Второй мировой войны, когда развитие Японии было в решающей мере обусловлено заимствованием американских технологий, японцы не просто копировали разработки — они старались их улучшить. И постоянное улучшение заимствованных технологий развилось в сильную и эффективно управляемую систему НИОКР. США, безусловно, лидируют в концептуальных прорывах, в создании новых товаров. А вот что касается разработки технологий для их производства, здесь позиции у Японии очень сильные. Например, идея промышленного робота родилась в Америке. Но в разработке и внедрении производственных технологий с использованием роботов лидирует, безусловно, Япония.

Ориентация на улучшение заимствованного наблюдается и в сегодняшнем Китае. Есть у него и заделы в области фундаментальных исследований, так что можно с большой долей уверенности сказать, что через двадцать-тридцать лет Китай войдет в число основных экспортеров целого ряда видов оборудования, включая, возможно, и станки с числовым программным управлением. Так что со стороны Китая конкуренция будет только усиливаться.

— В инновационном процессе традиционно важную роль играют ТНК. В Японии тоже?

— Да, в Японии крупнейшие корпорации, — а почти все они относятся к ТНК — являются основными действующими лицами в области НИОКР. Здесь 80 процентов расходов на НИОКР — это частный сектор.

— Чем отличается японская модель ТНК от западной?

— У японских ТНК есть своя специфика. Например, они предпочитают иметь в дочерней компании на первой позиции японского менеджера, особенно в развивающихся странах. И это не национализм какой-то дурацкий, а желание нести японскую культуру управления. Есть такое понятие implicit knowledge — знание или понимание друг друга без слов. Когда японцы работают вместе, процесс идет как будто сам собой. И это имеет большой экономический смысл. Не нужно тратить время на объяснения, на интеграцию с другой культурой — просто делаешь так, как привык.

Еще одна специфическая черта: осуществляя прямые инвестиции за рубежом, японцы по сравнению с западными компаниями более склонны к greenfield investment — к тому, чтобы начать с нуля и создать компанию под своим исключительным или преимущественным контролем и менее — к поглощению местных фирм. И это тоже связано с желанием внедрять японскую культуру, японские подходы к управлению.

— Как взаимодействуют Россия и Япония? Какие есть сдвиги?

— Есть позитивные сдвиги, особенно в связи с началом поставок газа с Сахалина в 2009 году. Россия сделала серьезный шаг, чтобы закрепиться в числе первых десяти поставщиков энергоносителей для Японии.

Интересна структура взаимной торговли. По данным за 2017 год, в российском экспорте в Японию 60 процентов занимают нефть, нефтепродукты, сжиженный природный газ и уголь. В японском экспорте в Россию 70 процентов выручки дают новые и старые автомобили, автобусы и грузовики, запчасти и шины. Удивительная концентрация на небольшой группе товаров. Остальное — товары второго порядка. У Японии это технологическое оборудование для разных отраслей, металлоизделия. У России — морепродукты и лес.

Завязанность на узкий круг сырьевых товаров отражает структурные проблемы экономики России, бедность палитры экспортируемых товаров. Кроме того, есть и такой сдерживающий фактор, как некоторая врожденная осмотрительность японских экспортеров, настороженность к работе на рынках стран, в отношениях с которыми есть проблемы.

— Политические проблемы?

— Да. Если говорить о России, то это и острова, и западные санкции. После того как их ввели, официальный Токио присоединился к ним только для галочки. Но все равно многие японские компании заняли выжидательную позицию в отношении работы в России. Вообще, после 2014 года случился коллапс иностранных инвестиций в Россию — потом они начали восстанавливаться, но не из Японии. Пока санкции сохраняются, так и будет.

— Что мешает Японии вести более независимую политику?

— Независимой политики не может быть в принципе. Во избежание проблем с США Япония не будет ставить на российскую карту, которая для нее, если говорить об экономике, не относится к числу наиболее значимых. Ось «Япония — Соединенные Штаты» — основа, на которой зиждется вся японская экономическая политика, дипломатия, политика в области обеспечения безопасности.

— Если я правильно понимаю, в отношениях России и Японии сегодня многое держится на личных взаимоотношениях Путина и Абэ.

— Да, и на театре Абэ: он хочет войти в историю. Пожалуй, одна из крупнейших проблем внешней политики Японии, оставшихся в наследство от прошлого, — это отношения с Россией, отсутствие мирного договора. Абэ решил сыграть здесь особую роль, сделать то, чего другим не удалось. Он активизировал экономические отношения с Россией, сформулировал свой план из восьми пунктов, инициировал совместную экономическую деятельность на островах. При этом внушает японцам: мы строим новые отношения с Россией и идем вперед — к разрешению территориальной проблемы и подписанию мирного договора. Вот в чем театр Абэ! И теперь в отношениях с Россией у него уже нет другого пути, кроме как активизировать, активизировать и активизировать диалог. «Движение — всё».

Посмотрите, это же уникально: в Японии есть министр по вопросам экономического сотрудничества с Россией. Никогда такого не было, чтобы Япония (да и не только Япония) имела такого министра — по экономическим отношениям с какой-то отдельной страной.

Тем не менее Абэ, как и в целом политический истеблишмент Японии, не приемлет идею заключения мирного договора без предварительных условий. Синдзо Абэ прежде всего хочет показать, что он вышел на рубежи в решении территориальной проблемы и проблемы мирного договора, которых не достиг никто из его предшественников. Вот его задача.

— То есть вы не видите реального шанса подписать мирный договор?

— Здесь в политических кругах понимают, что это театр. Но Абэ, запустив эту машину, уже не может отступить. И предложение подписать договор вообще без всяких условий стало для него ударом ниже пояса. Поэтому и реакция японской стороны на него была очень своеобразной. Во-первых, «так не годится». А во-вторых, раз у России есть такой интерес к подписанию договора, давайте дальше активизировать контакты. Давайте найдем новые возможности для двусторонних встреч. Вот какая реакция. И так будет до конца эпохи Абэ в 2021 году.

А вот потом уже личностного «фактора Абэ» не будет. Сейчас трудно прогнозировать, кто придет ему на смену, но, скорее всего, в отношениях с Россией наступит определенный откат, который потом, вероятно, опять сменится приливом активности. А острова тем временем останутся там, где они есть.

— С точки зрения экономики Япония могла бы сделать на этих островах больше, чем Россия?

— Япония, безусловно, смогла бы их развить больше, чем Россия. Учитывая ее технологические и финансовые возможности. Но влияние всего этого на состояние японской экономики в целом было бы минимальным. Так что дело не в экономике, главное — это символический, психологический, политический момент.

— Я пытаюсь понять архетип России с точки зрения японцев. Как они нас видят?

— Если говорить о внешнеполитическом срезе, то проблема Курильских островов сидит у японцев в мозгу. Это уже запрограммированное восприятие. А в общем геополитическом раскладе Россия воспринимается как один из буферов между ними и Китаем. Россия нужна, чтобы сбалансировать стремительное политическое и экономическое восхождение Китая. Нужна она и для решения корейской проблемы.

Существенную роль играет также энергетика. Очень высока зависимость Японии от поставок энергетических ресурсов с Ближнего Востока. Нарастают опасения, что произойдет дестабилизация ситуации на Ближнем Востоке, и японцам хотелось бы иметь более сбалансированную структуру энергетического импорта. В такой ситуации велико значение России как одого из партнеров, который может помочь в балансировке.

У нашей страны есть возможность увеличивать поставки газа в Японию. Были разговоры о совместном строительстве нового завода по сжижению газа — пока они приостановились, однако такая возможность остается в поле зрения. Сейчас на Россию приходится около десяти процентов японского импорта газа, но в деловых кругах считают возможным довести его до семнадцати-восемнадцати.

К тому же в энергетике у нас есть возможности для научно-технического сотрудничества. В частности, в области ликвидации ядерных отходов и управления ими. И российские компании в сфере ядерной энергетики, прежде всего «Росатом», способны осуществлять равноправное технологическое сотрудничество с ведущими японскими фирмами. Есть неплохие перспективы сотрудничества и по возобновляемым источникам энергии.

— Как-то странно: много точек соприкосновения, совместных российско-японских проектов — почему же тогда так буксует взаимодействие?

— На самом деле точек соприкосновения мало, это капля в море. Здесь мешает не только политика, но и резкое падение темпов роста у нас в нынешнем десятилетии. В 2000–2007 годах Россия вместе с другими крупными восходящими странами росла очень даже неплохо, вышла на темпы роста где-то в шесть-семь процентов, Китай — на двузначные числа. А вот после мирового кризиса 2008–2009 годов рост в целом ряде неазиатских (точнее, не восточноазиатских) стран с нарождающимися рынками резко замедлился. Российская экономика в середине 2010-х вообще ушла в штопор. И ее котировки как бизнес-партнера значительно снизились.

Нельзя забывать и об инвестиционной среде: как работают министерства, как обстоят дела с коррупцией и так далее. Все это, с точки зрения японского бизнеса ставит, Россию как возможный объект инвестиций на довольно-таки невысокое место.

— Не могу не спросить о мосте с Сахалина на Хоккайдо — это вообще возможно? Я так понимаю, от проекта уже отказываются.

— В нынешней ситуации такой проект трудно себе представить. Что более реалистично — так это энергетический мост, включая подводный электрокабель. Это был бы прорывной проект. Сейчас президент Южной Кореи Мун Чжэ Ин, например, активно продвигает идею энергетического сообщества Северо-Восточной Азии. Российское электричество значительно дешевле, чем в среднем по миру. И если начнем поставлять электричество в Японию, в Корею, в Китай, все страны с точки зрения себестоимости выиграют.

Но такие проекты предполагают более глубокое сотрудничество и доверие, чем те, что мы наблюдаем сейчас. В перспективе десяти лет вероятность этого я бы оценил не выше 20 процентов. Чтобы идти так далеко вперед, нужно укреплять политические отношения и иметь более значимые результаты в совместных экономических проектах.

Часто говорят: если случится политический прорыв, то в Россию полным ходом пойдут японские технологии, инвестиции, начнет развиваться Дальний Восток. Шанс для всего этого был в девяностые, когда создавалась новая Россия и строились качественно новые (в положительном смысле, а не так, как сейчас) международные отношения. А сейчас экономики России и Японии уже как бы запрограммированы на нынешний уровень экономических (и политических) отношений.

Так что сенсаций лучше не ждать. В то же время говорить о стагнации тоже неправильно: в двусторонних экономических отношениях происходят интересные сдвиги, причем не инициированные политиками, а вызванные к жизни интересами бизнеса и силой рынка. Естественно, можно было бы добиться большего при более благоприятном политическом фоне, при лучшей ситуации в России, при большей решимости японских бизнесменов. Кстати, любопытный и замеченный в Японии факт: в 2017 году по объему торговли с Россией Японию впервые обошла ближайшая соседка — Южная Корея.